Он с ней тогда прилетал, тем летом, когда убили банкира, но Андрею ее не показал. А когда Андрей в Штаты летал, только в Нью-Йорке встречались, в Лос-Анджелес не звал — так что он ее увидел только перед тем, как они все вместе собрались улетать, в ресторане каком-то посидели.
Он еще подумал, что Генка классную телку себе отхватил — она супер смотрелась в черном кожаном платье, ее обтягивающем, в сапогах высоких, особенно когда в черный «мерс» спортивный садилась, и волосы вдобавок черные. Фигура тоже класс — невысокая, правда, ему самому повыше нравились. Лицо вот только жесткое — характерец небось такой, что не соскучишься, хотя Кореец тоже не подарок. Сразу видно, что деловая телка, хотя и молодая, сожрет любого.
Натуральная американка-бизнесменша — Кореец сказал, она с кино завязана. И бизнес у нее, видать, хорошо идет — «мерс» пятисотый, кажется, а на руке «Ролекс» навороченный, они такой Вадюхе дарили на его последний день рождения, там одного золота хер знает сколько. Сигару закурила после обеда — он вспомнил тогда, что Ольга Вадюхина тоже сигары курила. Вспомнил, когда Генка сказал, что у нее фамилия, как у Вадюхи, — только он Ланский был, а она Лански. А зовут Олли — Генка ее звал Ли, а он ее Олей называл. Кореец предупредил, кстати, еще до того как встретились вместе, что она русский понимает — говорит не очень, но понимает, так что без лишних базаров при ней.
Он не понимал сейчас, зачем Кореец задал этот вопрос, но думал добросовестно. Да нет, никого она ему лицом не напоминала — а голос… Сейчас не вспоминался как-то голос этой Ли, по-русски Оли, по-американски Олли Лански… Олли Лански?
Он вдруг вспомнил, как удивился тому, что Кореец вдруг нашел себе американку, да еще и в Лос-Анджелесе. А когда ее увидел, удивился, как американка, непростая притом, могла выбрать стремного на вид русского — это сейчас Кореец такой цивилизованный, сам на иностранца похож, а когда уезжал, типичный был бандит. И еще он удивился, уже позже, что Генка, известный бабник, живет с ней и от других баб отказывается, е…нулся на ней, в натуре, на своей Олли.
И еще он вспомнил, как суетился Кореец с Ольгиными похоронами, как торопился сделать все побыстрее и почему-то не взял его на официальное опознание, хотя он вызвался. Вспомнил, сколько бабок Генка отдал, чтобы побыстрее похоронить, — кучу народу пробашлял ведь, чтобы родителей ее не дожидаться, хотя некуда было торопиться. И головной боли потом столько было, в мусарню таскали его раз пять, не меньше. Вспомнил, как Генка пропадал, после того как в Ольгу стреляли, — один уезжал куда-то, никому ни слова. Он его спрашивал, а тот молчал — и он не настаивал, видел, как подействовала на Генку Ольгина смерть, ведь Генка к ней неровно дышал.
И улетел Кореец слишком поспешно — вроде собирался весной-летом в Штаты отчалить, а тут уехал в конце января, ни с того ни с сего, когда куча дел оставалась. Только-только разобрались со всеми, кто к Вадюхиному и Ольгиному убийству был причастен, — Хохол всех сдал перед смертью, — и вдруг Кореец, вместо того чтобы не спеша Андрею все до конца передать, все дела, сказал, что улетает. И ничего не объяснил — хотя он и не спрашивал, он в душе рад был Генкиному отъезду, хотелось поскорее старшим стать. И проводить себя Кореец ему не дал — сказал, что ни к чему, не любит он прощаний, лучше ночь перед отлетом вместе посидят, отметят. А улетит сам.
И еще вспомнил, как услышал от Генки, что Ольгу надо кремировать. Он ему сказал, что ни к чему — Вадюху так похоронили, и ее надо так же, тем более рядом лежат. Но Генка сказал, что Ольга красивая была, а пуля изуродовала — лучше кремация. А на кладбище — на кладбище странно так было. Когда перед похоронами Кореец с урной крематорской отошел чуть в сторону — он из рук ее не выпускал, — и ему вдруг показалось, что он из нее пепел высыпает, тайком, чтобы не видел никто. Но тут же решил, что ошибся — мерещится всякая х…йня. А вот сейчас вспомнил.
Слишком много вспомнил — но единственный вывод, к которому привела выстроенная цепочка, показался бредовым. И он снова начал перебирать, как четки, все ее составляющие. Вернувшись к Олли Лански, на которую Генка запал как на Ольгу Ланскую…
— Ты… Да не… — пробормотал, задумавшись.
