Тогда Йама сказал Пандарасу, что в мире есть тайны, о которых он может только догадываться. Добираясь к Стеклянной Пустыне, они снова вернулись к этой теме. Йаме хотелось снять с себя груз всего, что с ним произошло. Он еще раз рассказал Пандарасу, как его младенцем нашли на груди мертвой женщины в белой лодке, пущенной по Великой Реке. Он говорил о своем детстве, о том, как был счастлив, что он — приемный сын эдила Эолиса и приемный брат мужественного погибшего Тельмона. Он вспомнил, как его хотел похитить доктор Дисмас, как он спасся и нашел приют в башне Озрика и Беатрис, последних кураторов Города Мертвых. Вспомнил о своем путешествии в Из, где сбежал от префекта Корина и встретил Пандараса. А потом шаг за шагом они рассказали друг другу всю историю: приключения во Дворце Человеческой Памяти, путешествие вниз по реке на «Соболе», сожжение Эолиса префектом Корином, смерть эдила, измена Элифаса. И дальше: приключения по отдельности, новая встреча и теперь вот последнее испытание. Они все-таки добрались до Стеклянной Пустыни, не в поисках выдуманного Элифасом города, а в стремлении к отмщению.

На третий день после спуска с гор Пандарас заметил птиц. Черные крестообразные тени кружили высоко в небе настолько ярком, что оно скорее было белым, чем синим.

— Это не птицы, — мрачно объяснил Йама. — Они следили за нами, как только мы вышли из прохода, а сейчас просто решились подобраться поближе — ведь это их земля.

Он долго и надрывно кашлял в кулак. Легкие разъедала щелочная пыль, висевшая в раскаленном воздухе. Она проникала сквозь повязки, закрывавшие нос и рот, забивалась во все отверстия тела, въедалась в кожу, образуя язвы. Она попадала и под очки, вызывая воспаление глаз. На верблюде по-прежнему ехали по очереди, и сейчас в седле был Пандарас, но тут он слез и сказал:

— Отдохни немного, господин, езжай верхом.

Йама стянул со рта повязку и сплюнул. В слюне была кровь. Когда к нему вернулось дыхание, он сказал:

— Она становится сильнее, Пандарас. Уже не беспокоится, что ее могут найти, потому что машины, которые могли бы ее уничтожить, заняты войной с еретиками. К тому же она создала себе много слуг.

— Ты можешь заставить их убраться, господин. Пожалуйста, сядь на верблюда, тебе станет лучше, если немного проедешь.

Но Йама продолжал идти и вести верблюда.

— Есть много видов машин, — продолжал он. — Я думал об этом, когда мы шли через тот зал под храмом, помнишь?

— Я этого никогда не забуду. Как ты думаешь, там живут люди, так глубоко под землей?

— Нет, Пандарас. Там внизу машины, которыми я пока не могу управлять. Я не умею даже разговаривать с ними. Они стоят настолько же высоко над обычными машинами, которыми командуют магистраторы, насколько мы над животными, из которых нас сотворили Хранители. С машинами как с людьми: существуют просветленные расы, которые ушли за пределы нашего мира, и есть машины, стоящие за пределами мира. Как мы не можем общаться с просветленными, так и я не могу говорить с этими машинами. Или пока не могу. И как существуют преображенные расы, в которых дыхание Хранителей ускорилось, так есть и машины, тоже имеющие самосознание. Например, рабочие машины глубин, которые убирают песок со дна Великой Реки. Ими я могу командовать, как генерал, командует солдатами, хотя в глазах Хранителей и генерал и солдаты равны. А есть еще непреображенные расы и обычные машины, которые поддерживают в мире порядок, — такими машинами как раз командуют магистраторы. А еще существуют туземные расы и машины, у которых нет самосознания, и оно им никогда не потребуется.

— Но ты все же преобразил зеркальную расу и лесных людей, — удивленно заметил Пандарас.

Но Йама его не слышал. Он бормотал:

— Машины и люди… Мы как зеркала друг для друга. Черные злые машины превосходят преображенные, но уступают просвещенным. Но интересно, они превосходят меня или уступают мне? Я вызвал одну себе на помощь, я и теперь ее чувствую. Но управлял ли я ею? Или она просто увидела шанс запустить в меня свой крючок? С отпрыском той силы, что ждет нас впереди, с Тенью, которую доктор Дисмас во мне вырастил, я справиться не смог. Но, может быть, это оттого, что Тень слишком на меня похожа? Она начала втягивать в себя мои силы. Я не знаю, на что я способен, Пандарас. Наверное, Тень знает меня лучше, чем я сам.

Целый день они пробирались через окаменевшие остатки бывшего леса. Пандарас повел рукой и сказал:

— Это мертвое место. Неудивительно, тут могут жить одни машины.

Какое-то время они шли молча. Наконец Йама сказал:

— Эта половина мира лишилась своей реки. Помнишь ущелье, которое мы перешли позавчера? Когда-то там был приток здешней Великой Реки. Он сбегал в нее со снеговых полей Краевых Гор, так же как Брис втекает в Великую Реку около Эолиса. Но Великая Река, куда впадал этот приток, высохла и не обновилась. Земля умерла. Возможно, наша Великая Река тоже умирает.

Наконец Пандарас уговорил своего господина влезть в седло перед обмякшим горбом верблюда. Устроившись, Йама сказал:

— Если мой отец был прав, значит, обмеление Великой Реки — моя вина. Оно началось, когда я появился в этом мире. Может быть, мне удастся искупить свою вину, если я узнаю как. В этом моя единственная надежда.

Пандарас понял не больше половины из того, что сказал его господин, он только видел, с какой болью это говорилось.

— Ты более велик, господин, чем сам считаешь, — сказал он. — Сейчас ты устал и не все правильно понимаешь. Отдохни, и тебе станет лучше. Езжай верхом до ночевки, я не против пройтись пешком.

К вечеру они добрались до конца окаменевшего леса и встали лагерем. Пока Йама спал, беспокойно вскрикивая и ворочаясь, Пандарас, как обычно, сторожил его сон. Раз или два ему показалось, что за стенкой палатки кто-то крадется. Вот! Опять! Звук металла о камень! Верблюд фыркнул и переступил с ноги на ногу. Нет, это не игра воображения! Пандарас схватил пистолет, хотя какой от него толк против чудовищ?

На следующее утро Йама сообщил:

— Мне приснилось, что за нами следят.

— Я об этом знаю, господин.

Пандарас прищурился, вглядываясь в нестерпимо яркое небо. Птицы-шпионы все еще летали в вышине. Даже не глядя на них, Пандарас чувствовал их присутствие, отзывавшееся слабым покалыванием в макушке. А вокруг, то легкой поземкой, то узкими стремительными потоками, струился рыжий песок. Сухое шипение песочной взвеси наполняло воздух.

— За нами идут от Прохода Потерянных Душ, — объяснил Йама. — Там целая армия, Пандарас. Я видел ее во сне. Но думаю, это был не совсем сон. Здесь я вижу не сны, а видения.

Пандарас оглянулся на вершины Большого Хребта. В далекой вышине сияли ледяные пики, как будто плывущие над сверкающей пустыней.

— Наверное, это был все-таки сон, господин. Даже орел ничего не увидит с такого расстояния, — с надеждой проговорил Пандарас. — Успокойся.

Йама отчаянно замотал головой.

— Я смотрел глазами одного из наблюдателей. Создания, которые следят за нами, следят и за армией.

Этой ночью Йама внезапно проснулся, сотрясаясь от лихорадочной дрожи. Он повернулся к Пандарасу, но его покрасневшие глаза видели лишь бесконечность.

— У них есть машины, — пробормотал он. — Этот дурак притащил с собой не только солдат, но и машины. Он надеется, что они экранированы. — Пандарас намочил край рубахи несколькими каплями драгоценной воды и обтер Йаме лоб.

— Тише, господин, тише, — успокаивающе зашептал он. — Тебе просто снится…

— Нет. Теперь уж никаких снов. Только истина. Все остальное сжигает пустыня. Мы становимся тем, что мы есть.

Наконец Пандарас уговорил Йаму лечь. Он уже решил, что его хозяин спит, но Йама вдруг сказал:

— Солдаты едут верхом. Они в форме. На них черные маски с длинными мордами и круглыми отверстиями для глаз. В отверстиях стекла с золотыми экранами. На лошадях тоже маски. Но я узнал человека в авангарде. Это Энобарбус. Она послала его за мной. Наконец все сходится в одну точку. Дело идет к концу.