— Так неси из машины. Что ты стоишь столбом? — В голосе ее слышалось раздражение, а глаза смеялись: ничего ты не скажешь и ничего не сделаешь, пожалеешь своего слепого шефа, не станешь лишать калеку последней иллюзии…

Саша распахнул дверь и пропустил вперед господина с галстуком. Господин взял туфли и замешкался, не зная, куда девать галстук, потом сообразил, сунул в карман пиджака. А Саша тем временем снял с вешалки его дубленку и шапку, пропустил гостя вперед и тихо закрыл дверь.

На лестнице Саша молча подал господину дубленку, мягко взял его под локоток и, прижав палец к губам, повел вниз по лестнице. Господин покорно пошел за ним. Пройдя два пролета, Саша прислушался, решил, что довольно он терпел, прислонил господина к стене и, не говоря худого слова, нанес страшный удар в живот. Господин сполз по стене. Но Саша этим не удовлетворился.

— Вставай, гнида, — сказал он шепотом. — Вставай, а то галстуком задушу!

Галстук, очень дорогой и очень скромный, почему-то особенно взбесил Сашу. Господин приподнялся и тут же получил ногой в зубы. Что-то хрустнуло. У Саши ботинки были 45 размера, да еще с металлической накладкой спереди. Тут господин понял, что это не шутки, что этот дурак вздумал его убить, и господин заорал благим матом, захлебываясь собственной кровью.

— Не кричи, — шепотом сказал Саша и заткнул ему рот своей перчаткой. Перчатка тоже была большая. — Ты полежи, я скоро вернусь. Мы еще все обсудим.

Саша спустился вниз на лифте, взял из машины пакеты и сумки и вернулся обратно. На лестничной площадке стоял Андрей. В дверях маячила бледная Алиса со злыми, сузившимися глазами.

— Вот! Принес! — слишком бойко начал Саша. — Все по списку, уж если чего упустил, не обессудьте, господа хорошие, память девичья!

Андрей бережно взял у него пакет и, размахнувшись, хрястнул о стену.

— Помогите! — хрипел снизу любовник Алисы.

Андрей взял у Саши другой пакет, бросил на пол и стал топтать.

— Спасите! — неслось снизу. — Кто-нибудь…

— Саша, ты сколько лет у меня работаешь? — отрешенно спросил Андрей не переставая топтать яркий фирменный пакет, в котором что-то хрупало и чавкало.

— Четыре года и пять месяцев, — мрачно ответил Саша, стараясь не глядеть в глаза шефу, невидящие, неподвижные глаза…

— А так плохо меня знаешь! — Губы Андрея искривились в горькой усмешке, он протянул руку за сумкой.

Этого Алиса не выдержала.

— Что ты наделал, идиот! — взвизгнула она. — Тут же косметика, духи французские! Все по списку! — Она зарыдала в голос.

Андрей, не оборачиваясь, толкнул ее локтем. Алиса упала, захлебываясь слезами, и горестно, по-детски жалобно забормотала. Плакала она красиво, трогательно, ноги ее заголились, волосы разметались по ковру. Старалась она зря: слепой муж этого не видел.

— Кто это был? — хрипло спросил Андрей.

— Откуда я знаю? — удивился Саша. — Первый раз вижу.

— Оч-чень хорошо. Идем! — Андрей перешагнул через Алису и пошел в глубь квартиры.

Поколебавшись секунду, Саша тоже перешагнул.

Андрей открыл бар, достал бутылку водки и глотнул из горлышка.

— Собери там, что нужно на первое время, — сказал он между двумя глотками, как бы ни к кому не обращаясь.

Саша скрылся в спальне, долго гремел дверцами шкафов, доставал чемоданы, упаковывал, укладывал, потом прошел в кабинет. Андрей молча ждал. Алиса заперлась в ванной.

Саша вернулся с двумя чемоданами.

На лестнице слышались возбужденные голоса.

— Заграничный паспорт, оружие, кредитные карты, чековая книжка, нал из сейфа… — перечислял Андрей.

— Да взял я все, — обиделся Саша. — В первую очередь.

— Ей что-нибудь оставил?

— Оставил… — вздохнул Саша. — А то, не дай Бог, с голоду помрет!

— Хорошо. Пошли.