— Я ж знал, что все равно ей жить не дадут. Ну выздоровеет, потом поймают, поспрашивают предметно про Вадюхины деньги и кончат. Пробашлял врача в реанимации, в морге больничном бомжиху подходящую подобрали, чтобы ростом и волосами похожа, я ей башку и прострелил. А он заключение дал, что Ольга умерла. А я ее в Склиф — у меня там был знакомый, тот самый, который Вадюху тогда вытащить пытался. Нормальный мужик — и лавэшки всем нужны. С Яшкой созвонился — чтоб вызов на лечение делал. Паспорт у меня уже был, а Ольгины документы еще оформлялись — адвокат, падла, когда узнал, что Вадюху убили, затормозил все, думал, бабки ему останутся, а делать ничего не надо. Вадюха же планировал в Штаты перебраться, на себя с Ольгой бизнес-иммиграцию оформлял, а мы с Хохлом отдельно.
Так я ее загранпаспорт взял, визу штампанули без базара — лечение же, дело святое. В бумагах написали, что не пулевое ранение, а последствия аварии. Она ж сама в коме была — три месяца почти, еле вытащили. Пока лежала, документы ее готовы были — Яшка все сделал со своей стороны, ему все из Москвы прислали, он ездил куда-то, все оформил. Они ж когда с Вадюхой женились в Лас-Вегасе, ее вместо Ольги Оливией записали — вот и стала Оливия Лански. Пластическую операцию делали, не одну — у нее все лицо в порезах было сильных, когда стекло разлетелось в тачке. На голове шрам — парик носит…
— Так че ж ты мне-то… — произнес тихо, все еще силясь понять то, что сказал Кореец.
— А я вообще никому — кроме Яшки. Сначала стремно было — узнают, что жива, опять начнут за те бабки искать. А потом, когда банкира того… Ну скажи я тебе — и че?
Он усмехнулся мысли о том, что Кореец сделал все это для себя. Он же давно неровно дышал к Ольге, вот сам ее и похоронил для всех, вывез, вылечил там и стал с ней жить. Кино прямо — ну в натуре кино или любовный роман какой-нибудь.
— Так что Вадюхины деньги — Ольгины они. Че захочет с ними делать — пусть делает. За них Вадюху убили, и ее чуть не убили — так что ее они. А те, что в фильм вложили, — я ж не знал, что кино окупится, думал, ухнем лавэшки, так они и сгорят. Это ж принцип был — Вадюхино дело доделать. Теперь во второй фильм вложим — зацепиться там надо. А лет через пять переберешься ко мне в Штаты — свою долю получишь. Закончили про бабки?
Внутри крутились еще поганые такие мыслишки — что Генка отдал Ольге Вадюхины деньги, тридцать лимонов, между прочим, а сам с ней живет и эти лимоны как бы и его. Что поступок, бесспорно, благородный — но заодно и очень удобный. Что разговоры о какой-то доле несерьезны — неконкретно все, и сроки названы не те. И если представить, что завтра он бы снова встретился с Трубой и сказал ему, что тот не прав, что Генка такой вот дал ответ на все вопросы, — Труба бы посмеялся только и сказал бы то же самое, о чем он думает сейчас. Что Кореец все эти бабки так и так получил — а вот он, Леший, остался пустым и рискует сейчас ни за что…
Может, сказать ему все это? Он подумал так и тут же отмел эту мысль — потому что Кореец опять заявит, что бабки не дают ему покоя. И не объяснить ему, что не они не дают покоя, а тот факт, что Генка сделал дело без него — а он сейчас за Генку и сам встает, и пацанов за собой тащит.
— Пойду я, — сказал, поднявшись резко. — Загрузил ты меня — башка пополам. Пойду спать лягу. Устал.
И вышел не прощаясь. Не услышав, как Кореец, бросивший ему напоследок: «Про Ольгу никому», — щелкнул предохранителем не понадобившегося сегодня «ТТ»…
А наверху, в своей комнате, он долго еще лежал на кровати, прямо в одежде, то пытаясь безуспешно представить, что Ольга жива, то гадая, прав или не прав Генка. Голова плыла куда-то, не повинуясь ему, переполненная событиями сегодняшнего дня, чересчур насыщенного для того, чтобы соображать сейчас нормально. Неожиданная ситуация с Аллой, неожиданная встреча с Трубой, неожиданные мысли о Корейце, неожиданное известие о том, что жива Ольга. Слишком много всего свалилось на него сегодня, но думать не было сил — делать что-то было надо, принимать решение и делать, а он просто вертел в руках мобильный.
