Юнга увидел приближающегося Чарльза, и когда он поднялся на борт, появился капитан. Чарльз плавал с капитаном Уиттейкером два раза: в первый раз как ученик и позже как третий помощник капитана. Они были хорошо знакомы и радостно пожали друг другу руки.

— Меня послали выполнить таможенные формальности, — сказал Чарльз.

Приземистый, широкоплечий капитан судна ухмыльнулся.

— Ты действительно продвигаешься по службе, — сказал он. — Скоро я буду называть тебя мистер Бойнтон.

— Никогда, — ответил Чарльз, пока они шли по главной палубе вниз в каюту капитана. То, что он был Бойнтоном, не означало, что между ним и его старыми друзьями когда-нибудь появится дистанция.

— Ну, стыдно прирожденному моряку, как ты, растрачивать энергию в койке на берегу, — сказал Уиттейкер. — С твоими способностями тебе нужно быть в море.

— Скажи это моему отцу, — сказал Чарльз.

— Я говорил, и часто. Но он отвечает, что не может обойтись без тебя в течение двух с половиной лет. Одно твое слово, я тут же возьму тебя в качестве своего первого помощника.

— Если бы я только мог, — ответил Чарльз, и в этом была доля искренности. Он действительно хотел вернуться на море, которое любил. Но он воздержался от упоминания того, что отец был прав. Плавание в течение двух или двух с половиной лет Слишком надолго оторвало бы его от основных дел компании Бойнтона. К тому же он получал удовольствие от острых ощущений и испытывал недостаток терпения на медленно плывущей шхуне.

Они вошли в просторную каюту и сели на легкие стулья, привинченные к переборкам. Капитан передал ему пачку бумаг.

— Это декларации судового груза.

— Я уже заметил, что вы плывете налегке, — сказал Чарльз, просматривая документы.

— Только на первом пути, — ответил Уиттейкер. — Мы берем в Калькутту столько основного груза, сколько примет рынок.

— Какова численность экипажа?

— Двадцать девять, включая трех помощников.

Чарльз изучал декларацию очень внимательно, потом произвел кое-какие вычисления.

— Принимая во внимание время вашего нахождения в море, а это очень трудно вычислить, вы обанкротитесь даже на этом этапе пути. Вероятно, у вас не будет дохода от того, что вы везете в Индию, капитан.

Уиттейкер улыбнулся и кивнул головой:

— Совершенно верно. Но ты не видишь, чтобы я волновался, да и твой отец не теряет сна.

Чарльз посмотрел на него вопросительно и приподнял бровь.

— «Роза» заработает целое состояние к тому времени, когда она вернется в Лондон. Поверь мне.

— Как же это?

Улыбка капитана стала шире.

— О, мы примем груз чая в Индии по возвращении из Кантона. Не то, что будет много места под чай, ты понимаешь. Ящики с серебром очень, очень тяжелые.

— Серебро! — Благодушие Чарльза испарилось, и казалось, что его светлые глаза потемнели. — Вы грузите опиум в Индии и везете в Кантон, — сказал он, в его тоне послышалось отвращение.

— Всем известно, что сейчас это реальный доход от плавания на Восток, — сказал Уиттейкер, он занял оборонительную позицию.

— Но в декларации ни слова не говорится об опиуме!

— Это не указывается и в декларациях других судов, торгующих со странами Востока. Ты знаешь это! — сказал Уиттейкер обиженно.

— Я подозревал, но не был уверен в этом, — медленно сказал Чарльз. — Теперь я начинаю понимать, почему многие наши суда снимаются с других маршрутов и направляются в Индию и Китай.

— Ты не услышишь жалоб от директоров и других акционеров, — сказал капитан.

Чарльз знал, что, продолжая спор, он не извлек бы пользы, поэтому сосредоточился на проверке. Уиттейкер участвовал в прибылях, получаемых от этих рейсов, поэтому он заинтересован в опиумной торговле, но у него не было права голоса в определении политики компании. Только управляющий директор, также являющийся основным акционером, решал эти вопросы. Продолжая этот разговор, возможно, от капитана можно узнать детали, которые окажутся полезными.

— Вы занимаетесь торговлей, которая кажется такой простой, — сказал Чарльз.

