Суть ответа больше удивила чем расстроила. Выглядело это примерно так: «Послу Воронцову Ю.М., сотруднику ЮНИСЕФ Рязанову В.В. На ваше … и т.д., разъясняем: … не положено». Вот так мое имя один раз в жизни расположилось рядом с фамилией советского политического деятеля международного масштаба.
Думаю, Юлий Михайлович не исключал вероятность такого ответа из Москвы, но это его не остановило от желания помочь мне. Редкая черта для деятеля такого ранга.
В этом эпизоде я убедился в том, что и на посла, то есть на первого представителя нашей страны здесь, в Индии, тоже есть командная рука, которая управляет им так же, как и мной, если не более.
На дипломатическом приеме в советском посольстве
ГЛАВА XV О КЛИМАТЕ ИНДИИ
Сейчас я возвращаюсь к исполнению своих обязанностей эксперта ООН по сооружению скважин.
Так сложилось, что все мои десять лет работы заграницей выпали на жаркие или очень жаркие страны.
О климате Индии можно рассказывать бесконечно. Тут есть все – и снег на севере, и круглый год голые люди на юге. И пустыня есть, и джунгли, и обычный, на наш взгляд, климат. Но именно в Индии, от индусов, я слышал байку о том, как студент, поступивший на учебу в Москве, сбежал оттуда после первого семестра, так как представил, что может случиться, если зимой лопнут батареи отопления в его общежитии.
В жарких странах тоже бывает зима. Правда, зима там может сравниться с нашим холодным или прохладным летом. Но всё равно неудобств много, так как ни жильё, ни одежда не предназначены для холодов.
Как-то в конце зимы, когда температура на улице временами доходила уже до плюс десяти, группа международников-буровиков возвращалась из командировки домой в Дели. Это был единственный раз, когда мы воспользовались железнодорожным транспортом. Именно при нас случилось так, что поезд остановился в поле километрах в 100 от Дели, т.к. где-то впереди ливень размыл колею.
Еды нет, воды нет, одежды мало-мальски тёплой нет. Час, два, три. Уходить нельзя, т.к. кроме железной дороги вокруг ничего, а поезд в любой момент может тронуться и уехать.
Боремся с унынием как можем. Научил коллег (один - швед, другой - англичанин) играть в нашу балду (последняя буква моего слова - первая для следующего участника и т.д.). Холодно, всё до одной тряпки на теле, вплоть до полотенец. Одеваю очки, швед спрашивает: "А очки-то зачем?". Отвечаю - чтоб теплей было. А он достаёт презерватив, протягивает его мне: "Добавь, может ещё теплей станет...". Повеселели.
Из поезда я всё-таки выскочил, рискнул. Метрах в пятистах виднелся шалаш. Я туда. Там мальчик лет двенадцати. Жестами объясняю, прошу еды. Он даёт одно яйцо и одну лепёшку. Я плачу ему 10 рупий (= 1 доллару = пятидневной зарплате его отца) и бегу обратно. Делю на троих, едим медленно... А ещё через часок поезд тронулся. Доехали, всё нормально.
Муссон – сезон дождей в тропиках и субтропиках. В Индии этот сезон приходится на апрель-июль. Называют они его на свой лад – «мансун». Пережить его не сложно, но сначала представьте: едем по стране. Много километров. Природа меняется, время от времени проезжаем реки. Мосты – настоящие, хорошего качества. Единственная странность – во многих реках нет воды. Сухие реки.
Все это, оказывается, построено ради сезона мансуна, потому что в мансун все реки полные, вода бушует, и ты уже не удивляешься вроде бы ненужным мостам.
В городе картина аналогичная – в сезон мансуна не ездим, а преодолеваем заполненные водой улицы. Водители наращивают выхлопную трубу так, чтобы ее конец стал сантиметров на пятьдесят выше – больше шансов избежать того, что ее зальет водой, и двигатель заглохнет. А потом – передача пониже (лучше первая) и газу побольше. Вот это и есть сезон мансуна. А более детально – дождь и дождь. Очень тепло – как в бане. Так пару месяцев, потом опять сухо и очень жарко.
