— Хорошо, твоя взяла! — Роджер отступил на шаг, затем в гневе обернулся к девушке: — Я ухожу и больше сюда не вернусь. Ты ведь этого хочешь, разве не так, Пьюрити? — Он коротко рассмеялся. — Кроме того, ты хочешь, чтобы срок ссуды Стэна был продлен. Что ж, теперь это кажется мне весьма маловероятным. — Он сделал паузу и добавил с усмешкой: — Впрочем, все еще может измениться… Я пока не знаю, что ты предложишь мне в следующий раз, когда придешь умолять об одолжении.

— Нечего тянуть время, Норрис! — Бак выступил вперед, выражение его лица было угрожающим. — Убирайся отсюда немедленно!

— Я еще не все сказал.

— Следующее слово, — предостерег его Бак, — может стать для тебя последним.

Палец ковбоя, лежавший на курке, дернулся, и Пьюрити заметила, как кровь отхлынула от лица Роджера. Он резко повернулся и направился обратно к ранчо. Судорожно вздохнув, Пьюрити выпалила:

— Бак, ты…

— Если бы Стэн узнал, что здесь произошло, он подстрелил бы этого парня на месте, хотя и прикован к инвалидному креслу!

— Знаю.

— А если Норрис когда-нибудь еще посмеет приблизиться к тебе, я подстрелю его сам!

Стиснув зубы, Пьюрити ответила:

— Об этом не беспокойся, и обо мне тоже. Я ценю твою поддержку, но и сама в состоянии справиться с ублюдком! — Снова сжав руки в кулаки, она добавила: — И в следующий раз… я так и сделаю.

— Пьюрити…

Не обращая внимания на предостерегающий тон Бака, девушка скрылась в темноте.

Выражение лица Джека было непреклонным.

— Я должен ехать, Джулия, потому что в долгу перед этим человеком. Касс едет со мной.

Стоя посреди гостиной, наполненной звуками ночи, доносившимися со двора, Джулия переводила взгляд с Джека на Касса. Ее брови были приподняты, выдавая беспокойство, удивление и огорчение неожиданным заявлением Джека. Уж очень неподходящее время было для поездки: именно сейчас ранчо нуждалось в каждой паре рук.

Несмотря на поседевшие волосы и фигуру зрелой женщины, Джулия очень мало изменилась за годы жизни с Джеком, в глубине души по-прежнему оставаясь единственной дочерью странствующего проповедника, никогда не задерживавшегося на одном месте дольше чем на полгода. В свое время она со смирением приняла участь старой девы. Но судьба распорядилась иначе. Всем сердцем полюбив безутешного вдовца и его ожесточившегося маленького сына, Джулия вышла замуж против воли отца. С тех пор она его не видела и вот уже много лет не получала от него никаких вестей. Она по-прежнему чувствовала себя очень одиноко.

Среди мрака ночи ее не раз охватывала затаенная печаль от сознания того, что, хотя Джек и любил ее по-своему, в его любви не было той страсти, которую он испытывал к своей первой жене.

Сожалела ли она, что именно так распорядилась своей жизнью? Пожалуй, до некоторой степени. За минувшие годы ее мысли часто возвращались к отцу, и еще большую боль ей причиняло то, что она так и не смогла подарить Джеку ребенка.

Очнувшись от горестных мыслей, Джулия спросила:

— Когда вы уезжаете?

— Завтра.

Нет, она не хотела, чтобы он покидал ее так скоро… в особенности теперь.

Джулия посмотрела на Касса. Прежний озорной мальчишка превратился в красивого молодого человека, который пробуждал в ней чувство материнской гордости. Касс слегка коснулся ее руки — привычка, оставшаяся с детства. Он всегда делал так, когда она бывала чем-то расстроена. В этом простом жесте было столько сердечности и участия, что ее глаза на миг наполнились слезами, а Касс между тем мягко произнес, обращаясь к ней:

— Это очень важно для Джека, Джулия. Тебе не стоит за него тревожиться. Я позабочусь о нем, а парни позаботятся о тебе, пока нас не будет рядом. Иначе им придется отвечать передо мной.

Ободренная поддержкой Касса, Джулия через силу улыбнулась, после чего снова обратилась к мужу:

— И как долго вы собираетесь отсутствовать?

— Я не могу сказать точно. Если мы задержимся дольше чем на несколько недель, то обязательно дадим тебе знать.

