— Пожалуйста, у меня мало времени.

Женщина повернулась и покинула комнату без дальнейших церемоний, а он продолжил свое писание.

Через некоторое время он услышал знакомый легкий звук сандалий на кожаной толстой подошве и в ожидании посмотрел вверх. Когда девушка вошла в комнату, он не мог не улыбнуться ей.

Сун Лайцзе-лу была утонченно прекрасной, потрясающе красивой, ее красота соответствовала любым стандартам как восточным, так и западным. Она была на голову выше молодых девушек Кантона, но казалась еще выше, так как предпочитала носить обувь на толстой подошве. Шелковый чонсам, на котором был вышит дракон, почти полностью закрывал ее стройное гибкое тело совершенной пропорции. Чонсам оставлял мало места для воображения, однако все же был вкрадчиво скромным. Ее груди были высокими и полными, а талия была такой тонкой, что отец мог обхватить ее ладонями, ягодицы и бедра были упругими. А юбка, с разрезами до колен с обеих сторон, открывала ноги, длинные и безупречные.

В отличие от девушек своего класса, ее ступни никогда не сдерживали в росте. Сун Чжао был просвещенным, высокообразованным человеком, взявшим на себя полную ответственность за судьбу своего единственного ребенка после смерти ее матери при родах. Он отказался выполнять древние жестокие обычаи.

Густые, иссиня-черные, прямые и блестящие волосы Лайцзе-лу доходили ей до талии, челка закрывала высокий лоб. Длинные каплевидные серьги из нефрита необычного зеленого оттенка висели в маленьких ушах. Черты ее лица были настолько симметричны, что ее лицо можно было бы высечь из нефрита. Нос был прямой, губы полные, краска на губах придавала им легкую чувственность, подбородок был четко очерчен.

Но самыми необыкновенными были ее глаза. Расположенные под изящными бровями и опушенные густыми ресницами, они были влажными и чистыми, такими большими и неотразимыми, что посторонние не могли отвести от них взгляда. Но в ее темных глазах была не только красота, в них отражался ум, что было редкостью для любой женщины Срединного царства той поры. В них обнаруживался жизненный опыт, несмотря на ее двадцать лет. Но ее глаза отражали еще кое-что: она была остроумна, решительна, лукава и унаследовала от отца тонкое чувство юмора.

Лайцзе-лу сложила кисти рук вместе перед грудью, ее длинные, покрытые коричневым лаком ногти соединились, это был знак уважения к отцу. Потом, внезапно приняв свою естественную позу, она села в низкое каменное кресло с высеченными головами львов на подлокотниках. Как бы забавляясь, она обратилась к нему на голландском, одном из многих языков чужестранцев, которыми она владела.

— Ik vrees, dat ik u deran geer[4].

Чжао пытался выглядеть строгим, когда ответил ей по-английски.

— Нет необходимости бояться, что ты потревожишь меня. Напротив, как тебе хорошо известно, я тебя ждал.

Быстрая улыбка Лайцзе-лу была озорной.

— Я была бы виновата в несоблюдении дочернего уважения, если бы оспорила хоть слово своего отца.

— Я надеюсь, что ты будешь помнить это. — Он снял очки и строго посмотрел на нее. — Скоро я собираюсь направить прошение наместнику. Первое, я хочу, чтобы ты внимательно послушала, что я буду говорить, и указала на неточности.

— Я слушаю, — сказала она.

Чжао как бы надел маску чиновника.

— Я попрошу разрешения на строительство другого склада, более крупного, чем все предыдущие. Я объясню, что заменю дома тем, чьи жилища мне придется снести, и их новые дома будут более качественными, чем старые.

Кивок ее головы означал одобрение.

— Теперь о необходимости склада. Большая волна англичан, американцев и европейцев, которые желают торговать с Китаем, захлестывает Срединное царство. Пока до нас дошла только пена, но через несколько лет мы будем потоплены. Жадность белых дьяволов настолько велика, что мы не можем их удержать. — Он сделал паузу, чтобы передохнуть.

— Почему не можем? — спросила Лайцзе-лу, мгновенно войдя в роль наместника. — Вы сомневаетесь в храбрости наших солдат и моряков?