ГЛАВА XVI КОЛЛЕГИ
Балвант Шарма – мой коллега, он национальный кадр. Т.е. призван в ЮНИСЕФ здесь, в Индии. Он не только индиец, но еще и сикх, т.е. родом из штата Пенджаб и член организации патриотов Пенджаба, символически борющихся за свободу своего штата от угнетения со стороны центральной власти. Все они в сравнении с остальным населением страны в большей степени воспитаны, более грамотны, более аккуратны, с чувством собственного достоинства.
Балвант никогда ничего не имел общего с буровым делом и не скрывал своего невежества в этой профессии.
Ко мне же он был приставлен временно, на время ведения курсов, и его задачей и заботой, как местного, было обеспечить нормальные бытовые и социальные условия для курсантов.
В нечастые часы свободного времени любил порассуждать на тему теологии. Свою религию (буддизм) называл не религией, а учением.
Вместе мы провели пару месяцев, потом его перевели в Бангалор; оттуда он довольно часто приезжал в главный офис по делам работы, тем более, что семья его оставалась здесь в Дели. Здесь мы и встречались изредка на уровне – как дела, как дела, и все.
А рассказываю о нем вот почему. Возвращался он очередной раз из Дели в Бангалор поездом. Вагон первого класса, чистый, с кондиционером. Вдруг он просит соседей по купе вызвать проводника. Говорит ему: «Я сотрудник ЮНИСЕФ, в этом дипломате важные служебные документы. Составьте акт приема дипломата, чтобы в Бангалоре передать его моим сотрудникам. Свидетелями прошу записать моих соседей по купе. А я сейчас умру». Лег и через пару минут умер.
Когда через день его тело привезли в Дели, родственники Балванта попросили ЮНИСЕФ помочь материально в проведении обряда сожжения тела. На этой процедуре я, в числе других коллег, присутствовал. Оказывается, процедура довольно сложная, со множеством условностей.
Сложить дрова, среди них уложить тело, закутанное в простыню и украшенное цветами. Дров много, поленница под два метра высотой. Бревна толстые, чем дороже порода дерева, тем престижней.
По мере достатка в костер добавляют сандаловое дерево (очень дорогое).
Костер поджигает один из самых близких родственников. Он же следит за тем, чтобы из костра не вывалилась какая-нибудь отгоревшая часть тела: заботливо подправляет специальной длинной кочергой.
Речи говорили только сотрудники-европейцы. Именно тогда рассказали о его чудесном предсмертном поступке. А в общем, этот обычай (традиция), каким мы его увидели, можно понять и объяснить. У всех свои традиции.
Педыдущая командировка в Кашмир пришлась на зимний период, поэтому мы с Бартом попали туда оперативно, самолетом.
Барт был моим напарником по работе все пять лет. Он – американец с длинной фамилией, похожей на славянскую – Bartholomew. Это сходство однажды оказалось причиной нашего ареста местной полицией в доном из северных штатов страны. Недоразумение разрешилось через пару часов, но это время осталось у нас в памяти – бдительность местных стражей безопасности заслужила похвалы. В том числе и с нашей стороны.
Барт – отличный профессионал, типичный американец. Гостеприимный, приветлив, наглый, когда считает себя правым. Может быть крикливым. Если судить по нему, то тяжело согласиться с Задорновым, рекламирующем американцев как невежественную нацию. Вообще в Америке на уровень формального образования не очень-то обращают внимание. Билл Гейст – пример того, как человек без диплома, даже без свидетельства об окончании школы может сделать себя.
Молодежь, наметившая себе путь в науку, учится много – знают, что их будущее в их руках. Остальные учатся по мере надобности, самостоятельно. Барт, как и его взрослые сыновья, ставшие по примеру отца буровиками, прекрасно ориентируется в политике, в жизни своей страны и конечно, в самых последних достижениях науки и техники в своей профессии. Вести беседу могут, практически, обо всем. Помогают природный ум и интуиция. Когда я представился им гражданином Украины, ответили сразу: «А, хлебная житница…». Именно у них я стажировался, осваивая новейшее буровое оборудование и технику бурения, которая нашим буровикам до сих пор не знакома, так как подобного оборудования у нас просто нет.
