Великий визирь благоразумно согласился со своим повелителем и сказал, что он не сомневается, что Бог, сделавший султана господином всех провинций Греческой империи, сделает его также господином ее столицы. Халил прибавил, что он готов пожертвовать своей жизнью и прочими благами ради исполнения воли своего господина.

Султан отвечал: «Взгляни на мою постель! Каждую ночь я ворочаюсь на ней с бока на бок. Я желаю только напомнить тебе, чтобы ты не позволял подкупать себя ни золотом, ни серебром. Будем с твердой волей и настойчивостью сражаться с греками, будем работать над тем, чтобы завоевать столицу императоров».

Возможно, что вскоре после этого разговора, было послано какое-нибудь сообщение от султана к императору.

Характер этого послания нам неизвестен, но текст императорского ответа сохранился: «Ясно, — писал Константин Магомету, — что ты больше желаешь войны чем мира и так как я не могу удовлетворить тебя ни своими мирными уверениями, ни моей готовностью поклясться в верноподданнических чувствах, то пусть будет по твоему желанию. Теперь я уповаю только на Бога. Если такова Его воля, чтобы город этот был твой, то кто в силах воспрепятствовать Его велениям? Если Он может внушить тебе желание мира, я буду только счастлив. Как бы то ни было, я освобождаю тебя от всех твоих клятв и трактатов, заключенных со мною и, запирая ворота моей столицы, буду защищать народ мой до последней капли крови! Царствуй в счастии до тех пор, пока Верховный Судия не призовет нас обоих к Своему престолу!»

Письмо это проникнуто замечательной простотой и достоинством. В нем сквозит душа храброго воина, преданного христианина и императора, глубоко сознающего свой долг по отношению к народу и величию своего имени.

Последнее письмо императора Константина к султану производит такое впечатление, как будто это ответ на формальный ультиматум.

Официальная дата объявления войны не сохранилась. Но из некоторых выражений Кира Луки, приведенных ниже, видно, что война началась, вероятно, в декабре 1452 года. Без сомнения, обе стороны открыто готовились к ней в течение зимних месяцев.

В самом начале 1453 года производились опыты с чудовищной пушкой, отлитой Урбаном, к великому удовольствию султана. Ее назвали «Базиликой». Карадже-бею был отдан приказ двинуться с 10 000 регулярных войск, чтобы доставить громадную пушку к стенам Константинополя. Эта экспедиция выступила в феврале месяце, и ей потребовалось не менее шести недель для достижения своего назначения. Пушку везли 60 пар волов; по обе стороны шли люди для поддержки, а целый отряд саперов выступал впереди, чтобы ровнять дороги и сооружать мосты. Летучий отряд Караджи тем временем носился по окрестностям Константинополя. Хроникеры упоминают, что замок Сан-Стефано был взят и предан разграблению. Вокруг Адрианополя, на равнинах собирались вооруженные банды, под начальством Тимара и Зиамета-беев, в первые дни марта месяца. Во второй половине этого же месяца султан производил смотр своим войскам. По этому случаю самые любимые улемы, шейхи и потомки пророка, облеченные в белые одежды, читали среди войск молитвы за благополучный исход кампании.

В пятницу 23 марта, султан Магомет выехал из Адрианополя с 12 000 янычаров и несколькими тысячами спагиев — своих лучших войск. План осады был установлен, во всех подробностях. Каждый командир знал в точности, какое место он займет под стенами Константинополя. Небольшой отряд был отправлен, чтобы держать в страхе Селимврию и мешать ее народу и гарнизону посылать помощь в столицу, Турачан-паша имел обширную армию в Фессалии, с целью сдерживать Скандербега в Албании и братьев императора в Пелопонесе. Чтобы воспрепятствовать последним оказывать помощь Константинополю, Турачан-хан отправил своего сына Ахмета с соответствующим корпусом делать набеги на Пелопонес, и несколько столкновений произошло летом 1453 года между Ахметом и Матвеем-Ассаном, командиром войск князя Димитрия.

К концу марта можно было видеть корпус кирасир человек в 1500 едущим по дороге, ведущей из Филиппополя в Адрианополь. Это был вспомогательный корпус, посланный султану сербским князем Георгием, согласно принятому им обязательству. Войско находилось под начальством знаменитого полководца, воеводы Якши Брезницкого. Но даже и командир едва ли ясно понимал свое назначение. Ходили слухи, будто султан намерен переправиться в Азию, чтобы усмирять мятежников в Карамании. Когда кирасиры достигли селения по ту сторону Филиппополя, их настиг гонец из султанской главной квартиры, с приказом спешить кратчайшим путем в Константинополь и там соединиться с оттоманской армией!