Они уже садились в машину, когда раздалась сирена “скорой помощи”. Саша аккуратно развернул машину, пропуская медиков к подъезду. К врачам кинулся пенсионер в тапочках, крича:

— Там! Там! Прямо у меня под дверью!

Саша даже не стал спрашивать, куда везти шефа, поехав к дому, где жила мать Андрея.

Андрей не мог видеть облупившиеся стены пятиэтажки, сломанные качели на детской площадке, старушек у подъезда, но, как только он вышел из машины, ноги сами понесли его к родному дому. Он с детства помнил здесь каждую щербину на тротуаре, каждую ступеньку. Андрей привычно толкнул скрипучую дверь подъезда, поднялся на третий этаж, достал ключи и открыл дверь. Он сделал все это машинально. Сзади пыхтел Саша с чемоданами.

Пахнуло с детства знакомыми запахами: борща, герани на подоконнике и чернил… Давно уже все перешли на шариковые ручки, но в доме его матери всегда стоял запах школы и первого сентября. Он судорожно глотнул воздух родного дома и упал, как был, в одежде, на свою постель, накрыл голову подушкой и заснул тяжело, без сновидений, точно провалился.

Саша поставил чемоданы, потом осторожно, словно нянька, снял с Андрея сапоги и дубленку и накрыл его пледом. Подумал, достал из своей сумки бутылку водки и поставил на столик. И пошел на кухню пить чай.

Андрей продолжал работать. И продолжал делать вид, что ничего не случилось. Но что-то в нем надломилось. Это уже был не тот человек — удачливый, неотразимый, который сорил деньгами, покорял женщин и мгновенно становился душой любой компании.

Он сумел выкрутиться из истории с немецким контрактом, но чего ему это стоило, знали только Саша и мать. Он просто закупил партию товара, не считаясь с расходами, лишь бы уложиться в сроки кабального договора, и отправил в Германию буквально за день до истечения времени икс, как он про себя с горькой иронией называл роковое воскресенье. Предатель Серега все рассчитал: праздники, никто не работает; на таможне — повальная рождественско-новогодняя гульба; поставщики, как всегда, тянут резину; налоговики точат кинжалы в своих узких пыльных пеналах, чтобы всадить их в спину мелкого и крупного бизнеса. Крупнорогатого, усмехался про себя Андрей. Слепой и рогатый…

К сожалению, ему пришлось обратиться за помощью к “друзьям детства”… Очень не хотелось, но выхода не было. “Друзья” помогли. С охотой, с шуточками, и денег не взяли. Просто обронили:

“Теперь за тобой должок”. А быть должником русской мафии — невеселое занятие. Ну ладно, выкрутился и выкрутился, там видно будет.

Мать заметила, что он начал пить. Немного, но каждый день. Она встревожилась. Но с ее узкопрофессиональным жизненным опытом она плохо разбиралась в реалиях базарного капитализма. Она не знала, чем помочь сыну, что посоветовать. Даже в церковь ей нелегко было пойти — учительнице с тридцатилетним стажем и партбилетом, который она и не собиралась выбрасывать. В это странное, непонятное время она упорно пыталась держаться своих убеждений — это была трогательная смесь кодекса строителя коммунизма, школьных прописей и робкой веры в то, что Бог не оставит.

Алиса не звонила и не появлялась. Андрей старался не думать о ней, но вспоминал каждую ночь. Саша вел себя так, будто шеф сроду не выезжал из этой хрущобы, выполнял мелкие поручения Анны Алексеевны, раскланивался с соседями и воспринимал нынешнее положение как очередное приключение в их бурной жизни. По вечерам Анна Алексеевна читала сыну документацию и даже стала привыкать к диким для нее словам: консалтинг, лизинг, маркетинг, брокер… В жизни наступило некое равновесие, иллюзорное спокойствие…

Однажды утром Андрей проспал и, не позавтракав, под крики матери помчался по лестнице, пропахшей кошками, и в который раз поразился, что кошек в подъезде никто не держит, а запах не выветривается. Он прыгал через две ступеньки, на первом этаже рывком дернул на себя дверь с тугой пружиной, шагнул… Кто-то пискнул и упал ему на грудь. Андрей машинально обнял прильнувшее к нему тело… Это была, судя по тугой груди, молодая женщина. И тут же в ушах у него зазвенело — первый раз в жизни он получил пощечину. И какую! Андрей засмеялся.