— Нет ничего проще. Правительство Индии собирает налоги с торговли опиумом, поэтому мак выращивается, перерабатывается, упаковывается и продается открыто.

— Но вы провозите его контрабандой в Китай.

Уиттейкер покачал головой:

— Не считается контрабандой способ доставки французского вина на побережье Корнуолла глубокой ночью. В Кантоне все зависит от того, кто в настоящее время является наместником. Если он достаточно снисходителен, груз разгружается открыто в Вампу. Если, останавливаясь в Вампу, капитан судна узнает, что новый имперский наместник несговорчив, то бросается якорь в дельте реки Жемчужной и ждут торговцев, которые сами подойдут к вам. Что они и делают. Они забирают ящики с опиумом и платят серебром по текущему курсу, серебро тоже упаковано. Все, что мы делаем, это привозим опиум. Остальное делают китайцы, и не имеет значения, какова политика правительства в настоящее время. Кто может лучше организовать? Мы не рискуем, не нарушаем законы, но мы получаем ошеломляющие прибыли.

Чарльз кивнул, не смея заговорить, он боялся, что потеряет над собой контроль. Потом он предложил начать осмотр судна. Остаток дня он посвятил работе.

Он оставался в доке до тех пор, пока «Роза Индии» не отдала швартовы, подняла якорь и установила паруса. Наблюдая, как медленно, но величественно она уходила вниз по Темзе в свое бесконечное плавание, Чарльз наконец собрался домой. Движение на всех трех мостах через великую реку было настолько напряженным, что он не смог добраться до особняка на Белгрейв-сквере до наступления сумерек.

Никого не встретив по пути в свою комнату, он принял горячую ванну, которую ему уже приготовила прислуга, побрился во второй раз за этот день и, следуя установленным в семье Бойнтонов правилам, надел черный вечерний костюм.

Он прикалывал жемчужную булавку на черный галстук, когда услышал легкий стук в дверь.

Смущенная Элизабет в длинном до щиколоток белом платье, отделанном розовыми кружевами, проскользнула в комнату.

— Я очень виновата, — сказала она, — но я выдала тебя сегодня утром. Я не собиралась, честно, но я ничего не могла поделать, потому что…

— Я знаю, — сказал Чарльз, облегчая страдания маленькой девочки. — Я слышал, что мама выведала все у тебя, поэтому я не могу обвинить тебя за болтовню.

Огромные глаза девочки излучали благодарность.

— Ты прелесть, Чарльз.

— Вовсе нет. Я думаю о более важных делах, чем глупая дуэль, и если ты обладаешь здравым смыслом, то ты не будешь принимать участие в дискуссии. — У нее была раздражающая привычка поддерживать любую позицию, которую он занимал. Часто это приводило к тому, что она сама попадала в беду из-за своих высказываний. — Просто помни, что говорит мама.

Маленькая девочка тяжело вздохнула.

— Детей необходимо видеть, но не слышать, — сказала она и состроила гримасу, потом с беспокойством посмотрела на него, когда они спускались по широким закругленным ступеням. — Не собираешься ли ты начать один из этих ужасных споров с ними?

— Я надеюсь, что наш разговор не превратится в ссору, — ответил он мрачно. — Но я не могу гарантировать это.

— Боже мой!

— Лучшее, что я могу сделать — это подождать, пока мы не перейдем к сладкому. Потом, если разговор будет становиться все более разгоряченным, ты всегда можешь извиниться и выйти из-за стола.

— Спасибо. — Она пристально смотрела на него. — Почему ты с ними так часто воюешь, Чарльз?

— Как ты хорошо знаешь, — сказал он, похлопывая ее по плечу, чтобы утешить, — в этой семье нас учат отстаивать свое собственное мнение. Чаще я предпочитаю молчать, но я не могу этого делать, когда мое молчание истолковывается как согласие.

Несмотря на возраст, у Элизабет была очень сильно развита наблюдательность.

— Иногда, — сказала она, — мне кажется, что ты выходишь из себя, чтобы начать спор.

— Иногда, — сказал он, когда они достигли лестничной площадки второго этажа и направились в гостиную, где собиралась семья, — мое чувство чести требует от меня говорить правду, как я ее вижу.