Гене хотелось выпить, чтобы не было так паршиво. Но опасение, что если Наймушин ему ничего не подкинет, то просто не на что будет ехать домой, останавливало Гену. За койку в доме приезжих тоже пришлось уплатить за трое суток по рублю пятьдесят.

Он задремал, когда в дверь постучали. Подумал, что это Наймушин, и собрался не отвечать. Но стук был какой-то культурный, и Гена решил открыть. За дверью стояла Маргарита.

— Я решила зайти, — сказала она, — узнать, как вы устроились. У нас здесь с койками трудно бывает.

— Спасибо, — сказал Гена. — Только что ты мне, Моря, «вы» говоришь? Я вот сейчас лежал тут и вспоминал, как мы с тобой в лодке перекувырнулись.

Гена врал; ничего он не вспоминал. Но Маргарита поверила.

— Помню! Хорошо, что у самого берега. Знаешь, Гена, а я этим летом финансово-счетный техникум окончила. Хотелось в областной центр попасть, но ничего не вышло. А как твои дела?

На Маргарите было голубое суконное пальто с рыжей лисичкой, шерстяная вязаная шапочка-колпачок. Живые глаза и розовые щеки наводили Гену на мысль, что Маргарита еще не повязала себя по рукам и ногам, выйдя замуж.

— Я тоже… работаю, — сказал Гена. — Слушай, Моря, это точно, что мне деньги причитаются?

— Конечно. Ну а что ты тут сейчас сидишь? Пошел бы куда-нибудь. У нас Дом культуры новый.

Гена признался, что не хочет встречаться с Наймушиным.

— Да он же в охотхозяйстве живет, за сорок километров. Я видела, как он в автобус садился. Раньше понедельника он, вот увидишь, и не вернется.

Тогда Гена осмелел и напросился проводить Маргариту домой. Не мешало бы подгладить брюки, которые он сильно помял, валяясь почти весь день на койке. Но сейчас было уже не до того.

— Отвык я от морозов, — признался Гена, когда шел рядом с Маргаритой по белой улице. — Теща советовала дубленку надеть, а я так… не рассчитал.

— Что ты, сейчас тепло. Вот перед Новым годом у нас было тридцать шесть.

— Да?.. Моря, а ты, случайно, не знаешь, сколько там еще процентов?

— Не помню. А что?

— Да так, знаешь… Интересно все-таки. Маргарита оглядела его скользящим взглядом.

— Ты так мне и не сказал, как живешь.

— Да ничего… Живу, как все. Машину собираюсь купить. Маргарита улыбнулась: явно не поверила.

— В гости зайдешь?

Жила она уже не в Долгой слободке, а в новом доме на улице партизана Абакумова. Когда поднималась на четвертый этаж, Гене померещилось, что он уже у себя дома в Москве, на улице легендарного Олеко Дундича.

— Родители отправились в Пермь, — сообщила Маргарита. — Папе нужен новый протез, он ведь инвалид. Да ты, наверное, его помнишь?

— Извини, как-то стерлось, — сказал Гена. — А у вас тут теперь очень хорошо!

Это был комплимент: обстановка в новой квартире пока была самая умеренная. Единственное, чему Гена мог бы позавидовать, это восьми томам Конан Дойля, которые, как он слышал, в Москве «толкают» по двадцать рублей за том. Наверное, Маргарита этого не знала, потому что Конан Дойль лежал у нее без особого призрения на окошке.

— Знаешь, Гена, по чьей вине ты здесь? — вдруг спросила Маргарита. — По моей. Это я Наймушину адрес дала. Конечно, тебя бы все равно разыскали, но когда бы это еще было!

— Спасибо! — сказал Гена. — Ты, значит, знала мой адрес?

— Конечно. Мне его Матрена Яковлевна еще три года назад дала. Я знала, что ты вступил в брак. И все-таки мне захотелось тебе написать. А потом я что-то раздумала…

— Ну и зря, — растерянно сказал Гена. — Написала бы…

— Ты считаешь, стоило? Наступила пауза.

— Угостить тебя чаем?

— Спасибо…

Лучше бы, конечно, не чаем, а чем-нибудь другим. Гена сегодня чаю выпил уже порядком. Маргарите и в голову не приходило, что у него с финансами бедновато. Тем более что он трепался про машину и про дубленку.

Когда Маргарита ушла на кухню, к Гене приблизился большой трехцветной масти кот.

— Мышей давишь? — спросил Гена. — Как тебя, Барсик, Мурзик?

