И все-таки сначала Йокои все же попал в больницу. Пока он там лежал, оберегаемый больничным персоналом от десятков журналистов, сообщения о местном Робинзоне облетели самые отдаленные уголки планеты.

Уже на следующий день необычного пациента посетил первый представитель страны, которой он так верно служил, – японский консул Сонти Синтаку. Консул передал Йокои магнитофон с записью голосов родственников бывшего солдата. Последний решил, что это какой-то новый вид телефона, и, в свою очередь, стал громко звать родных. Конечно, никто ему не ответил.

Передав японцу, благополучно вернувшемуся из джунглей, привет от близких, консул попытался ответить на вопросы, которых у Йокои скопилось множество за двадцать восемь лет. Прежде всего консул Синтаку вынужден был сообщить Йокои о том, что Япония действительно проиграла войну, причем более четверти века назад, чем привел японца в полное Смятение. Консул к тому же добавил, что в настоящее время император и американцы находятся в дружеских отношениях, Йокои просто ушам своим не верил. Он также спросил: жив ли Рузвельт? И, узнав, что последний умер примерно в то же самое время, когда окончилась война, Йокои впервые за весь разговор попытался улыбнуться.

Если Сойти Йокои прожил в джунглях Талафофо двадцать восемь лет, то в больнице на острове он провел лишь неделю – никаких причин задерживать его там дольше не было. Несмотря на худобу и изможденный вид, японец был абсолютно здоров. Его «выписали» через неделю. И вот в аэропорту я видел, как он, держа в руках мешочек с останками своих друзей, садился в огромный лайнер.

Японское правительство направило за своим забытым солдатом гигантский реактивный самолет. Лишь одного пассажира – Йокои должны были сопровождать правительственный врач, медицинская сестра и шестьдесят журналистов, которые ловили каждое слово человека, возвратившегося из джунглей после стольких лет скитаний и одиночества.

На следующий день я узнал из газет, что бывшего младшего сержанта встречали в аэропорту в Токио десятки тысяч людей во главе с премьер-министром Японии. Император же, которому бывший солдат сохранил в микронезийских джунглях абсолютную верность, послал Йокои приветственную телеграмму. Ему даже выплатили жалованье за прошедшие двадцать восемь лет.

Так закончилась история Йокои, настоящего Робинзона.

На аэродроме я издали наблюдал за Робинзоном с реки Талафофо. Мне также довелось увидеть примитивные, вызывающие улыбку предметы, которые он сумел сам сделать: сплетенные из волокна кокосовой пальмы «ботинки», выстроганную из бамбука иглу и ловушку для раковин. И каждый раз я не мог смотреть на все это без волнения. Я восхищался Йокои, сумевшим доказать всем, что только человек может все преодолеть и многого добиться.

Я действительно восхищался им. Позже я понял, что, хотя поступок Йокои прославляли, возносили до небес, сделали достоянием всей планеты, его героизм, как и всякий героизм подобного рода, бессмыслен и бесполезен.

Йокои был великолепно запрограммирован. Он беспрекословно выполнял все приказы, жил и поступал так, как требовали его командиры. Однако к чему привело его тупое послушание? Зачем эта нечеловеческая жертва? Кому оказались нужны его двадцать восемь героических лет?

Он ни разу не ослушался приказа, словно собака голоса своего господина. Однако человек и воин должен слышать голос не только своего командира, но и своей совести. Если же человек не слышит этого голоса, значит, он глух. Разве может быть глухой свободным? Разве свободен слепец? Нет, слепота – это не свобода. Слепота – увечье!

Последний солдат второй мировой войны поднялся в Аганье на борт самолета и отправился в Японию. Он не поверил своим глазам! Как же изменился за это время мир! Маршалы императора уже не распоряжаются, что следует и чего не следует делать. И тем не менее Япония процветает.

Тогда Йокои понял, что слепо доверял своим вождям. После этого он уединился. На время ушел даже в монастырь, чтобы иметь возможность спокойно все обдумать. К каким же выводам пришел бывший солдат? Этого я, к сожалению, не знаю...