Михаил Константинович, сам находившийся в вспомогательном корпусе, описывает негодование, возбужденное этим приказом среди сербских офицеров. Первым их движением было не идти дальше, а вернуться в Сербию. После некоторого размышления, однако, воевода. Якша нашел, что такой поступок повредил бы интересам его государя и страны, так как некоторые дружески расположенные христиане по соседству известили его, что гарнизоны городов, по которым он должен пройти, получили приказание не пропускать назад его корпуса; таким образом оставалось только продолжать поход к лагерю султана, расположенному под самыми стенами Константинополя.

6-го апреля султан и его свита прибыли в местечко, лежащее на расстоянии одной итальянской мили от Константинополя. Издали ясно виднелись башни и купола великого города. Как истый мусульманин, Магомет прежде всего велел развернуть свой ковер, затем обратился лицом к Мекке и простерся на ковре в молитве. Встав, он послал глашатаев — теллалов — провозгласить по всему лагерю, что «осада города началась». Улемам приказано было отправиться к каждому полку, чтобы побуждать истинно-правоверных бодро браться за дело, так как пророк ясно предсказал, что этот знаменитый, богатый город будет собственностью турок.

На рассвете 7-го апреля линии были ближе придвинуты к городу, и каждый командир привел свои войска на место, заранее предназначенное ему.

Шатер султана был разбит на восточном склоне небольшого холма, известного под именем Маль-Тепе и лежащего несколько вправо от ворот Св. Романа.

Впереди и по обе стороны султанской палатки стояли янычары, а еще впереди их огромная «Базилика» и три гигантских орудия, образуя грозную батарею.

В четырнадцати пунктах были воздвигнуты батареи по четыре обыкновенных пушки каждая. Девять из них были подкреплены еще одним более тяжелым орудием, так что со стороны сухопутных стен Константинополя было поставлено 56 обыкновенных и 12 тяжелых орудий помимо «Базилики», всего это составляло 69 пушек. Ни одна современная держава не могла бы выставить что-либо похожее на грозную артиллерию султана во всем ее величии.

11-го апреля все эти батареи были готовы.

Кроме пушек, представлявших новейшее орудие того века, были поставлены между батареями катапульты, метавшие крупные камни в стены и в самый город. В турецкой истории «Пач-ул-Теварри» говорится следующее: «Камни, бросаемые катапультами и арбалетами, посылали перед Вечного Судию врагов, защищавших форты и башни Стамбула». Употребление этих машин также упоминается у Джиакомо Тетарди, который был одним из добровольных защитников города.

Правое крыло турецких позиций было занято войсками, набранными в Малой Азии, под начальством Мустафы-паши, анатолийского бейлер-бея. Левое крыло состояло из войск, набранных на Балканском полуострове румелийским бейлер-беем, Турачаном. Позади центра позиции помещался сильный резерв. По ту сторону Золотого Рога Заган-паша и Караджа-бей занимали холм и поле, где впоследствии раскинулись предместья Перы. Заган и Караджа держались начеку; итальянское предместье Галаты и пушки их, стоявшие на вершине холма, господствовали над западной частью Золотого Рога.

Ни один из предыдущих султанов не располагал такой многочисленной армией, как та, которая была собрана Магометом II под стенами Константинополя. Однако очевидцы и современники не согласны между собой относительно ее численности; Халкохондилас определяет ее в 400 000 человек; архиепископ Леонардо — в 300 000 человек, Дукас говорит, что она имела до 250 000 человек, Францез определяет численность армии в 258 000 человек, а автор «Триноса» рассказывает, что воинов было всего 217 000 (прибавив однако, что настоящих турок находилось в том числе не более 7 000 человек). Эвлий-Хелеби уверяет, что добыча, взятая в Константинополе была поделена между 170 000 воинами; венецианец Барбаро вычислил цифру сражающихся в 200 000, флорентинец Терарди — в 200 000 человек, но последний прибавляет, что из этого числа только 140000 были настоящие воины, остальные же портные, пирожники, мастеровые, мелкие торговцы и бродяги, следовавшие за армией в надежде поживиться грабежом. Турецкий историк Шейррулах говорит, что осаждающая армия имела не более 80 000 сражающихся. По всему вероятию, Магомет привел с собой около 70 000 войск, но по мере продолжения осады войска увеличились примкнувшими к ним людьми, о которых говорит Тетарди. Тому же наблюдательному итальянцу мы обязаны некоторыми подробностями об общем виде турецкой армии. Его очерк, писанный со стен Константинополя, во многом согласуется с тем, что мы уже почерпнули из рассказов кавалера Брокьера. «Около четверти турецкой армии, — говорит Тетарди, — была облечена в панцири; некоторые солдаты были вооружены на французский, иные на венгерский лад, а иные еще иначе, у одних были железные шлемы, у других луки, а у некоторых не было другого оружия, кроме деревянных щитов и ятаганов».