Он перебрал еще несколько кошачьих кличек, но кот поглядел на него, как на выжившего из ума, и удалился от греха. А Гена с деланным равнодушием открыл том Конан Дойля.

Потом, когда Гена получил не только чаю, но и разогретых пельменей, он расчувствовался и сказал:

— Знаешь, Моря, у меня в последнее время предчувствие какое-то было… — Он опять соврал и не покраснел. — Я и раньше Матрену Яковлевну часто вспоминал, а тут… Я, Моря, на кладбище еще не сходил, но все из-за этого черта. Еще, думаю, увяжется, опять приставать начнет.

— На чем же вы с ним порешили?

— Да ни на чем…

Маргарита пожала плечами. И после короткого молчания спросила:

— Не расскажешь мне о Москве? Я еще ни разу там не была, но почему-то мне часто кажется, будто я иду по одной из московских улиц. Наверное, это телевизор виноват. Как ты думаешь, не могла бы я попасть в Институт имени Плеханова? Я не хочу останавливаться на техникуме.

Насчет этого Гена ничего не мог сказать. А почему бы и нет? Девка такая, что… Не то, что его Шура, которая из-за неуверенности в себе сидит на восьмидесяти рублях.

— Да, в Москве, конечно, ничего, — согласился Гена. — Только народу до черта, ГУМ, ЦУМ… Я-то лично не хожу, но теща моя иногда там бьется по полсуток. Скажи, Моря, как ты думаешь, почему именно мне Матрена Яковлевна эти деньги завещала?

— Бог ее знает, она под старость какая-то странная стала. В прошлом году пришла к нам в сберкассу и говорит заведующей: «Мария Никоновна, положьте вот мои деньги. Только чтобы они Сережке моему не достались, когда я умру. Он моего Шарика застрелил».

— Шарика? — переспросил Гена. — Ну и паразит!.. Отборный!

Вспомнилась большая черная собака, от которой пахло то опилками, то травой, то сдобным тестом. Сам Гена собачником не был и особой нежности к данному Шарику не испытывал, но тут подумал, что хорошо бы этому живодеру Наймушину не отдать ни шиша.

— Значит, ей просто надо было любому завещать, — вдруг пришел к грустному выводу Гена. — А я-то думал…

— Нет, почему, — возразила Маргарита. — Она к тебе хорошо относилась, вспоминала часто. Когда мы еще в Долгой слободке жили, придет к нам и говорит: «Что-то не пишет мой Гена. Наверное, некогда».

— Правда, — признался Гена, — я редко писал.

— Конечно, дело не только в собаке… — И вдруг Маргарита спросила: — Скажи, Гена, а почему ты на мои письма не отвечал?

Гена растерялся, однако что-то говорить надо было.

— Зачем я тебе, Моря? — вместо ответа сказал он. — Ничего я в жизни пока не добился. Про дубленку тебе соврал. Нету у меня никакой дубленки. И не мечтаю. Разве что вот сейчас эти деньги получу.

— Почему же, конечно, получишь. Только я тебе откровенно скажу. Гена, я лично была удивлена, когда Матрена Яковлевна решила на тебя завещание сделать.

— Почему же? — ревниво спросил Гена. Ему показалось, что Маргарита мстит ему за измену.

— Да потому, что у нее внучка есть. Ребенок ведь не виноват.

Гена в растерянности пожал плечами.

— А разве этой внучке деньги попадут? Все равно Наймушин себе возьмет.

— Можно сделать вклад до совершеннолетия. Сейчас ей только два годика.

— Здрасьте! — вырвалось у Гены. — Будет совершеннолетняя, пусть сама и заработает.

— Ты так считаешь?

— Конечно. Да за это время всемирное землетрясение может произойти. Или деньги совсем отменят.

Но Гена очень скоро пришел в себя.

— Моря, ты меня извини… Думаешь, я такой жадный? Я в жизни чужой копейки не взял. Правда, теща меня на первых порах поддерживала… Но сейчас все так. Мне просто обидно стало: тысячу верст отмахал, напсиховался…

— Да я все понимаю, — сказала Маргарита. — Не надо тебе оправдываться.

Гена немного успокоился, доел пельмени, Маргарита сказала, что если он завтра собирается пойти на кладбище, то лучше на лыжах: очень много снега.

— А ты со мной не пойдешь? — робко спросил он.

— Нет, Гена, — сказала она, — не пойду.

На следующий день с утра Гена отправился на кладбище, или, как тут говорили, на могильник. Он был километрах в двух от поселка, возле самого леса. Лыжи действительно пришлись бы кстати, но Гена решил никого просьбами не затруднять.