Арман осмелился встретиться с ним один или два раза. Для него это было слишком рискованно. Обычно он поддерживал с ним лишь косвенную связь. Опасность усилилась особенно после знаменитого указа от пятнадцатого июля. Согласно этому указу все владельцы или хранители произведений искусства стоимостью свыше тысячи франков были обязаны сообщить об этом военной администрации. Этим-то и занимался Арман, уничтожая или фальсифицируя такие списки в течение 1941-го и в первые месяцы 1942 года. Он знал, что он один спас для Франции произведения искусства, стоившие примерно миллион долларов. Но что было еще важнее, он старался спасать жизни людей, а это становилось все опаснее.

Последние несколько недель Арман был болен из-за страшных холодов, поразивших Париж. Но об этом не было ни слова в письме, которое получила от него Лиана на следующий день после возвращения из Кармела. Из него следовало лишь, что работа идет хорошо. Но было в этом письме еще что-то, чего раньше она в его письмах не замечала. Какая-то переходящая в отчаяние безнадежность Она почувствовала, хотя он и не писал об этом, что Франции очень плохо под немцами, значительно хуже, чем все думают. Она долго стояла у окна, глядя на Золотые Ворота.

— Лиана, что-нибудь случилось? — Дядя еще не ушел в контору. Он с порога увидел, как она согнулась, как опустилась ее голова. Когда Лиана повернулась к нему, в глазах у нее были слезы. Она лишь покачала головой и сквозь слезы улыбнулась ему.

— Ничего нового. Я получила письмо от Армана. — Его вывез Мулен во время своей последней поездки в Лондон. Но никто, даже дядя Джордж не должен знать о связях Армана с Сопротивлением. Арман просил ее никому не говорить об этом. И она никому не сказала, кроме Ника. Ему она доверяла полностью.

— Что-нибудь случилось?

— Я не знаю. Просто письмо такое печальное…

— Война неприятная штука. — Слова эти были банальны, но верны.

— Мне кажется, он болен.

Лиана хорошо знала своего мужа. Дядя промолчал, сдержавшись, чтобы не сказать, что, конечно, предатель заболеет, глядя, как гибнет его страна.

— Все с ним будет нормально. Он, конечно, скучает без тебя и без девочек.

Она кивнула, вдруг почувствовав угрызения совести.

— Наверное, скучает.

— Как прошел твой семинар в Кармеле? Ее глаза, против ее воли, засияли.

— Чудесно.

Он больше не задавал ей вопросов, и оба ушли на работу.

Когда Ник днем зашел к ней в Красный Крест, она рассказала ему о письме Армана. Но он мог думать только об одном. Со страхом он заглянул ей в глаза.

— Ты передумала? Насчет нас? Она долго смотрела на него, а потом покачала головой.

— Нет. Сейчас я как будто живу двумя отдельными жизнями. Одной с Арманом, другой с тобой.

Он с облегчением кивнул, а она вздохнула.

— Но я очень боюсь за него.

— Ты считаешь, он сейчас в опасности?

— Не больше, чем обычно. В письме нет никаких намеков. Только ужасная горечь из-за Франции. — Она посмотрела на Ника. — Я думаю, что об этом он беспокоится больше, чем о себе или о нас. Родина для него — это все.

— Я восхищаюсь им, — тихо сказал Ник.

Потом он отвез Лиану домой и пообедал вместе со всеми. После обеда он поиграл в домино с Лианой и дядей Джорджем, а потом вернулся к себе в гостиницу. А Лиана все мечтала о том, когда они опять будут вместе, как в Кармеле. Женщин в гостиницу не пускали, да она и сама не пошла бы туда. На следующие выходные Ник предложил заказать для них комнату в «Фермонте». К счастью, для них не было проблемы, такой мучительной для многих: проблемы денег. Но зато других проблем оставалось предостаточно. Лиана волновалась из-за Армана, Ник беспокоился за Джонни.

В выходные она слышала, как он разговаривал с Джонни по телефону. Она знала, как он скучает без мальчика, и, наблюдая, как Ник обращается с ее дочерьми, удивлялась, как легко он сходится с детьми. Отведя девочек домой, они пообедали, а затем поднялись в свой номер. Девочки собирались сегодня ночевать у подруги.