— Тогда… тогда, наверное, мне надо будет собрать для вас кое-какие вещи в дорогу.

Выражение лица Джека смягчилось в первый раз за все время разговора.

— Это было бы замечательно.

Джулия вышла из комнаты, как обычно смирившись с неизбежным и понимая, что любовь делает ее бессильной хоть как-то изменить положение.

Облака плыли по ночному небу, закрывая тусклую луну, когда Роджер мчался во весь опор в город. Его лошадь оступилась на неровной тропинке. Роджер выругался и сильнее дернул за поводья. Животное заржало от боли, но он даже не обратил на это внимания: мысли о столкновении с Пьюрити владели всем его существом.

Лицо девушки промелькнуло в воображении, и страсть вспыхнула в Роджере с новой силой.

Будь она проклята! Будь проклята эта прелестная ведьма! Она ведь знала, что творила, не могла не видеть, как он боролся с обуревавшим его желанием, когда, спешившись, опустила на землю длинные ноги с той неуловимой грацией, которая была свойственна только ей одной! И уж конечно, понимала, что аромат ее тела, капельки пота, которые стекали по шее и исчезали в ложбинке между мягкими бугорками грудей, скрытых грубой рубашкой, возбуждали его так, что он едва мог совладать с собой. Ей, несомненно, было известно, что одного взгляда ее светлых глаз достаточно, чтобы он задрожал от страсти…

Девчонка была уверена, что ему не терпелось ее заполучить, что чувство досады только разжигало в нем аппетит.

Аристократические черты Роджера исказились внезапной яростью. Ему удавалось держать себя в руках во время визитов к Пьюрити, удовлетворяя между делом свои порочные желания на женщинах легкого поведения из публичного дома Софи. Он не позволял себе ничего лишнего, разве что слегка поцеловать Пьюрити в щеку и время от времени обнять ее за талию, тогда как ему больше всего на свете хотелось владеть ею безраздельно!

Он не был уверен, что именно заставило его переступить черту во время их недавней встречи. Вероятно, причиной тому был отблеск серебристого лунного света на безупречно гладкой щеке Пьюрити, когда они шли рядом, слабое сияние, отражавшееся от ее великолепных волос, или врожденное очарование женственности, присущее только ей. А может, все дело было в ее рассеянности, которая невольно наводила на мысль, что девушка предпочла бы находиться где угодно, только не с ним.

Если бы только Пьюрити знала… Разрешение на продление срока ссуды Стэна Корригана было у него в кармане с первого же дня, когда она к нему обратилась. Его отец передал все дело на его усмотрение с понимающей улыбкой и указаниями решить вопрос со ссудой так, как он сочтет нужным. Роджер предпочел до поры до времени держать свой главный козырь в кармане, не зная, как придется ему в конце концов использовать его — в качестве приманки или награды.

Теперь Роджер понимал, что допустил ошибку. Mинутное удовлетворение от удара, который он нанес Пьюрити, никак не могло возместить ущерба, причиненного его планам. Положение еще более осложнялось тем, что Бак Парсонс стал свидетелем его прискорбного промаха. Этот старый ковбой с твердым характером не так-то скоро забудет о случившемся.

Однако Роджер по-прежнему был уверен, что рано или поздно Пьюрити вынуждена будет вернуться к нему. Он кивнул, как бы безмолвно соглашаясь с самим собой. Да, еще не все потеряно. Очень скоро он получит свое. Сомневаться в этом не приходится. А когда это произойдет, он заставит ее платить за все… снова… снова… снова. Это было лишь вопросом времени.

Несмотря на одолевавшую его бессонницу, Джек заставлял себя неподвижно лежать в постели. Джулия восприняла его заявление о предстоящем отъезде достаточно спокойно, однако ее отрицательное отношение к тому, что они с Кассом на рассвете уедут, было совершенно очевидным. Она словно чувствовала, эта крайне несвоевременная поездка связана с какой-то тайной. Она всегда отличалась восприимчивостью к малейшим движениям его души, это ее качество одновременно и очаровывало, и смущал его. Джек знал, что любовь, которая заставила Джулию порвать все узы, связывавшие ее с прошлым, не угасла с годами. Он был уверен в этом так же, как и в том, что она любила Касса как родного сына. За долгие годы их совместной жизни она не раз доказывала это.