© С.Тимофеев, текст, 2019.

© ООО «Остеон-Групп, 2019»

Гроза застала Владимира в лесу. Небо как-то все сразу затянуло тучами. В чаще, и без того темной и загадочной, стало совсем мрачно. Сначала отдельными каплями, а затем все сильнее и сильнее забарабанил дождь. Притихший было лес вдруг ожил, наполнился ровным шумом падающих мириадов капель. Временами из серо-свинцовых туч вылетал огненный трезубец и на миг озарял пространство яркой бело-синей вспышкой. Оглушительно грохотал гром, словно разгневанный Перун решил выместить на ком-то свою неистовую злобу.

Владимир решил немного переждать. Торопиться ему было некуда, до станции рукой подать, да и трястись мокрым в переполненной электричке не очень-то хотелось.

Но дождь, видимо, и не думал прекращаться. Он все лил и лил с прежней силой; казалось, вообще не будет конца этому небесному потоку.

Терпение Владимира истощилось. Обрушивая на себя горы воды с намокшей листвы, он все же направился к станции. Деревья то отступали, то снова выплывали из полутьмы, но лес продолжался и продолжался, хотя Владимир давно уже должен был выйти на Петров покос. От этой большой лужайки, где всегда было много земляники, начиналась тропка, ходьбы по которой до станции – минут двадцать.

«Что за чертовщина», – подумал он. Лес больше не казался загадочным, а превратился в какое-то мрачное враждебное существо с многочисленными глазами и мохнатыми лапами…

Долго мыкался Владимир, пока ему, наконец, не повезло: он наткнулся на громадную разлапистую ель. Пушистые лапы надежно преграждали путь дождю, и ему удалось, сломав несколько нижних лап, развести небольшой костер. Кое-как обсушившись, он настелил оставшийся лапник и, удобно расположившись на нем, стал смотреть на веселые язычки пламени. Невеселые мысли постепенно уходили, монотонный шум дождя убаюкивал, запах свежей смолы одурманивал, он прислонился к теплому шершавому стволу и заснул…

Вот так, незаметно, и очутился наш герой в сказке. Только он об этом пока не знает. Ну да ничего, скоро узнает… как под елью заговоренною, не попросившись, спать ложиться.

Сказано ведь старыми людьми, людьми бывалыми, охотниками, звероловами, рыболовами, грибниками, а то и просто влюбленными в старину нашу, незримо для суетного глаза сохранившуюся, не каждому показывающуюся: «Попросись». Заблудился-заплутал, набрел на пустую заимку, где все для такого случая припасено-приготовлено, попросись. Скажи: «Дедушка-домовой, прими на постой», да поклонись низенько – голова, чай, не отвалится. Положи в укромное место хлебушка да еще какой снеди от ужина – да и спи себе спокойно. И как уходить – приберись чистенько, поклонись, поблагодари за прием ласковый.

То же и в лесу, и на реке – где придется. У дерева разрешения спроси, у лесовика, у водяного, у баенника, у овинника, у полевика… да и у кого там еще, – чисти-нечисти у нашего народа в сказках-сказаниях до скончания веков припасено. Каждому свое место отведено, каждому свое, особое, слово молвится.

Спит пока герой наш?.. Пусть его…

И как только не попадали в сказку. Тут тебе и зеркало чудесное, и ураган, и дверь потаенная за холодильником, и платяной шкаф… Все и не вспомнить. А и не надо. У них своя сказка – у нас своя. Добрая ли? Знамо, добрая. Веселая ли? Ну уж это кому как скажется. Поживем – увидим… Пока же…

…Проснулся он от веселого птичьего гомона. Легкий дымок еще выбивался из-под крошечных угольков – остатков вчерашнего костерка. Восходящее солнце еще не успело целиком войти в свои права, и в лесу царил сизоватый полумрак. Владимир вылез из-под своего зеленого убежища на полянку и сразу же обрушил на себя целую гору смеющихся капелек – утренний душ. Невдалеке виднелся просвет и, направив к нему свои стопы, Владимир скоро вышел из леса.

Необозримо широкий луг приветствовал его сказочно богатой россыпью цветов-самоцветов, и в каждой чашечке алмазом сверкала капелька росы.

Вдоль леса тянулась дорога с глубоко ушедшими в землю колеями от тележных колес. Неподалеку виднелась деревушка, и Владимир, невольно поежившись от утренней свежести, скорым шагом подался в ее направлении, рассчитывая если не на ранний автобус, то хотя бы узнать дорогу. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как едва не наткнулся на старика весьма необычного вида. Нет, ничего особенного в нем не было, старичок как старичок, одежка обычная – потертый пиджачишко нараспашку, тщательно выглаженные ядовито-зеленого цвета брюки-галифе, вот только обут он был вместо традиционных в таких случаях ботинок-скороходов или кирзачей в лапти, а по дороге за ним тянулась длинная сеть, густо облепленная репьями, подсохшей тиной и кое-где чешуей.

Дед, видимо, страдавший от отсутствия собеседника, приметил недоуменный взгляд Владимира и не преминул этим воспользоваться.