Дядя Джордж — другое дело. Он ни о чем не стал ее расспрашивать.

— Как ты думаешь, Ник, он догадывается о нас? — Лиана улыбнулась. Они лежали у себя в номере на кровати, пили шампанское и ели арахис. На этот раз они не пошли в Венецианский зал. Им хотелось побыть одним. Ника, по-видимому, позабавил ее вопрос.

— Наверное. Он же не дурак. Не исключено, что он сам в молодости не раз бывал в таких ситуациях.

Лиана и сама это знала, но удивилась, услышав ответ Ника.

— Он ни слова об этом не говорил.

— Он слишком хорошо все понимает.

— Ты думаешь, он будет возражать?

— А ты как думаешь? — Ник тихо улыбнулся и покачал головой.

— Нет, конечно, он не возражает. Он хочет, чтобы я развелась с Арманом и вышла замуж за тебя.

— Я тоже. Я хочу сказать, я это подозревал. — Он заглянул ей в глаза. Ее мучило, что она в некотором смысле обманывает Ника. Она замужем, и в ее будущем для него нет места.

— Во всяком случае сейчас нет причин волноваться. Пока не появится полиция нравов или пресса, все в порядке. — Эта идея позабавила ее. В гостинице они зарегистрировались как майор и миссис Николас Бернхам.

Так они и плыли некоторое время по течению: обеды, долгие прогулки, украденные у судьбы выходные в «Ферменте». Им еще раз удалось через несколько недель съездить в Кармел, но в феврале дела для Ника стали принимать серьезный оборот. Сингапур был сдан японцам. Японская пехота взяла Яву, Борнео, Голландскую Ост-Индию и несколько островов в южной части Тихого океана. Японцы настолько были довольны своими успехами, что генерал Нагумо вернулся на север в Японию.

Ник каждую минуту ожидал, что ему будет приказано явиться на корабль. Американские авианосцы совершали налеты на острова Гильберта и Маршалловы острова, лежавшие к югу от Японии, успешно нанося удары по их позициям, но основные оплоты врага взять не могли.

Однажды в марте Ник в смятении посмотрел на Лиану. После второй рюмки шотландского виски он, к невероятному ее изумлению, ударил кулаком по столу. В ожидании отправки он уже несколько недель находился в нервном возбуждении.

— Проклятье, Лиана. Я должен уже быть там. Почему же, черт побери, я все еще торчу здесь, в Сан-Франциско?

Она не возмутилась этим взрывом. Она поняла его и заговорила примирительным тоном, но это не помогло.

— Потерпи, Ник. Они ждут подходящего часа.

— А я всю войну просижу здесь, в гостинице! В его взгляде было осуждение, и это на нее подействовало.

— Это твой выбор, Ник. Это не обязанность.

— Я знаю… знаю.. Прости… Я здесь бездельничаю… А я ведь записался добровольцем. Уже три месяца назад, черт возьми! Джонни с Хиллари в Нью-Йорке, он переживает за меня, говорит, что скучает. А я произнес громкую речь, сказал, что иду на войну. А теперь вот сижу здесь, как на сплошной вечеринке.

Его искренняя досада тронула ее, и она постаралась его успокоить. У нее самой часто возникало чувство вины перед Арманом, и временами она винила себя во всех грехах. Но сейчас она не могла покинуть Ника, да и не хотела этого. Она останется с ним до его отъезда, и они оба знали, что тогда настанет конец. Иногда она раздражалась на него, особенно однажды, когда пришло письмо от Армана, в котором тот писал, что от холода у него случаются приступы ревматизма в ногах. В тот же день Ник пожаловался, что после танцев у него теперь болит спина. Она в ярости повернулась к нему:

— Тогда не танцуй так много! Его поразило выражение ее лица. Он никогда прежде не видел ее в таком состоянии.

— Так тебя саму до двух часов не утащишь с площадки.

Стоило ему произнести эти слова, и она расплакалась. Он взял ее за руки, и она в слезах рассказала ему о письме Армана.

— Мне кажется, он болен, Ник… Ему почти пятьдесят девять, а там мороз…

Она плакала в объятиях Ника, а он крепко прижимал ее к себе.

— Все хорошо, любимая… все хорошо… Он всегда понимал ее. Ему она могла рассказать все.