Мика кивнул.

— Рафаэль наш союзник и друг. Какого ж черта вы тогда так серьезно вырядились?

Я оглядела комнату. Клодия, встретившись со мной глазами, отвернулась. И было ей неловко, как будто то, что просит Рафаэль, ее смущает. Какого ж черта в ступе он мог попросить?

К нам подошел Натэниел — волосы до лодыжек распущены и все еще тяжелы от воды. Он их и сушил, но такие волосы сохнут не сразу. Потемневшие от воды, они казались чисто каштановыми, без той почти медной рыжины, которая им свойственна. В руках у него все еще была подушка-прихватка, на которой он держал тарелку, хотя сама тарелка уже стояла на столике. Подушку он держал перед собой у пояса, и ниже ее виднелись кремовые кожаные сапоги до середины бедра.

— Чего у тебя не надето, что ты прикрываешь подушкой?

Он перенес подушку себе за спину и расцвел в улыбке. На нем были стринги под цвет сапог — и ничего больше. Мне случалось видеть его в таком наряде, но никогда по утрам.

— Не то чтобы мне этот вид не нравился, потому что нравится, но не рановато ли для него?

— У меня все рубашки шелковые, а волосы такие мокрые, что на них пятна останутся.

Он прижался ко мне, я запустила ладони под эти тяжелые волосы и почувствовала, что они еще мокрые, и кожа голой спины прохладная и влажная. Он был прав, шелковая рубашка сразу бы промокла.

У меня руки спустились ниже, нашли круглую и тугую наготу ягодиц. Он напряг мышцы у меня под руками — и мне пришлось задержать дыхание и закрыть глаза, чтобы спросить:

— И зачем тебе такой наряд на встречу с Рафаэлем?

Ответил Мика:

— Мы думали таким образом напомнить Рафаэлю, что значит быть к нам близким. Хотят слухи, что он убежденный натурал.

Я отступила от Натэниела, потому что трудно мне думать, когда я трогаю любого из своих мужчин в обнаженном виде.

— Еще раз?

Голос Ричарда прозвучал настолько недовольно, что у меня не осталось сомнений в дурных вестях:

— Рафаэль тоже тебя хочет.

— Ничего не понимаю, — ответила я.

— Рафаэль выдвинул себя как кандидата в твои новые pomme de sang, — пояснил Жан-Клод голосом таким пустым и вежливо-приветливым, каким только мог.

Я вытаращилась на него, отвесив челюсть. Даже не могла слов найти.

Натэниел взял меня за подбородок и осторожно закрыл мне рот, поцеловал в щеку и сказал:

— Анита, ничего страшного.

Я проглотила слюну, уставилась в его безмятежное лицо. Он ласково мне улыбнулся, я покачала головой:

— Зачем он это просит? Рафаэль ничего никогда без причины не делает.

Клодия шумно прокашлялась, мы обернулись к ней. Такого смущения я у нее еще никогда не видела.

— Он боится, что связи Ашера с гиенолаками приближают их к Жан-Клоду и тебе сильнее, чем крысолюдов.

— Он мой друг, — сказал Ричард. — А дружбы с предводителем гиенолаков у меня нет.

— Но Рафаэль не в друзьях ни у Жан-Клода, ни у Аниты. Там только бизнес. А Ашер — их любовник, его подвластный зверь теперь — гиена, а потому гиены начинают в ваших планах играть большую роль, чем мы.

— Крысы — наши союзники и друзья, — сказала я, — и не хочу обижать гиен, но крысы куда как лучше охранники, чем гиены.

Клодия кивнула:

— За несколькими исключениями все гиены — любители, а Рафаэль любителей не принимает.

— Вы, крысы, для нас очень важны, Клодия. Какого ж черта у Рафаэля возникла идея, что его променяют на Нарцисса?

Она пожала этими мускулистыми плечами — насколько эти мускулы позволяли пожать.

— Он хочет более тесной связи с Жан-Клодом. Больше я ничего не знаю.

Я посмотрела на Жан-Клода и на Ричарда:

— Но я же не обязана?

— Нет, ma petite, никоим образом. Но он должен услышать разумную причину отказа, а с тем, что этого делать не следует, я согласен. Другие виды оборотней восприняли бы не очень хорошо, если бы чей-то предводитель стал твоим pomme de sang.

— Другие виды оборотней и без того ревнуют Аниту к ее связям с леопардами и волками, — сказал Самсон.

Обойдя нас, он положил себе еды на тарелку и занял кресло у камина. Я даже как-то забыла, что он тут: Самсон, когда хочет, умеет сливаться с фоном. Это не магия, а всего лишь такт.

— В смысле? — спросила я. — Это же наши подвластные звери. И с ними нам полагается иметь более тесные связи.

— Верно, но ты, Анита, носитель штамма льва и еще как минимум одного штамма ликантропии. В сообществе некоторые считают, будто знают, почему врачи не могут определить этот четвертый штамм.

Он так аппетитно откусил кусок круассана, что мне вдруг есть захотелось. При всех этих событиях у меня желудок забурчал и напомнил мне, что есть и другие виды голода, не только ardeur.

— И какая же у них теория?

Я подошла к столу и стала накладывать себе еду с белого фарфорового блюда. Да, мы каждое утро закупали готовую еду, но видит бог — ели на настоящих тарелках и настоящими приборами. Не серебряными, конечно — золочеными, чтобы не было проблем у тех, кто ими пользуется, потому что серебро может вызвать у ликантропа ожог. Не волдырь, а зуд и боль.

— Химера напал на тебя в облике льва, что объясняет львиную ликантропию, но еще он был и универсалом. Кто-то выдвигал гипотезу, что ты можешь приобретать новые виды ликантропии до тех пор, пока не перекинешься в первый раз?

— Такая теория обсуждалась, — сказала я.

— В сообществе оборотней некоторые хотели бы, чтобы ты попыталась принять как можно больше зверей перед первой переменой, и тогда у них будет с Жан-Клодом более тесная связь.

Я посмотрела на Клодию:

— Это правда? Такое предлагалось?

— Разговоры ходили.

— Так этого и хочет Рафаэль на самом деле? То есть он заранее знает, что мы с Ричардом не захотим допускать его в мою постель, и это — тактический ход? Он предлагает секс, я отказываюсь, и тогда он делает контрпредложение… какое? Попытаться передать мне крысиную ликантропию?

— Я не очень знаю, что он собирается сказать, — ответила она.

Я посмотрела на Самсона:

— Откуда ты это знаешь?

— Я вырос, можно сказать, при королевском дворе, Анита. А там от информации жизнь и смерть зависит.

— Я заметил у Самсона почти невероятное умение располагать к откровенности, — сказал Жан-Клод.

— Ты подчиняешь собеседника русалочьими фокусами? — спросила я.

Он пожал плечами и откусил еще кусок булки.

— Использование фокусов с разумом без разрешения носителя этого разума преследуется по закону, — заметила я.

— Закон фактически устанавливает запрет на использование вампирских фокусов, телепатии или колдовства для извлечения информации без позволения носителя. Я ни один из этих трех методов не использую.

— Я могла бы создать прецедент, доказав в суде, что использование силы русалки — тоже вид телепатии.

— Но я же не читаю мыслей — мне информацию сообщают добровольно. Это уж совсем никак не телепатия. Кстати, здесь у нас не судебное дело, а вопрос о том, как проплыть сквозь камни, выложенные у тебя на пути.

— И у тебя есть предложение? — спросила я именно таким подозрительным голосом, каким хотела спросить.

Он засмеялся, вытер руки белой салфеткой, лежащей на коленях.

— Вопроса о сексе можно избежать, ответив, что я следующий кандидат, тем более что это правда. Я просто не могу уступить свое место следующего. Их царь знает, что я — старший сын мастера города и потому ранее имею право на твою нежность.

— И такой ответ приблизит тебя к ее постели, — заметил Ричард, тоже весьма подозрительным голосом.

Самсон поглядел на него очень терпеливо — с едва заметным оттенком возможного нетерпения.

— Я здесь несколько месяцев и на своих претензиях не настаивал. Отчасти потому, что пока Анита не попыталась вывести меня в сирены, мать оставит моих братьев в покое. Я не так уж убежден, будто ardeur настолько подобен силам моей матери, что Анита сможет пробудить во мне эти силы. Если я пересплю с Анитой и это не поможет, моя семья встанет перед той же проблемой.