– Тебе чего, девочка?

Голос у нее оказался приятный и ласковый. Тогда я выпалила:

– Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?

И ничего жуткого со мной не случилось. Не умерла я от страха. И второй раз было уже легче, а потом вообще стало забавно и весело, и я подбегала чуть ли не ко всем подряд и повторяла, как доброе заклинание: «Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?»

Может, Потатуевой рассказать о моем методе?

От размышлений меня оторвала Золушка. Громко и многозначительно она зачитывала оценки за контрольную, но, пока не дошла до моей фамилии, я ее не слышала.

– Назарова… – Голос химички дрогнул и печально приутих. – Два.

Я увидела, как поворачиваются в мою сторону головы одноклассников, и равнодушно пожала плечами в ответ на их взгляды. А Золушка трагическим голосом добавила:

– Не ожидала я от тебя, Алиса.

А я ожидала. Я уверена была в этой двойке.

Не надо устраивать контрольные, когда десятый «А» играет в волейбол!

Окна кабинета химии выходят на школьный стадион, прямой наводкой на волейбольную площадку. Обычно по ней скачут девчонки; смотреть на них лично мне не доставляет никакого удовольствия. Но в день контрольной наши физруки, видимо, разрабатывали новые методики обучения. Девчонок они погнали на футбольное поле, мальчики играли в волейбол.

Люблю волейбол.

Сама я не играю. Точнее, играю, но… – как бы помягче выразиться? – фигово. Особенно это касается подачи. Луплю рукой по мячу так, что едва не ору от боли. А тот и до сетки не долетает.

Волейбол – единственная спортивная игра, которую я могу смотреть по телевизору. А уж в реале… да еще когда на площадке знакомые люди! Тем более десятый «А». И еще темболéе – Юра Сокольников.

На него нельзя не залюбоваться: высокий, стройный, спортивный. Берет даже самые безнадежные подачи. А когда ставит блок, взлетает ввысь, весь такой вытянутый, устремленный вверх.

Естественно, мне было не до контрольной. И вернуть меня на грешную землю оказалось некому. Светка старательно пыхтела над задачами. Химия – не ее конек. Зато у нее есть упрямство и характер.

Очнулась я, только когда Золушка напомнила о времени, но это случилось за пять минут до звонка.

Вообще-то я успела написать парочку формул, но уже тогда прекрасно понимала, что Золушку они не удовлетворят, что тройку она мне сможет поставить, только отвернувшись и с закрытыми глазами. Поэтому двойка меня ни капли не удивила. Да и не расстроила. Химичка переживала из-за нее гораздо больше моего.

– Алиса, не понимаю. Одно дело, если бы было решено неправильно. Но у тебя почти совсем ничего не решено. Почему?

Я опять пожала плечами. Не могла же я признаться перед классом, что весь урок пялилась на играющего в волейбол Сокольникова! Да я бы вообще никому и ни за что в этом не призналась. Даже Светке.

Утро незаметно растворилось в свете наступающего дня, волнение на море, носящем название «Моя жизнь», постепенно улеглось, уступив место обычной легкой ряби.

Да-да! Моя жизнь вполне спокойна и размеренна, без неожиданных грандиозных сюрпризов и крупных стихийных бедствий. Самое значительное и жуткое в ней – папина смерть.

Папа погиб в аварии. Но мне тогда едва исполнилось четыре, и я ничего не помню. Абсолютно. О том, что у меня был папа, мне известно только из маминых рассказов. Если бы она молчала, я бы так и осталась в неведении, думала бы, что я и она – вот и все, и никого другого не было.

Без маминых рассказов папа будто бы и не существует. Как папа выглядит, я знаю по фотографиям. Он высокий. Но не стройный, наоборот, полноватый. Круглолицый, волосы чуть кучерявятся. Он похож на большого добродушного медведя. Такого, как в мультсериале про Машу.

Толик смотрится гораздо мужественней и представительней.

Толик – это…

Да ладно, чего уж там! Толик – это мамин жених. Роста он невысокого, но в остальном… Даже мы со Светкой единодушно признали его внешнюю привлекательность.

Мама познакомилась с Толиком года два назад, а сейчас у них все настолько серьезно, что…

– Назарова! – Это уже русичка Валентина Аркадьевна. – Тебя куда отмечать? В присутствующие или отсутствующие? О чем ты все время думаешь?

А может ли человек не думать?

От внезапного фантастического осознания того, что кто-то способен прочитать мои мысли, у меня мурашки бегут по спине. Я стараюсь не думать, но от этого думается еще сильней. Всякие размышления начинают носиться у меня в голове сумасшедшей толпой. Самые глупые толкаются сильнее всех и практически насмерть затаптывают умных.

Я думаю о том, что думать нельзя; о том, какие мои мысли будут прочитаны; о том, что они, скорее всего, окажутся не очень приятными, потому как секунду назад я думала, что парню, стоящему рядом со мной в автобусе, не мешало бы почаще мыться и пользоваться дезодорантом, и, если он читает мои мысли…

Стоп!

– Валентина Аркадьевна, лучше в присутствующие. Потому что душой я всегда с вами. Где бы ни была и что бы ни делала.

– Ой, Назарова! – Русичка вроде бы с осуждением качает головой. Но я понимаю, что ее приятно позабавил мой отклик. Только она почему-то считает, что учителю не следует в этом признаваться.

Входная дверь подъезда медленно закрывалась за моей спиной, но в последний момент, когда она должна была с легким стуком вписаться в проем, кто-то удержал ее, чуть распахнул и с шелестом просочился в узкую щель. Я не видела, я слышала, звук за звуком, и неожиданность и поспешность случившегося мне не понравились.

Местные распахивают перед собой двери во всю ширь, гордо и самовлюбленно внося собственное тело в родной подъезд. Как же – хозяева! А кому надо прошмыгнуть быстро и незаметно, в последний момент?

Ясно! За спиной моей притаилось нечто ужасное и опасное.

Не знаю почему, но я не рванула со всех ног по лестнице, а застыла на месте, и кто-то едва не врезался мне в спину.

Входная дверь все-таки стукнула, и тут же сзади прозвучал вопрос:

– Ты здесь живешь?

Ударение на «здесь».

Прежде чем нападать, обычно ни о чем не спрашивают, тем более о прописке; молча делают свое черное дело. Я не ответила, озадаченно обернулась. Ужасное и опасное оказалось вполне симпатичным: высоким, темноволосым, юным. Если и старше меня, то ненамного. И я слегка успокоилась. Может, напрасно?

Несколько секунд мы молча глазели друг на друга. Лично я размышляла: зачем ему знать, здесь я живу или нет, и стоит ли мне с ним разговаривать? А он, кажется, оценивал мои умственные способности и решал: не встретилась ли ему вдруг глухонемая девушка?