«Зодиак» – лучшее средство передвижения по Бостону. На суше, конечно, есть «омни», но там под ногами путаются всякие медленные машины. Есть, разумеется, и городской транспорт, трамваи, например, но если ты в хорошей форме, обычно быстрее дойти пешком. Велосипеды неплохи. Но на воде тебе ничто не мешает, а в Бостоне все мало-мальски важное находится на расстоянии двух кварталов вымокания. Гавань и город сцепились как два кальмара: щупальца воды и суши змеятся повсюду, пересекаемые мостами или каналами.

Вопреки расхожему мнению тупиц, цивилизация не расширила и не увеличила сушу. Достаточно посмотреть на центр города: крошечное расстояние для пешей прогулки превращается в трансконтинентальное путешествие. Приходится тратить часы, чтобы преодолеть каких-то пару миль. Наша мысленная карта города разрастается, пока некоторые районы не исчезают в дальнем далеке. Но спуститесь в «Зодиак», и карта станет на место, как резинка, которую растянули, а потом отпустили. Хотите попасть в аэропорт? Р-раз. Вон он. Хотите на тот берег реки? О'кей, мы уже на месте. Хотите попасть с Коммон в университет, преодолеть две мили в час пик прямо перед решающим матчем на стадионе Фенуэй-парк? Большинство бостонцев даже не попытаются. А на «Зодиаке» – это всего две мили. Пять минут. Истинное расстояние, расстояние Природы. Я не укуренный поборник Природы с двенадцатиструнной гитарой, но факт остается фактом.

«Меркьюри» был новеньким, еще не опробованным. Какой-то хитрый рекламщик из компании, производящей подвесные моторы, заметил, что наши «Зодиаки» часто появляются перед телекамерами. Поэтому теперь у нас все моторы бесплатные, а от нас требуется лишь быть самими собой – симпатягами-экстравертами. Мы их снашиваем, топим и ломаем – материализуются новые. Я подсоединил шланг, накачал бензина, и мотор завелся с первой попытки. Выхлоп заглушил вонь причалов. Я перевел мотор на туберкулезный холостой ход, потом включил переднюю передачу и начал пробираться между сваями. Если бы я решил совершить тут самоубийство, достаточно было дернуть рукой, чтобы влететь на скорости звука в поросшее рачками бревно.

Дальше мой путь лежал по узкой протоке между пирсами. На самом деле пирсы тут состоят из множества мелких причалов, пришвартованных к большим причалам, и со временем я выбрался в протоку побольше, потом в канал и уже оттуда – в «щупальце» самой гавани.

С полным правом могу сказать, что в какой-то момент я попал в саму Бостонскую гавань, Нужник Северо-Востока. Перекинув мотор на сторону, я пустил «Зодиак» кругами на месте и заглянул в умащенные нечистотами сфинктеры Господина Холмов, Сердца Вселенной, Колыбели Кала – моего родного города. Бостонская гавань – моя любовь, мое дитя. Есть биологи, которым больше меня известно о ее рыбе, и географы, в распоряжении которых статистика грузоперевозок, но никто больше меня не знает о ее темной, канцерогенной стороне. За четыре года я объездил на «Зодиаке» каждый из тысячи заливчиков, обследовал каждый дюйм изломанной береговой линии и отыскал все треклятые трубы, которые в нее выходят. В одних можно припарковать автомобиль, другие – диаметром с мой палец, но все они поведали свои тайны моему газовому хроматографу. И зачастую наибольший вред – как раз от маленьких труб. Когда я вижу огроменную трубу, тянущуюся от самого завода, то готов поспорить, что ее хозяева хотя бы ознакомились с нормами «Федерального агентства по охране окружающей среды». Но когда нахожу крохотную трубочку, спрятанную ниже уровня воды посреди промышленного балагана в милю шириной, то, прежде чем взять пробу, надеваю перчатки. И иногда они растворяются.

В водонепроницаемом рундуке я держу уйму больших желтых стикеров: «ВНИМАНИЕ. ВЫБРОС РЕГУЛЯРНО КОНТРОЛИРУЕТСЯ “ЭООС ИНТЕРНЭШНЛ”. В СЛУЧАЕ НАРУШЕНИЯ НОРМ “ФАООС” ТРУБА В ЛЮБОЙ МОМЕНТ МОЖЕТ БЫТЬ ПЕРЕКРЫТА. ЗА ИНФОРМАЦИЕЙ ОБРАЩАЙТЕСЬ К (на свободном месте неизменно нацарапано от руки) СЭНГЕЙМОНУ ТЕЙЛОРУ» (и наш номер телефона).

Даже мне иногда трудно поверить, сколько нарушителей ловится на такой крючок. Всякий раз, когда я нахожу немаркированную трубу, чьи владельцы пожелали остаться неизвестными, я налепляю поблизости стикер. Не проходит и двух недель, как звонит телефон.

– «ЭООС», – говорю я.

– Сэнгеймон Тейлор?

– В настоящий момент его нет на месте. Может он вам перезвонить?

– Э-э… да… наверное.

– По какому поводу вы звоните?

– По поводу вашего стикера.

– Какого именно?

– На реке Айленд-энд.

– О'кей. – Я послушно записываю номер, вешаю трубку и тут же набираю номер.

Гудок. Гудок. Щелк.

– «Челси гальванопластик», добрый день.

Попались!

Несколько лет подобных звонков, и вся гавань у меня в кармане. «ФАООС» и ДИТЭС (наш «Департамент инженерных технологий, учитывающих последствия для окружающей среды») по нечетным дням обвиняют меня в безответственности, а по четным обращаются за информацией, которую нигде больше получить не могут. Время от времени какая-нибудь организация или политик объявляют о миллионной программе с целью определить, откуда в гавань поступают промышленные и прочие отходы, и тогда я отправляю по почте свой отчет. Каждый год «Уикли» публикует мой список десяти самых худших источников загрязнений:

Система обработки сточных вод в Бостоне еще пребывает в Темных веках. Большинство предметов, спускаемых в туалеты города, попадает прямиком в гавань. Если совершаете пробежку по пляжу Уоллостон, к югу от центра, когда течения наиболее пахучи, прибой иногда поблескивает от человеческих фекалий. Но обычно они ложатся на дно.

Сегодня я вывел «Зодиак» по двум причинам. Первая – потребность сбежать от города и работы и просто посидеть одному на воде. Вторая – «Проект омар». Первую никому не надо объяснять. Вторая занимала меня уже полгода.

Обычно я беру пробы прямо из труб. Но покажите мне довольного человека? Я говорю, смотрите, что попадает в воду, а мне в ответ: да, но куда оно девается? И если течения и приливы способны рассеять химикаты, то живые существа, наоборот, их накапливают.

В идеале хорошо бы взять карту гавани и наложить на нее координатную сетку с шагом в сто ярдов, а после взять пробы всего, что находится на дне в точках пересечения. Анализ показал бы, в каких объемах там скопилась серьезная дрянь, а я бы знал, как распределяются выбросы.

На практике такое невозможно. У нас просто нет ресурсов, чтобы раз за разом опускать оборудование для взятия проб со дна гавани и поднимать его обратно.

Но я придумал, как обойти проблему. В гавани работают ловцы омаров. Сам их бизнес сводится к закладыванию оборудования (ловушек на омаров) и подъема наверх проб (этих самых омаров). У меня договор с несколькими судами. Омарщики отдают мне наименее привлекательную часть своего улова, а я записываю, откуда взялись образцы. Омары более-менее подвижны – больше, чем устрицы, но меньше, чем рыба. Обычно они держатся приблизительно в одной и той же зоне гавани, а заодно выполняют очень полезную для меня работенку, называемую биоконцентрацией. Они поглощают пищу и выделяют отработанное, но часть съеденного остается в них, причем, как правило, наихудшая. Следы, скажем, ПХБ в их среде обитания проявятся как высокая концентрация тех же веществ в их печени. Поэтому, вскрыв омара и прикинув, что за токсины в нем скопились, я получаю сравнительно точное представление о том, что осело на дне гавани в том месте, где его выловили.

Введя данные в компьютер, я могу нарисовать контурную карту, показывающую характер распространения того или иного токсина. Например, если бы я заламывал руки «Баско», то скорее всего искал бы ПХБ. Работает моя идея так: компьютер обводит участки суши и их закрашивает. Затем он начинает затенять области на воде, начиная с Атлантического океана, изображенного красивым бирюзово-синим цветом. И без подписей понятно, что эта вода чистая. По мере приближения к Бостону краски становятся все теплее и теплее. Большая часть гавани – желтая. Местами можно видеть оранжевые кольца, которые становятся все ярче к центру, пока не складываются в воспаленно-красные чирья, сгрудившиеся у побережья. Каждый чирей я снабжаю подписью: «Основное русло “Баско”», «Временный склад “Баско”», «Участок земли, принадлежащий “Баско” (в настоящий момент – под наблюдением “ФАООС”)», «Участок земли, принадлежащий дочерней компании “Баско” (в настоящий момент – под наблюдением “ФАООС”)». Переведите такую карту на тридцатипятимиллиметровый слайд, прихватите с собой на открытое слушание, задерните шторы и спроецируйте на двадцатифутовый экран и – voila, готовая толпа линчевателей. Зажигается свет, и на сцену выходит с иголочки новенький пиарщик «Баско», только-только из БУ или Северо-Восточного университета, и начинает говорить про пипетки и железнодорожные цистерны. А потом его компанию рвут в клочья средства массовой информации.