— Здравствуйте, профессор Дамблдор. Я в порядке, спасибо за заботу, — это прозвучало так непринужденно, что Гарри собой гордился. — Надеюсь, Фоуксу не было больно, и он скоро вырастет и снова сможет летать.

      Использовать бы невербальное беспалочковое эванеско, а потом демонстративно поставить перед директором пустую посуду — но чего не умеешь, того не умеешь. Пришлось держать кубок так, чтобы не было видно, сколько содержимого в нем осталось.

      — Можешь не волноваться за него, Гарри. Фениксы и есть огонь, родная стихия не причиняет им боли. Уже через несколько недель он станет тем же красавцем, которого ты увидел в первый раз. Восхитительные создания эти фениксы. Они могут нести колоссальный груз, их слезы обладают целительной силой, и еще они — самые преданные друзья.

      Дамблдор сел в кресло с высокой спинкой и устремил на мальчика проницательные голубые глаза. Гарри едва заметно улыбнулся в ответ, осторожно посадил на ладонь лысого птенца и снова вернулся в кресло. Увидев хозяина, Фоукс ласково что-то пропел и расправил куцые крылышки. Похоже, он не желал находиться в руках нового друга, когда была возможность пообщаться со старым. Но стоило Гарри протянуть руки, чтобы пересадить птенца на стол, как старик проворно подставил ладони под маленького Фоукса и коснулся кожи ученика сухими тонкими пальцами. Гарри воспользовался этим, чтобы убрать и те остатки защиты, что у него еще оставались, а также как можно подробнее воспроизвести всеобщее эмоционально-информационное поле, недавно испортившее ему настроение. Нате вам, директор, подарочек. Сеанс легиллименции на сегодня можно считать оконченным.

      Дамблдор вздрогнул и побледнел. Голубые глаза на мгновение потемнели, морщины обозначились резче. Фоукс тревожно присвистнул, вытянул шею и снова захлопал крылышками. Наверное, хотел перелететь на плечо, утешить. Гарри это неприятно поразило. Неужели феникс настолько глуп, что не видит сущности этого старого манипулятора?

      Или ее не видит сам Гарри?

      Ни неприязни, ни гнева, ни предвкушения чего-то нехорошего от Дамблдора не исходило. Вообще ничего отрицательного по отношению к мальчику в кабинете не витало. Сейчас, когда старик оправлялся от удара, слабого, но неожиданного, а на разуме Гарри и вовсе не было никакой защиты кроме природной, эмоции свободно плыли в пространстве между ними. Открытые для обеих сторон. Но если директор был занят выстраиванием собственных блоков, то у школьника была возможность узнать нечто большее о старом маге.

      Смутное сожаление о чем-то прошлом и грядущем. Неясная печаль. Страх не успеть, не довести до конца нечто грандиозное. Тонкий налет прошлых и текущих интриг и еще не до конца разработанных планов. Но никакой ненависти. Затаенная боль, обращенная скорее на себя, непонимание и желание сделать как лучше для всех. Осознание неизбежных жертв и готовность пойти на них без сомнений и колебаний.

      И все же было странно осознавать, что Дамблдор, в сущности относившийся к нему куда лучше Снейпа, был причиной если не всех, то многих его неприятностей. Начиная пребыванием у Дурслей и заканчивая посторонними зельями в тарелке и навязчивыми однокурсниками. Снейп, хоть последнее время и не скрывал ненависти, но мстил как-то мелко: после памятной дуэли снял с Гриффиндора шестьдесят баллов, якобы за неопрятный внешний вид старшекурсников, и ждал начала занятий, чтобы под благовидным предлогом заставить кое-кого отмывать все подземелья. Естественно, гриффиндорцы во всеуслышание объявили этого «кое-кого» героем и чуть ли не лучшим дуэлянтом школы, а затем успокоили, уверив, что ни за что не отдадут достояние всего факультета на расправу злобному зельевару. От Малфоя и вовсе исходила такая волна бессильной ярости, унижения и предвкушения скорой и, как он считал, безумно коварной и жестокой, мести, что Гарри опасался подходить к нему ближе чем на десять метров. Оставалось вести себя осмотрительно и ждать, когда злорадство блондина достигнет пика.

      Гарри уже без всяких сомнений осушил кубок до дна. Остывшее зелье пахло травами и мягко обволакивало горло. Благими намерениями вымощена дорога в ад, директор. На что вы готовы пойти ради счастья миллионов? Срежиссировать грандиозный спектакль и принести нескольких в жертву общему благу? Простите, директор, но я не разделяю ваших убеждений. Быть может потому, что мне в этом трагическом спектакле уготована главная роль. Я найду свой путь, пока не знаю какой, но — найду.

      Дверь с грохотом отлетела в сторону, и в кабинет ворвался Хагрид, тряся крупным черным петухом. Выглядела птица ничуть не лучше Фоукса десять минут назад, вот только, судя по остекленевшему взгляду мутных глаз, воскресать не собиралась.

      — Это не Гарри, профессор Дамблдор! — пылко проговорил он. — Не мог он такое вытворить! Ну это, как его… Присягну — хоть перед Министерством магии…

      Дамблдор поморщился как от пульсирующей в висках боли и попытался что-то вставить, но словоизвержение Хагрида было неудержимо, в запале он потрясал петухом так, что перья летели во все стороны.

      — Хагрид, я…

      — Вы… не того сцапали, сэр! Я знаю… Гарри никогда… — лесничий говорил все громче и громче, будто несколько дополнительных децибел были решающим аргументом и бесспорным доказательством непричастности Поттера к происходящему.

      — Хагрид! — почти простонал Дамблдор, потирая виски. — Я уверен, что это не Гарри напал на тех двоих. — Но он мог оказаться свидетелем.

      — Уф! — выдохнул Хагрид, и петух у него в руке печально обвис. — Хорошо. Я вам вот животину принес. Второй петух за полгода! Мне бы курятник… — великан поймал застывший взгляд директора и понял, что время для петухов и курятников еще не пришло. — Я тогда… э-э… подожду снаружи, директор.

      И, тяжело топая, он в смущении вышел.

      Дамблдор, более мрачный чем обычно, не отнимал рук от головы.

      — Я должен спросить тебя, Гарри, — произнес он мягко, — не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать. Вообще что-нибудь.

      — Нет, профессор, — прямо произнес Гарри.

      Не сейчас.

      * * *

      Двойное нападение на Джастина и Почти Безголового Ника обратило страхи в настоящую панику. Особенно взволновала школу расправа с давно умершим обитателем замка. Даже магглорожденным не поленились объяснить, что обездвижить призрака мог только некромант, но никак не обычный черный маг. И уж точно не чудовище. А если в школе появился некромант — кто знает, какие кровавые ритуалы он готовит где-то в Тайной комнате под охраной древнего чудовища. Как оказалось, не одна Гермиона прочла эту легенду в «Истории Хогвартса», и теперь вся школа была уверена в ее правдивости. Разговоры и слухи о Наследнике Слизерина преследовали Гарри по пятам. Но нет худа без добра: известие о двойном нападении заставило школьников напрочь позабыть о первом и единственном собрании дуэльного клуба и глупой выходке Гарри. Не думал же Малфой, что противник молча проглотит оскорбления белобрысого слизеринца и забудет о проигранном пари, даже не попытавшись переиграть ситуацию? Гарри уже понял, что поступил опрометчиво, подкинув сопернику еще парочку причин для зависти и ненависти, но что сделано — то сделано.