— Разбегаемся! — ответил громко, обмякнув, готовясь повернуться к джипу. Вдруг находя решение. — Скажи — завтра во столько же здесь же, а если нет…
И тут же напрягся, услышав:
— Ладно, поехали к нему, он в другом месте ждет. Давай за нами…
«Падла, бля!» — выругался, понимая, что Труба его перехитрил. Падла — ведь он ему нужен был, Леший, а все равно сам не приехал, послал людей проверить, все ли чисто — и если чисто, перенести встречу на удобную ему территорию. И делать теперь было нечего — не ехать нельзя, все поймут, а ехать бессмысленно. И дрожь, которая появилась внутри, как только увидел их машины, стала еще сильнее.
— Отзвони — пусть сюда едет! Ему надо — пусть едет.
— Ты о…уел, а, Леший? Пацана нашел, а? Ты Славке сказал, что решил, — ну так отвечай за базар. Давай за нами!
Черный грубил — непонятно зачем. Вряд ли он провоцировал конфликт — могли бы и так завалить, в другой день и в другом месте. Что-то было в его поведении — то ли боязнь, что Славка озлобится, когда он ему доложит, что Андрей с ним разговаривать не стал, то ли оскорбился за старшего. Черт его поймет, короче, хотя озлобил, падла. Заставив произнести с вызовом:
— Фильтруй базар, братан! И Славке звони — или разбегаемся!
— Ладно, давай наберем!
Он не ждал, что Черный пойдет к нему — сам чуть впереди, трое за ним. Но среагировал нормально — зная, что Черный тоже его видит, вынул изо рта сигару, посмотрел на нее недоверчиво, словно удивляясь, что она опять погасла, — и сунул руку в карман пальто, как бы за зажигалкой, обнимая рукоять пистолета. Совсем не собираясь стрелять — Славки нет, а эти ему не нужны были, он же не отморозок, чтоб бойни устраивать, а авторитетный человек, да и такая толпа приехала, что сами завалить могут, — просто на всякий случай. Вздрагивая, когда вдруг раздался выстрел.
Черт его поймет, что вышло не так. Сидевшие в засаде пацаны — шестеро в двух «девятках», мимо которых проехали джипы Трубы, — должны были начать шмалять по Славкиным людям сзади, как только услышат первый выстрел. И тут же с другой стороны из стоящих у «Люкса» двух тачек должны были открыть огонь — опять же в спины людям Трубы, развернувшимся к «девяткам». Он все правильно рассчитал — что те остановятся на противоположном краю парковки, а значит, окажутся между его пацанами. И выхода у них не будет, только если на Андрея рвануть, но, пока рассядутся по тачкам, могут не успеть — а если и успеют, с ним три человека и сам четвертый.
И потому, продумывая план, он не сомневался, что, даже будь с той стороны даже пять стволов — Славка обычно возил с собой пятнадцать человек, но он же просил его взять поменьше и уверен был, что максимум пятеро с ним будут, — внезапно открытый огонь почти в упор шансов им не оставлял. Он даже гранаты, спрятанные на всякий случай в доме, где лежал Кореец, Голубю не дал — считай, в упор пальба, а кинешь гранату, своих же осколками зацепит.
Тем более что главной задачей было Славку завалить — самому, лично — и его охрану, чтобы свидетелей не было. Завалить за Корейца, за то, что убеждал его сдать своего, за то, что впервые за то время, что он знал Генку, посеял в его душе сомнения в честности Корейца. И еще за то, что он и вправду начал сомневаться. И пусть в основе решения лежали эмоции — он не думал пока о том, что будет дальше, о том, что будет известно, кто шмальнул Трубу, если не ментам, то братве. Главное было сделать дело, и он знал, что если сделает его, то станет куда ближе к своей цели, чем был даже в тот момент, когда Кореец уехал в Штаты, оставив его за старшего.
Конечно, он знал, что за Славку захотят отомстить, но верил, что не докажешь потом, что это он сделал. Да, забивали стрелку, да, появились вдруг какие-то люди, подслушавшие, видать, их телефонный разговор, — и он пытался помочь Славке, но не успел, самого чуть не завалили. Да даже если будут подозревать его, он не сомневался, что Кореец подключит свои связи и, случись разбор на высшем уровне, выйдет, что именно Труба был не прав, первым сделав выпад, едва не отправив Генку на тот свет. По всем понятиям Генка честную работу сделал, хлопнув банкира, а вот Труба был не прав.
Конечно, понятия не для всех закон — но он верил, что все пройдет как надо, и он отсидится где-нибудь, и вернется обратно в Москву уже в другом качестве, и авторитет у него будет такой, что выше только вор, а он вором становиться и не думал никогда. Тем более Кореец сам говорил, что Трубу, несмотря на все его завязки с московской братвой, не очень-то тут жалуют, многие рады были бы кусок от его бизнеса отхватить, да и слухи ходят, что к ряду смертей он причастен, — так что ему предстояло натуральным героем стать, Андрею Юрьевичу Семенову, шмальнувшему Славку и положившему начало вытеснению из Москвы его команды. Славки не будет — их тут схавают на раз-два-три. А вообще обо всем этом не думалось — все на эмоциях, все на подъеме, и в лом было размышлять о последствиях.
А вот все остальное он продумал — от и до. Даже «мерс» его с включенным двигателем стоял за кустами, невидимый с парковки, и на всякий случай еще джип ждал на выезде из Олимпийской деревни. Но того, что не окажется Славки и пальба начнется без сигнала и тогда, когда она вообще не нужна, что весь план окончательно полетит на х…й — вот этого не ждал.
Его спасло, наверное, то, что Черный закрывал его от своих — раскрошили бы на хер, минимум у половины автоматы оказались, боялись, видать, падлы, засады. А так Черный его закрывал — даже когда дернулся, услышав выстрелы сзади, обернулся к своим, тут же поворачиваясь обратно к Андрею, выхватившему ствол. А через мгновение упал, открывая Андрея тем, кто стоял за ним.
Он так и не знал, кто именно попал в Черного — то ли он сам, выстреливший дважды, когда понял, что план рухнул, то ли Голубь, к которому присоединились выскочившие из «ниссана» Коробок и Толстый, то ли, может, кто-то из своих. Но в любом случае Черный упал — не сразу, согнулся сначала, а потом дернулся еще раз, падая. Как-то ломано упал, явно не притворяясь — и тут же открыв Андрею нацеленный на него автомат. Так что не рвани он в сторону, не упади, не выскочи ему на подмогу Леха — все, кранты.
Он бывал уже в перестрелке — давно, еще когда с Корейцем ездил, лет пять назад, значит. Он потом, вспоминая, поразился бессмысленности пальбы — считай, человек по десять было с каждой стороны, все шмаляли, а итог почти нулевой, по одному раненому и пара-тройка тачек изувеченных. Полная непонятка — люди высаживают сотню пуль, в кино бы уже триста трупов было, а тут ни одного.
Вот и в этот раз ничего не было понятно, и он оглох и отупел одновременно, и инстинкты им уже двигали — они заставляли стрелять вслепую, падать, бежать чуть ли не на карачках в укрытие. Они заставили и решение принять — показавшееся единственно верным. И лишь позже, когда все кончилось, — бесславным и даже позорным. Понтанулся — а оказалось, что в натуре фраерок, причем приговоренный уже фраерок.
Он не заметил, как стакан опустел и Кореец налил ему второй, — и, опустошив его, не замечая мерзкого вкуса теплого виски, начал говорить сбивчиво, перескакивая с того, как должно было быть, на то, что вышло, и обратно, с начала на конец. Остановившись, только когда постучали в дверь и Голубь возник на пороге.
— Я… это… ну за Леху…
Генка молчал по-прежнему. И он повернулся к Голубю сам, как-то тяжело повернулся.
— Нормалек Леха?
Голубь перекрестился вместо ответа.
— Ну так че Леха? — переспросил он пьяно. — Нормалек говорю?
— Да там… джинсы стащили, Наташка обработала там вроде, я помогал, баба ж, боится. Говорит, сквозная, ничего. А потом смотрим — повыше еще дырка. Где низ живота. С ходу не просекли, кровь же везде — а ему эти в живот еще. В самый низ…
Он попытался встать, вдруг ощущая тяжесть во всем теле, не понимая еще, что сильно опьянел, хотя выпил немного — слишком много нервов и эмоций ушло, чтобы и этой дозы хватило, — и упал обратно.