— Их храбрость будет потрачена впустую, — заявил Чжао, сразу же уловив мысль дочери. — Наши джонки превратятся в листы бумаги, когда они встретятся с большими военными кораблями Запада. Наша артиллерия устарела и служит украшением, в то время как у них не только велика и эффективна, но и опасна. Наши лучники и те, кто стреляет из мушкетов, не могут равняться с их солдатами, чьи ружья не пропускают цели.

Девушка подняла руки над головой и зааплодировала.

— Помимо того, нам следует развивать торговлю с чужестранцами, — продолжал Чжао. — Мы многому научимся от них. У них много товаров и изобретений, которые будут нам полезны. И за их счет мы станем еще богаче. Они заинтересованы в нашем чае, шелке и фарфоре. Пусть они нам платят за эти товары. Так как мы не можем закрыть перед ними двери, пусть они станут нашими учителями, пусть они наполняют наши кошельки своим золотом и серебром. — Он остановился и посмотрел на свою дочь.

— Это все, что ты скажешь? — Она хотела знать.

— Этого достаточно, — ответил он вспыльчиво. — Дэн Дин-чжань часто посещал этот дом, и ты могла заметить, что он не любит длинных речей.

Лайцзе-лу засияла:

— Он мой друг. Я часто играла с ним в маджун.

— Да, — проворчал Чжао, — и в прошлый раз ты поступила плохо, победив его!

Она захихикала, потом успокоилась.

— Возьми меня с собой, — попросила она, — и разреши мне поговорить с ним тоже.

Она возобновила спор, который начала за обедом накануне вечером и, как обычно, не хотела от него отказаться.

— Это будет неприлично, — резко сказал он. — Женщины — низшие существа, которые не могут подать прошение имперскому наместнику!

Лайцзе-лу подняла голову и резко ответила:

— Я никому не подчиняюсь!

— Я допускаю, что ты права, моя дочь, но только в стенах нашего собственного дома. Ты знаешь значительно больше, чем многие мужчины, и твоя голова работает лучше. В тебе накоплена мудрость наших предков. Ты и я знаем это, а мир нет. Разразится скандал, если ты предстанешь перед двором с прошением.

Девушка пожала плечами:

— Люди поговорили бы, мой отец, но скандала бы не было. Сестра императора Даогуана не осталась упрятанной в квартале Запретного города, предназначенного для жен, членов семьи и наложниц. Она имеет свой собственный трон всего в нескольких футах от трона самого Небесного императора.

— Она сестра императора, — согласился он неохотно.

— В известном университете в Нанкине три молодые девушки, принадлежащие к более низкому классу чиновников, чем мы, являются его студентками и изучают вековой опыт человечества. В Тяньцзине женщина управляет судоходной компанией, которая принадлежала ее покойному мужу, и она получает гораздо большую прибыль, чем получал ее муж. В провинции Хэнань племянница наместника написала пьесу, которую ставят многие театры. В Чжункине…

— Хватит! — заорал Чжао. Его терпению пришел конец. — В Кантоне дочь Сун Чжао подчиняется приказам своего отца, как женщины нашей семьи повиновались приказам своих мужей на протяжении десятков поколений. Ты не пойдешь со мной ко двору! Это — приказ!

Лайцзе-лу легко поднялась на ноги и сложила свои ладони вместе в знак подчинения. Потом, ничего не говоря, она вышла, не взглянув на отца.

Он покачал головой и позвонил в крошечный колокольчик из слоновой кости, чтобы позвать носильщиков паланкина.

Девушка медленно брела по выложенной плитками тропинке, которая вела к ее собственному дому. Она задержалась, чтобы полюбоваться цветущими хризантемами в саду с декоративными каменными горками, потом понюхала расцветающий бутон черной розы.

Сара Эплгейт ждала ее в жилой части дома, лицо у женщины было мрачным.

— Ну? — спросила она.

Глаза Лайцзе-лу были невинными.

— Мой отец запретил мне сопровождать его ко двору. Но он не приказал мне оставаться дома, — сказала она.

Сара была возмущена: