Эти прибрежные племена состояли в близком родстве с землепашцами, обитающими в развалинах великолепных садов на крыше Дворца Человеческой Памяти. Ростом они были не выше Пандараса, но очень мускулисты, с грубой морщинистой кожей цвета нового кирпича. Их короткие пальцы соединялись дряблыми перепонками, а в одной из деревень кожа у жителей имела явный зеленоватый оттенок, как будто в былые времена их связывали некие узы с расой рыбарей.

Пандарас всегда умудрялся припрятать часть добытой еды и каждую ночь относил ее Тибору, который в деревни не заходил, а прятался поблизости. После случая с Аюлфом Пандарас доверял аборигенам значительно меньше, чем они доверяли ему, и не желал, чтобы кто-нибудь увидел иеродула и захотел бы его заполучить. Иногда Пандарасу удавалось добыть пальмового масла, которое можно было использовать в качестве горючего, и тогда они проходили в день лиг по тридцать.

Медленно и лениво тянулось время. Один день ничем не отличался от другого: солнце, жара, после полудня короткие теплые ливни. Стоял сезон дождей. Наконец, примерно через две недели после того, как они добрались до ближнего берега (Пандарас каждый день делал зарубки, как пленник в тюрьме), путники подошли к Офиру.

И молодой военачальник Энобарбус, и негодяй-аптекарь хотели от Йамы одного и того же, но для разных целей. Энобарбус, преданный слуга одного из фантомов Анжелы, дезертировал из армии, направленной против еретиков Департаментом Туземных Проблем, и желал покорить мир во имя своей госпожи. Он хотел разрушить застой, навязанный народам Слияния службой охраны порядка во имя Хранителей. Затем, по его мнению, неизбежно, как неизбежно лето после восхода Ока Хранителей, наступит царствие благодати: с помощью древних технологий, которые активно восстанавливались еретиками, каждый станет сам себе господином и будет жить вечно. Доктор Дисмас тоже стремился уничтожить застой, однако дальнейшие его планы были более сложными. Он не был в полном смысле человеком, скорее гибридом человека и смертоносной машины. Он был частицей силы, которая, восстав в Эпоху Мятежа, разрушила половину обитаемого мира и уничтожила множество аватар, оставленных Хранителями, чтобы охранять и просвещать десять тысяч преображенных рас Слияния. Доктор Дисмас хотел искоренить веру в божественную сущность Хранителей и создать более тесный союз между машинами и людьми. Однако пока причины его действий были Йаме неясны — быть может, потому, что он приводил массу разных причин, и Йаме порой казалось: доктор Дисмас стремится только к величественному хаосу, к кипению непредсказуемых возможностей, к переменам ради самих перемен.

Несмотря на свои разногласия, Энобарбус и Дисмас сходились одном: ключом к победе был Йама, Ругаясь, они напоминали детей, ссорящихся из-за игрушки.

Йама старался не обращать на них внимания. Он все меньше ощущал свою связь с внешним миром и будто тонул в той войне, которая шла в его теле. Машина, внедренная доктором Дисмасом в Гаму еще в начале его приключений, теперь окончательно проснулась. Ее мощь росла с каждым днем и каждым часом. Йаме казалось, что его личность — это островок или замок, омываемый бурным потоком мрака, живого и злобного. Этот мрак не только рос в теле Йамы, но постоянно выбрасывал пронырливые усики и щупальца, выискивая слабые места в его обороне. Йама чувствовал, что если он сдастся хотя бы на миг, хотя бы в мучивших его сновидениях (которые не были настоящими сновидениями, как и он не был сном), то он просто растворится, как без остатка растворяется в Великой Реке крупинка соли.

Самый страшный враг таился в нем самом, являлся самым близким ему существом. Брат больше, чем Тельмон; возлюбленный больше, чем Дирив, враг более коварный, чем префект Корин или доктор Дисмас. Тайный подельник, призрачное отражение души, темная ее половина — его Тень.

Доктор Дисмас объяснил, что это зерно выращивает в его теле всепроникающую нервную систему, параллельную сети нейронов в мозгу Йамы — фактически его полную копию, только гораздо меньшего размера: каждый псевдонейрон не более сотни молекул в ширину, а каждый псевдоаксон — нить толщиною в шесть атомов углерода. Йама не мог до конца понять смысл этих объяснений; многое из болтовни доктора Дисмаса до него не доходило. Однако он чувствовал, как Тень развивается в его теле, потихоньку подбираясь к потаенной шкатулке черепа. Даже сны теперь ему не принадлежали. Большей частью они являли пестрые картины сражений и восставших городов, но в одном знобком сновидении он видел ликующую толпу людей, которая, взявшись за руки, исполняла какой-то величественный танец. И позади каждого из танцующих, повторяя все их движения, высилась тощая зловещая фигура, тонкая, как бумага и черная, как сажа.