Он давал газетам, радио и телевидению десятки интервью, однако о важнейшем, с моей точки зрения, вопросе своей судьбы он умолчал, а ведь, совершая свой подвиг, он фактически защищал фашистский режим. Когда я мысленно возвращаюсь к его трагической судьбе, мне кажется, что Сойти Йокои своей бессмысленной жертвой, сам того не желая, осудил и разоблачил бесчеловечную систему, которая предопределяет существование одного вождя и тысяч послушных солдат.

Сойти Йокои улетел в Японию, а я отправился в другую сторону – вернулся на подопечную территорию Тихоокеанские острова. Путь мой лежал на Марианские острова – последний административный округ Микронезии.

Там, так же как и на Гуаме, являющемся владением Соединенных Штатов, живут чаморро, на которых больше, чем на другие народы Микронезии, оказали влияние цивилизация и христианство и где много смешанных браков. Чаморро раньше считались «испанскими» и «католическими», а теперь – «американскими».

Родина чаморро – Марианские острова. Они протянулись дугой на север от самого южного и наиболее крупного из них – Гуама – на семь градусов по меридиану до острова, который носит испанское имя Фаральон де Пахарос. Между ним и Гуамом находится тринадцать островов. Многие из них невелики по размеру и необитаемы. К таким, например, относится и Паган. Это единственный микронезийский остров, недра которого еще содрогаются от вулканических извержений. Лишь четыре марианских острова играют более или менее значительную роль в жизни микронезийцев. Это прежде всего, конечно, Гуам, затем Рота (на котором я уже побывал), Тиниан и Сайпан, где находится административное управление всей Микронезии. На этот раз я отправился на Сайпан.

Откровенно говоря, я не всегда получаю удовольствие от полета. На Сайпан со мной вместе летели два американца. С ними я случайно познакомился еще на островах Трук. На острова Трук и на Сайпан их привело необычное хобби. Выяснилось, что оба пилота-любителя коллекционировали старые самолеты. Да, есть, оказывается, люди, которым мало одного или двух собственных современных самолетов, и они мечтают собрать как можно больше старых летательных аппаратов. Кто же это надоумил их искать самолеты здесь, в Микронезии, обитатели которой не изобрели даже колеса, не говоря уже о крыльях?

Мои знакомые были к тому же еще и весьма разборчивыми коллекционерами: их интересовали лишь японские самолеты, оставшиеся на островах Микронезии со времен второй мировой войны. На Труке таких самолетов действительно немало. Все они искорежены, как будто их свело предсмертной судорогой.

Больше всего пилоты-любители хотели заполучить знаменитые японские истребители «Зеро», которых здесь оказалось немало, но ни один из них не был способен подняться в воздух. Тогда коллекционеры попытались собрать из нескольких машин одну и совершить полет по трассе тихоокеанской войны, в которой «Зеро» принимали самое непосредственное участие с момента нападения на Пёрл-Харбор и до полного поражения Японии.

Удалось ли моим спутникам осуществить свой замысел, я так и не знаю. Во всяком случае, дело это рискованное. Возможно, они на своем собранном по частям самолете разбились и оказались на дне морском.

Тем не менее здесь, на Сайпане, а часто вспоминал о них. Ведь кругом видны следы страшной, кровопролитной битвы. Чего я только на Сайпане не увидел! Карабины и каски, орудия и минометы, танки и бронетранспортеры, десантные суда и даже затонувшую подводную лодку, которой не удалось скрыться от точных попаданий вражеских снарядов. Кругом валялись черепа и кости как солдат императорских войск, так и их противников. Нигде японцы не дрались с американцами так яростно, как на Сайпане и других островах, прикрывавших прямой выход в Страну восходящего солнца.

Американцы уже почти всех своих солдат предали земле. Впрочем, если вы не антрополог, то сумеете ли распознать, кому принадлежит данный череп – солдату победившей или побежденной армии? Японцы же лишь в последнее время стали вновь появляться в Микронезии. Представители союза ветеранов войны посещают микронезийские острова, прочесывают джунгли, ведут поиски в горных пещерах, в бункерах, бывших крепостных сооружениях, собирают останки своих земляков, считают найденные черепа, чтобы затем во время торжественного церемониала, сопровождаемого самурайскими песнями, их сжечь.