Портрет Максимилиана II с семьей.
Художник Джузеппе Арчимбольдо
Женитьба Максимилиана на двоюродной сестре, дочери Карла V – Марии, стала первым из серии брачных союзов, связавших австрийских и испанских Габсбургов. Брак по расчету неожиданно обернулся глубокой привязанностью, которую супруги сохранили до конца своих дней. Максимилиан явно «перебесился», и его семейная жизнь была весьма счастливой. Как и его отец, Максимилиан II имел множество детей, из которых выжили девять, в том числе шестеро сыновей. Интересно, что ни один из них не имел законнорожденных отпрысков, что и привело к пресечению старшей мужской линии Габсбургов – прямых потомков Фридриха III.
Некоторое время после свадьбы Максимилиан жил в Испании. Строгий и довольно унылый придворный церемониал, чопорность испанских вельмож, слишком жаркий климат – все выводило его из себя. К тому же отношения с Филиппом II, братом его жены Марии, у австрийского принца не сложились, ибо замкнутый и надменный Филипп был олицетворением испанской гордости, да и чрезмерная набожность кузена не слишком импонировала Максимилиану. Враждебность к Испании вылилась у Максимилиана в подчеркнутую «немецкость» его поведения и усилила его симпатии к протестантам. Император, побуждаемый фанатичным папой Павлом IV и Филиппом Испанским, потребовал от сына торжественной клятвы верности католической церкви. С политической точки зрения Фердинанд был прав: курфюрсты никогда не избрали бы императором некатолика. Поколебавшись, принц сдался и помирился не только с отцом, но и с Филиппом, к которому несколько лет спустя даже отправил на воспитание двух своих сыновей – Рудольфа и Эрнста. Однако внутренне Максимилиан, несомненно, продолжал симпатизировать учению Лютера и поддерживал довольно тесные связи со многими протестантскими князьями. Это, в свою очередь, было политически верным шагом, поскольку давало королю, а затем императору возможность быть олицетворением религиозного компромисса и мира. Свое политическое кредо этот монарх-гуманист выразил так: «Религиозные споры, – писал он, – можно разрешить не силою меча, а лишь Божьим словом, христианским милосердием и справедливостью».
Это мнение, увы, разделяли немногие католики и протестанты. Император со своими терпимыми и гуманистическими взглядами оказался, с одной стороны, совершенно одинок, а с другой – недостаточно силен и политически изощрен, чтобы найти конструктивное решение сложнейшей задачи – долговременного сохранения единства и мира в империи. Осудив решение папы отлучить от церкви английскую королеву Елизавету I (1570), а затем столь же резко отозвавшись о Варфоломеевской ночи – резне гугенотов в Париже в августе 1572 года, Максимилиан II окончательно испортил отношения с Римом. Призывы к сдержанности, с которыми он обращался к Филиппу II, затеявшему войну с «еретиками» в Нидерландах, привели к новому австро-испанскому охлаждению. Делу не помогла даже женитьба Филиппа на одной из дочерей Максимилиана, Анне Австрийской, наконец-то подарившей испанскому королю наследника.
Таким образом, на протяжении всего своего относительно недолгого царствования Максимилиан II балансировал между католиками и протестантами, миром и войной, единством и хаосом. Попытка расширить владения Габсбургов провалилась: претензии Максимилиана на польский трон (1575) остались неудовлетворенными. Единственной политической задачей, которую императору удалось успешно решить, стало сохранение за Габсбургами императорской короны: в 1575 году его старший сын Рудольф был коронован римским королем.
Осенью 1576 года Максимилиан II созвал очередной рейхстаг в Регенсбурге. Тяжело больной, он еще успел произнести перед участниками имперского съезда речь, в которой в очередной раз призвал князей и сословия к согласию, порядку и миру. Закончив последнюю фразу, император потерял сознание, и слуги вынесли его из зала. Агония продолжалась несколько дней. Набожная императрица Мария в слезах умоляла мужа собороваться и исповедаться, как подобает доброму католику. «Мой исповедник – на небесах», – ответил Максимилиан. Так он и умер, унеся в могилу загадку своей подлинной веры. А поскольку историческая память человечества отличается странной избирательностью, и кровавых тиранов люди порой помнят дольше и почитают сильнее, нежели правителей-гуманистов, неудивительно, что в историю Максимилиан II вошел как доброжелательный, но слабый чудак, «странный» или «загадочный» император, облик которого теряется, с одной стороны, в тени великого предка – Карла V, ас другой – в зареве уже относительно недалекой Тридцатилетней войны.
Пражский затворник
Рудольф II (1576–1612) – самый «пражский» император из всех представителей габсбургской династии, и чешская столица не забывает государя, при котором она пережила свой второй расцвет (первым было царствование Карла IV Люксембурга в XIV веке). По преданию, незадолго до смерти, окруженный врагами, вынудившими его отказаться от чешской короны, Рудольф воскликнул, обращаясь к городу, где он провел большую часть жизни: «Прага, неблагодарная Прага, я принес тебе славу, а ты нынче отвергаешь меня, своего благодетеля…». Однако в своих бедах император должен был винить не «неблагодарный» город и его жителей, а главным образом самого себя. Ведь его долгое правление было несомненно незаурядным, весьма оригинальным и даже странным – словом, каким угодно, только не политически успешным.
Императорскую корону Рудольф получил в 24 года. Большую часть детства и юности он провел при дворе дяди, испанского короля Филиппа, и это усилило черты, присущие характеру Рудольфа, – замкнутость, склонность к меланхолии и одиночеству, несмелостъ в обращении с малознакомыми людьми (хотя в кругу близких друзей и тех, кто был ему интересен, Рудольф, по воспоминаниям современников, мог быть совершенно очаровательным, любезным и обаятельным человеком, чему немало способствовали его хорошие манеры и глубокая образованность). У Филиппа II, относившегося к племяннику с симпатией, будущий император перенял строгую приверженность испанскому придворному церемониалу, который в годы его правления активно внедрялся при габсбургском дворе.
Те же испанские корни, судя по всему, имел и католический консерватизм Рудольфа II, сильно отличавший его от либерального в религиозных вопросах Максимилиана II. Оставаясь католиком, Рудольф, однако, не был достаточно решительным и энергичным государем для того, чтобы встать во главе набиравшей силу Контрреформации или хотя бы активно способствовать ее успехам. С одной стороны, благодаря такому бездействию императора на протяжении еще нескольких десятилетий Европе удавалось избежать крупномасштабного религиозно-политического столкновения. С другой же – нерешительность Рудольфа II, не сделавшего ничего как для начала войны, так и для укрепления мира, вела к тому, что болезнь загонялась вглубь, противоречия нарастали, и империя вместе с сопредельными странами неудержимо скользила к катастрофе.
Обладая крепким телосложением, Рудольф, однако, не мог похвастаться железным здоровьем, которое вдобавок подрывал пьянством. Алкоголь на время спасал его от меланхолии, приступы которой уже в молодости стали первыми признаками душевной болезни, очевидно, унаследованной императором от прабабки – Хуаны Безумной. С начала 1580-х годов его физические и душевные недуги переплетаются в трагический клубок, в котором почти невозможно разобрать, что было причиной, а что – следствием. Во всяком случае, тяга Рудольфа к затворничеству и все возрастающая апатия, не дававшая ему заниматься государственными делами, появились именно тогда.
В 1583 году император перебрался из Вены в Прагу – как оказалось, навсегда. Легко увидеть в этом бегство Рудольфа II от суеты двора, государственных забот и от людей вообще, что было свойственно этому странному государю. Впрочем, для переезда имелись и политические основания: в Чехии Рудольф был полновластным королем, в то время как значительная часть австрийских владений находилась к тому времени под управлением штирийских родственников императора, лишь номинально подчинявшихся главе габсбургского дома.