– Заплутал, значит, милой, – констатировал дед, – ну да сам вижу – заплутал. Ты не печалуйся особо, здесь многие плутают, не ты первый, не ты последний. Знать, опять лешой проигрался, – и, заметив недоуменный взгляд Владимира, охотно пояснил. – Тут намедни мужики наши видели, белки там, зайцы, лисы, даже лоси, – косяком в соседний лес шли, что твоя рыба на нерест. Вот и выходит, опять наш лешой соседнему в карты проигрался. Так-то он ничего, азартен вот больно. Парамоном звать. Как проиграется, так в лес лучше носа не казать – закружит-заводит, света белого не взвидишь. Настроение дурное срывает на ком ни попадя.

– Я… – Владимир попытался было объяснить, что он и в самом деле заблудился, и что ему бы про автобус до ближайшего города или хотя бы дорогу узнать, до станции, но дед продолжал, очевидно радуясь так удачно подвернувшемуся собеседнику.

– Так вот я что и говорю. Лес он держит в строгости, тут худого слова не скажу, но как поманят его игрой, сам не свой становится. Тут уж лучше по домам сидеть. Вот, старики сказывают, случай был. Объявился тут мужик. Справный такой, при усах и бороде – все при нем, хоть и пришлый. Сам-с-усам, в общем. Он и говорит: я, говорит, кого хошь куда провожу, да обратно выведу, и никакие лешаки мне не указ. Хотите – об заклад побьемся. Ну вот хоть на корову. Уж больно коровы у вас знатные – у нас таких нету. По чести сказать, нас и коров-то нету, все козы. Я козу и поставлю на кон. Ангорскую. Шерсть у нее – любо-дорого посмотреть. Но только одну. Потому – у меня одна только и есть. И что ты думаешь? Нашлись-таки непутевые, побились об заклад. Повел он их в лес. Вы, ну, остальным-то говорит, пока заклад готовьте, да стол, а мы тут пройдем недалече – болотце тут есть, грибов-ягод там видимо-невидимо – да в обеспечение слов по лукошку ягод да грибов принесем. А Парамон в те поры как раз опять проигрался… Вот я и говорю: повести-то он их повел, да так и бродят где-то с той поры… А может и не бродят, может где осели, кто ж знает? Земли, чай, на всех хватит. Ну да к чести мужиков наших, тех, что остались, они как стол собрали, так и сели сразу, ждать не стали. А коли бы стали…

Дед хотел махнуть рукой, но сеть за что-то зацепилась, и он сердито ее дернул.

– Так-то вот, – продолжал он. – Я, ведь, молодец, испокон веков здесь живу, лучше всех про все знаю. Потому – любознательный. Вот и рыбку половить – тоже очень даже запросто. Пока хозяйка моя по хозяйству – прясть горазда, лучше ее во всей округе не сыскать – так я на речке промышляю. Али на море… Но больше на речке, далековато до моря-то…

«Вот тебе и раз, – подумал Владимир. – Откуда здесь море? Отсюда до ближайшего водохранилища – сто верст. Да и насчет реки… Что-то не то говорит дед».

Но додумать не успел.

– Прясть-то, оно, конечно, ничего, да уж больно ругаться любит. Хлебом не корми. И откуда слова-то берутся? Другой скажет два-три, и кончились, а эта как заведет, так как из дырявого мешка, пока места живого не оставит – не остановится. И что самое обидное, – дед хмыкнул носом, – все соседа в пример мне ставит. Тот, мол, не как некоторые, у которых руки в угол смотрят, а завсегда с уловом. Щука там, караси, пятое-десятое… А ты? Хоть бы пескаря когда принес на потеху. А где я ей пескаря-то возьму? – загорячился дед. – Река хоть широкая, да мелкая, в ином месте перейти – штанов не намочишь, а на ямах водяной рыбу баламутит, сети рвет. Море, опять же, большое… А что сосед, так этот Фомка, послушать его, и на долото рыбу удит. Вот недавно учудил. Подался он на море, сети ставить. Не прошло и времени – бежит обратно, руками машет, что твоя мельница. Прибежал, собрал мужиков, рассказывает. «Забросил, говорит, сеть, жду. Ну, попервой ничего не вытянул, врать не буду. Честно сказать, и во второй раз тоже. Ну парочка судачков там пудовых, стерлядки десяточек, так, пустяки. Тяну в третий раз – опять пусто. Что, думаю, за день такой? Видно, придется несолоно хлебавши домой возвращаться. Да только гляжу – прыгает что-то в сети. Карасик. Махонький такой, с ладошку, а хвост у него – во! – Дед, рассказывая, привычным жестом рубанул себя по локтю. – Что, думаю, за диво такое? Дернул за хвост, легонько так, а чудо возьми да как гаркни: «Ты, говорит, хрыч старый, рукам воли не давай. Ишь как дернул – чуть красы девичьей начисто не лишил. Ты коли поймал, так желание загадывай, а не то так дерану… Вишь вон ивняка вокруг сколько.» Глаза навыкате, плавники растопырила, кричит, ругается… Ну, говорит, не стал я дожидаться, пока до ивняка дело дойдет, бросил ее в воду – да задал стрекача». Рыба у него заговорила, – фыркнул дед. – И ничего. Как начнет врать, так его слушают, уши развеся. А как меня коснется, так не иначе как Щукарем кличут…