Они удирают, мелькают ноги и руки; они похожи на гигантских пауков; хохочут.

Сколько в такой ситуации стоят на коленях?

— Сука, — кричат они. Изобретательно.

Удар был не слишком сильным. Я могу дышать. Потом я поднимаюсь! Я поднимаюсь и бегу за ними. Я на парковке, на середине дорожки, и я вижу их совсем недалеко, справа, ярдах в пятидесяти, и они залезают… там стоят… что-что? — блядь! блядь! — две машины посередине улицы, ждущие наготове, заведенные…

Откуда они знали? Откуда они знали?

Когда я добегаю до середины дороги, захлопываются дверцы; машины трогаются и едут ко мне. Первая — старый кабриолет, темно-зеленый с черным верхом, огромный капот. За рулем — одна из девиц, которая была сначала. Ебаный, блядь, в рот! Они как будто специально готовились убегать! Я стою на середине дороги, а они ко мне приближаются. И сейчас я, блядь, запомню номера.

Они едут ко мне — сначала медленно, потом быстрее. Теперь попались. Номера машин, ублюдки! Номера машин, подонки! Расстояние между нами сокращается, а я со всей мочи выкрикиваю номера и, называя каждую цифру, тычу в них пальцем, — это утрированный жест, но он нужен, чтобы уебки поняли, что я делаю, поняли, что они попались — попались!

Красота! Красота-то какая, выродки! Тупые скотские уебки!

Они объезжают меня, хохочут, улюлюкают, высовывают средние пальцы.

Я улюлюкаю, я возбужден, я на подъеме.

— Ну все, ублюдки! Попались! Я поймал вас, выродки!

Они проезжают мимо, выворачивают на трассу, набирают скорость и скрываются. Номер первой машины я запомнил, второй — нет. Я бегу к Мередит. Пройдя квартал, мы находим автомат.

— Пожалуйста, говорите спокойно. Где вы находитесь? — спрашивает оператор.

— Не знаю. На набережной.

— Что с вами случилось?

— На нас напали и ограбили.

— Кто?

— Компания мексиканцев.

Я описываю машину. Начинаю диктовать номер машины, но она отвечает, что не может принять эту информацию и я должен сообщить ее офицеру, когда он подъедет. Я вешаю трубку.

Г — X — 6–0…

Блядь.

Г — X — 0–0…

Блядь!

Мы садимся.

Травмы у меня нет. Я пытаюсь понять, есть у меня травма или нет. Мне не больно. Мы сидим на бетонном блоке по краю трассы, и в какой-то момент я начинаю бояться, что они вернутся. Может, будет пальба, может, они приедут, чтобы расстрелять свидетелей, не сбрасывая скорости. Нет, нет. Они уехали насовсем. Больше не заявятся. Я спрыгиваю с бетона; я не могу сидеть, я готов к драке. Я расхаживаю перед Мередит. У меня есть номер их машины! Тупые засранцы.

Проходит пара минут, и подъезжает патрульная машина. Выглядит огромной. Мотор ревет. Она безупречна и блестит, словно гигантская игрушка. Выходит офицер; он коренастый, усатый и — что-что? сейчас ведь два часа ночи! — на нем темные очки. Он представляется и просит нас сесть в машину на заднее сиденье; мы так и делаем. Машина очень красивая, чистенькая, черный винил блестит — само совершенство. Я отвечаю на вопросы:

— Да, мы просто гуляли по пляжу.

— Их было семеро.

— Мексиканцы.

— Совершенно уверен. По акценту, по внешности. Абсолютно. Они говорили по-английски, но с мексиканским акцентом. — Я пытаюсь сообразить, на кого они были похожи, на кого был похож тот, что постарше. «Баретта»! Он похож на Роберта Блэйка^[93].

— Они забрали мой бумажник.

— Точно не знаю сколько. Кажется, долларов двадцать.

— Мы собирались звонить в полицию, чтобы с этим разобраться.

— Да, они пошли со мной.

— Не знаю, почему. Потому что они сказали, что не брали его.

— А потом они ударили меня ногой в пах [единственный синоним выражения «по яйцам», уместный в полицейском отчете], а потом сели в две машины и уехали.

— Большая темно-зеленая машина с откидным верхом, черная сверху.

— Ну да, я его вроде запомнил. Блин. Вначале там Г и X, и еще там есть шестерка и ноль. По-моему, ноль в конце. Этого хватит? Вы сможете найти их по этой информации?