Йама понимал, что Тень, проникнув в его мозг, овладела его необычайными способностями и теперь использовала их для покорения машин, верных делу Хранителей. Она настраивала их против армии Департамента Туземных Проблем. Йама чувствовал, как Тень гонит прилив войны к берегам Иза. Видения битв не были пустой фантазией, это были сцены вмешательства Тени в ход войны далеко, в верховьях реки. Они просачивались из ее сознания в сознание Йамы. Он не мог помешать Тени пользоваться его способностями, однако Йама вскоре выяснил, что может следовать за нею в мир, как альбатрос на мачте караки. Бодрствуя, он был теперь не в состоянии даже ощутить присутствие машин, не то что покорять их своей воле. Однако, находясь в объятиях глубокого транса, который в эти дни заменял ему сон, Йама мог оседлать сознание Тени и тайком увести какую-нибудь машину, улетев с нею далеко от ужасных картин, где скрещивались лазерные лезвия, били фонтаны огня, кричали люди и выли чудовища.

Мир в этих полетах представал перед ним отчасти прозрачным; куда бы Йама ни посмотрел, он везде узнавал что-нибудь новое. Воспользовавшись мощным радаром машины, он увидел древних землероек в самых сокровенных глубинах Великой Реки. Их сопровождали стаи гигантских полипов, которые чистили землеройкам керамические панцири и выбирали лакомые кусочки из песка, перекачиваемого в район Краевых Гор. Под тонкой коркой поверхностных слоев Йама увидел подземные проходы и огромные каверны, в которых работали машины неимоверных размеров, увидел гигантские двигатели в килевом основании мира. В спектре электромагнитных волн, излучаемых живыми организмами, Йама целиком видел узкую полосу обитаемого мира и окутавший его мягкий свет. Он видел низменность Утерянных Вод. Она предстала его глазам как белый, сверкающий отраженным жаром ландшафт, по которому двигались яркие искорки людей и животных. Видел мириады машин, которые заботливо копошились по всему миру, создавая вечно меняющийся рисунок электромагнитных связей. Видел далекое облако мятежных машин, повисшее в нескольких миллионах лиг от орбиты Слияния. В этой блеклой туманной каше из электронных следов уже нельзя было различить ту черную машину, которую Йама невольно вызвал себе на помощь.

И отовсюду Йама слышал слабые стоны пребывающей в родовых муках Вселенной, слышал ноющее завывание и кукурузное потрескивание радиосигналов галактики под килем мира, слышал смутное щебетание звезд ореола. А кроме того, Йама улавливал гудение коллапсоидного диска вокруг Ока Хранителей, мощный треск плавящейся материи в гравитационных узлах ускоряющихся газовых потоков, слышал фрикативное шипение молекулярного водорода, ритмичное уханье раскаленной материи, мчащейся к своему окончательному разрушению за горизонтом черной дыры в центре диска, где находилось великое Ничто. Ничто, откуда не было выхода, откуда не могли вернуться даже Хранители, отправившиеся в это небытие по собственной воле. Теперь лишь последнее мгновение жизни Вселенной способно вернуть их в реальный мир.

Однажды ночью Йаму посетило странное чувство: за передовой линией армии Департамента Туземных Проблем он как будто заметил что-то знакомое. Это впечатление походило на возникшую и ускользнувшую мысль, на мелодию, которую никак не получается вспомнить. Какая-то тусклая звездочка, мерцающая слабее, чем огонек самой маленькой машины, влекла его, как влечет усталого путника в конце долгого унылого пути свет родного очага, и он, ободренный сердцем, устремляется к дому. Но как только Йама полетел к нему и машина, которой он воспользовался, понеслась над угрюмыми волнами ночной реки, Тень зашевелилась и проснулась, а с нею проснулся и Йама. (Выше по реке машина вдруг обнаружила, что находится над серединным течением Великой Реки и движется по гравитационной геодезической линии к Офиру. Она так резко затормозила, что от трения ее корпус раскалился докрасна, потом завертелась вокруг своей оси, совсем как отряхивающаяся собака, вспомнила задачу, которую ей следовало выполнять, определила координаты и, смущенная, поспешила назад.) Проснувшись, Йама понял, что за искра его привлекла. Эта мысль согрела ему сердце и придала силы. Он поклялся: я найду его, узнаю, жив ли Пандарас, он должен быть жив; диск действует, только если он держит его в руках, не все еще потеряно.