– Зачем вы это делаете? Вы не должны… Я призналась, что застрелила его! Зачем фотографировать?

Но врач сделал несколько снимков промежности, где обнаружились еще два синяка и множество ссадин.

Затем, отложив камеру, доктор велел Грейс взобраться на стол. До того он почти не произнес ни слова – все приказы отдавала ассистентка, на редкость неприятная женщина. Впрочем, было ясно, что обоим плевать на Грейс с высокой колокольни, – они обследовали ее тело по частям, словно покупатели в лавке мясника, словно она не была человеком.

Врач уже надевал резиновые перчатки и смазывал пальцы дезинфицирующим желе. Он указал на никелированные распорки и подал Грейс бумажное полотенце, чтобы прикрыться. Она благодарно ухватилась за полотенце, но на стол не взобралась.

– Что… что вы делаете? – жалобно и испуганно спросила она.

– Ты что, никогда не была у гинеколога? – Врач изумился. В конце концов, ей уже семнадцать, она классная девочка и сомнительно, что она девственна. Но даже если так, то это выяснится через минуту.

– Нет, я…

Мама кормила ее противозачаточными таблетками уже четыре года, и Грейс ни разу не была у врача на обследовании. Никто не знал, что она не девственница, да она и не понимала, какое значение это сейчас имеет. Отец мертв, и она честно призналась, что пристрелила его. Так зачем ей все это терпеть сейчас? Какое имеют они на это право? Она чувствовала себя словно загнанное животное – молча плакала, тиская в руках бумажное полотенце и с ужасом глядя на врача. Наконец ассистентка грубо пригрозила ей. И деваться было некуда – пришлось подчиниться. Она влезла на стол, судорожно сжала колени и просунула ноги в распорки. Впрочем, из всего того, что с ней уже случилось, вряд ли это было самым худшим.

Врач сделал какую-то запись, потом вводил руку во влагалище по крайней мере раза четыре или даже пять, держа лампочку так близко, что Грейс чувствовала тепло на ягодицах. Потом он ввел внутрь какой-то инструмент и повторил снова все манипуляции. На этот раз он взял мазок и аккуратно положил стеклышко на поднос. Но ни слова не сказал Грейс о том, что именно он увидел.

– О’кей, – безразлично произнес он. – Можешь одеваться.

– Спасибо, – хрипло выдавила Грейс. Она так и не узнала, что они обнаружили, какую запись сделали. Более того, врач не сказал даже, девственна она или нет. А Грейс была настолько наивна, что не была вполне уверена, заметит ли он разницу.

Через пять минут она уже была одета. На сей раз в камеру ее отконвоировали двое мужчин. Минуло время обеда, а Грейс все еще была там в обществе других женщин. Две из них были освобождены под залог – им вменялось в вину распространение наркотиков и проституция, и их выкупил сутенер. Одна из двух других обвинялась в краже автомобиля, у другой было обнаружено много кокаина. Грейс была единственной, взятой под стражу за убийство, и товарки обходили ее стороной, будто нутром почуяв, что ей необходимо побыть одной.

Едва она успела проглотить полусъедобный пережаренный гамбургер, плавающий в лужице шпинатного пюре, стараясь не замечать стойкого запаха мочи, стоявшего в камере, как охранник отпер двери, указал на нее пальцем и отвел в ту самую комнату, где они нынче поутру беседовали с Молли.

Доктор Йорк находилась уже там. Она была в джинсах, не переодевшись после изнурительного рабочего дня в больнице и долгого сидения в конторе. Со времени утренней беседы минуло уже целых двенадцать часов.

– Здравствуйте, – тихо произнесла Грейс. Приятно все же было увидеть знакомое лицо, хотя девушка и чувствовала исходящую от психиатра опасность.

– Как прошел день?

Грейс слабо улыбнулась. Странный вопрос…

– Ты уже позвонила компаньону отца?

– Нет еще, – прошептала Грейс почти неслышно. – Я не знаю, что ему говорить… Ведь они с отцом были добрыми друзьями…

– Не думаешь, что именно поэтому он захочет тебе помочь?

– Я не знаю. – Хотя на самом деле Грейс была иного мнения.

Задавая следующий вопрос, Молли пристально смотрела на девушку.

– А у тебя самой есть друзья, Грейс? Ты к кому-нибудь можешь обратиться?

Задолго до того как Грейс раскрыла рот, Молли уже знала ответ. Если бы у нее были друзья, возможно, этого ужаса просто не произошло бы. Молли уже поняла, что Грейс отчаянно одинока. У нее не было никого. Никого, кроме родителей. А они сделали вполне достаточно, чтобы сломать ей жизнь, – уж отец-то, по крайней мере, наверняка. Во всяком случае, так предполагала Молли.

– А у родителей были близкие друзья?

– Нет, – подумав, ответила Грейс. Да у них и на самом деле не было близких друзей – они не могли никого чересчур близко допустить к своей мрачной тайне. – Отец был знаком со всеми в городе. А мама была стеснительна… – Она боялась, как бы кто-нибудь не узнал о том, что ее избивает муж. – Все любили моего папу, но по-настоящему близок он ни с кем не был.

Это само по себе уже настораживало Молли.

– Ну а ты? Хотя бы школьные подруги у тебя были?

Грейс лишь отрицательно замотала головой.

– Почему?

– Не знаю. Думаю, у меня просто не было времени. Я всякий раз после уроков бежала домой, к маме. – Грейс старалась не смотреть на Молли.

– Неужели именно поэтому, Грейс? Или у тебя… есть какой-то секрет?

– Конечно же, нет!

Но Молли не отступала. Голос ее окреп и проник в самую душу Грейс:

– Отец изнасиловал тебя в ту ночь, разве не так?

Глаза Грейс расширились, она смотрела на Молли и лишь молилась, чтобы та не заметила, что она вся дрожит.

– Нет, конечно же, нет. – Но у нее перехватило дыхание, и она взмолилась, чтобы бог послал приступ астмы. Этой женщине и без того слишком многое уже известно. – Как вы… как вы можете даже говорить такое.

Она старалась сделать вид, что шокирована, но видно было, что она до смерти напугана. А что, если она уже знает? Что тогда? Тогда вся отвратительная правда выплывет наружу, обо всем узнают… Даже теперь, когда родителей больше нет, Грейс чувствовала себя обязанной хранить молчание. Ведь в том, что происходило, была и ее вина. Да и что подумают о ней люди?

– У тебя все влагалище в кровоподтеках и разрывах, – спокойно говорила Молли. – Такого не происходит при обыкновенном совокуплении. Врач, который осматривал тебя утром, говорит, что тебя, похоже, изнасиловали шесть человек подряд. Или один, но очень жестокий. И он сильно поранил тебя. Ты ведь поэтому и застрелила его, да?

Грейс не отвечала.

– Это было впервые – ну, после похорон матери?

Молли пристально смотрела в глаза девочки. И они наполнились слезами, горячие ручейки побежали по щекам, как ни старалась Грейс сдержаться.

– Я не… нет… он никогда бы не сделал такого… все любили папу…

Она убила его, и единственное, что теперь было в ее власти, – это защищать его репутацию. Чтобы никто не узнал, кем он был на самом деле.

– Отец любил тебя, Грейс? Или просто пользовался тобой?

– Конечно, он меня любил, – деревянным голосом произнесла Грейс, негодуя на себя за слезы.

– Он изнасиловал тебя той ночью, так ведь?

На сей раз Грейс ничего не сказала. Даже ничего не отрицала.

– А часто он делал с тобой такое прежде? Ты должна рассказать мне. – Сейчас от ответа девочки зависит вся ее жизнь, но Молли не хотела говорить ей об этом.

– Нет, не должна. Я ничего не должна вам! Вы не сумеете этого доказать, – злобно вырвалось у Грейс.

– Почему ты защищаешь его? – Молли пришла в неистовство. – Ты что, не понимаешь, что происходит? Ты обвиняешься в убийстве! Тебя могут покарать по всей строгости закона – закона для взрослых! Предполагают даже, что у тебя был мотив. Ты должна сделать все возможное, чтобы спасти свою жизнь. Я не призываю тебя лгать, Грейс. Наоборот, прошу сказать правду. Если он изнасиловал тебя, ударил или унизил, тогда у тебя были бы смягчающие обстоятельства. Тогда происшедшее будет рассматриваться как непредумышленное убийство или как убийство в целях самозащиты. Это изменит все. Ты на самом деле предпочтешь провести в тюрьме следующие двадцать лет жизни, лишь бы не запятнать репутацию человека, который сделал с тобой такое? Грейс, подумай, ты должна внимательно меня выслушать… ты должна меня услышать!