Какая чистенькая машина. Как она мне нравится. На уровне глаз перед нами висит ружье. Возле руля — компьютер, он светится голубым, очень красиво. Урчит и пикает радио. Офицер слушает и отвечает на вопросы по рации. Затем поворачивается.

— Похоже, у нас есть подозреваемые. У самого выезда с шоссе мы задержали машину. Сейчас мы с вами туда подъедем, чтобы вы смогли их опознать.

Я смотрю на Мередит. Мы сидим в машине всего три-четыре минуты. Так бывает?

— Вы уже нашли машину? Она темно-зеленая, с откидным верхом? — спрашиваю я, наклонясь к переднему сиденью.

— Не могу сказать точно. Давайте туда съездим. — Мы едем туда.

Мы с Мередит смотрим из окон, внимательно, широко раскрыв глаза, как туристы, которые в субботу вечером проезжают город. Сворачиваем на другое шоссе и вдруг оказываемся среди огней. Вид такой, словно произошла авария. Как минимум четыре полицейских машины. Пять. Они стоят, и их огни кружатся и мигают. На дороге полно копов, они ходят взад-вперед, стоят около своих машин, разговаривают по рациям, провода которых тянутся через окна. Целое событие.

Наша машина останавливается у эстакады. Примерно в двадцать ярдах впереди стоит старый кабриолет. Светло-голубой, с черным верхом.

— Это не она, — говорю я. Офицер поворачивается ко мне.

— Что, простите?

— Совершенно точно другая машина, — говорю я. — У них была зеленая. Темно-зеленая. С черным верхом. Я абсолютно уверен.

Он смотрит на меня. Снова отворачивается и разговаривает по рации. Через минуту опять поворачивается к нам.

— И все-таки мы попросим вас взглянуть на людей в машине, чтобы убедиться, — говорит он.

— Но это точно не та машина, — говорю я.

— Так надо, — говорит он.

Около голубой машины стоят четверо полицейских. Один открывает переднюю дверцу и помогает выбраться мужчине, на котором наручники. Мужчина выкарабкивается и выпрямляется. Поворачивается к нам, всматривается. У него длинные светлые волосы и козлиная бородка, на нем фланелевая рубашка, армейские шорты, черные ботинки. Кружащиеся лучи делают его синим, потом красным, потом снова придают телесный цвет, а потом он снова становится красным и синим. Он смотрит через наше ветровое стекло прямо в машину.

— Узнаёте это человека?

— Нет, это абсолютно точно не он. Я точно знаю, они были мексиканцами. И это точно другая машина.

— Хорошо, подождите еще. Нам надо осмотреть всех пассажиров.

Зачем?

Полицейский делает знак рукой офицерам, стоящим снаружи. Они выводят молодую женщину с крашеными рыжими волосами, в мини-юбке и сапогах-чулках. Она становится рядом с мужчиной.

— О господи, вот бедолаги, — шепчет Мередит.

— Да нет же, — говорю я полицейскому. — Пожалуйста, поймите: те были мексиканцами. Такие, знаете, низенькие, темноволосые. А это — белые.

Они выводят еще троих, двух мужчин и одну женщину, и вот они стоят все, плечом к плечу, залитые светом, то красные, то синие, щурятся в лучах наших фар. Может, какие-нибудь наши знакомые. Мередит хватает меня за руку и забивается вглубь сиденья:

— Я очень надеюсь, что они нас не видят.

Я наклоняюсь и снова говорю полицейскому:

— Это не они.

Какое-то время он разговаривает по рации и что-то записывает на планшете. Когда он разворачивается по дуге, чтобы отвезти нас обратно, с ребят, которые стоят вдоль дороги, как раз снимают наручники. Остальные копы рассаживаются по своим машинам. Мы втягиваем головы в плечи.

Мы едем к прибрежной автостоянке. Доехав, полицейский разворачивается и дает свою визитку. У копов есть визитки.

Мы вылезаем. Я спрашиваю, какова вероятность того, что они разыщут мексиканцев или бумажник.

— Вообще-то шансов мало, — говорит он. — Бумажник есть бумажник. Вещь небольшая. Вот рапорт. И порядковый номер происшествия — на случай, если вам будет что сообщить. Или если нам потребуется связаться с вами, — вам это понадобится как опознавательный номер.