— Арман, поедем с нами… Милый, пожалуйста…

Но он только качал головой. Он стоял перед ней, выпрямившись во весь рост, обхватив ее сильными руками.

— Я должен остаться. — Он еще раз посмотрел на дочерей. — Помни, о чем я тебе говорил. Я буду писать — официально или через подпольную сеть — когда смогу. Даже если известий от меня не будет — верь: со мной все хорошо… верь, любовь моя… будь храброй… — Его голос дрогнул, в глазах появились слезы, но затем он посмотрел ей в лицо и улыбнулся: — Лиана, всем сердцем, всей душой я люблю тебя. — Она задыхалась от рыданий, он поцеловал ее в губы, а затем подвел к рыбаку. — Храни вас Господь, любовь моя… Au revoir, mes filles, прощайте, девочки…

Лодка отчалила, а он остался на причале. Арман долго махал ей вслед, и в наступающих сумерках они видели его в костюме в елочку с развевающимися на ветру седыми волосами. «Au revoir», — прошептал он еще раз, когда рыбацкую лодку уже поглотила тьма. «Au revoir…» Оставалось только молиться, чтобы это не было прощанием навсегда.

Так получилось, что до фрахтового корабля «Довиль» им пришлось добираться не один день, а два. Корабль вынужден был отойти дальше в море, чтобы немцы не смогли его обнаружить, но, к счастью, рыбаки из Тулона знали, где его искать. Всю неделю на корабле повторяли один и тот же маневр: уходили в море, затем вновь приближались к берегу, создавая видимость того, что команда занята ловлей рыбы, на тот случай, если немцам придет в голову выяснять, отчего это судно не возвращается в порт.

Но немцам до корабля было мало дела — они наслаждались Францией, ведь Сопротивление еще не набрало полной силы. Внимание оккупантов привлекали кафе, девушки, бульвары. А «Довиль» тем временем стоял на рейде, подбирая пассажиров, которых привозили с берега. Груз остался в Северной Африке, и осадка у корабля была неглубокой — много ли веса в шестидесяти пассажирах, занимавших пятнадцать кают. Среди них большинство составляли американцы, было также два французских еврея, десяток англичан, ехавших с юга Франции, и несколько канадцев. Другими словами, здесь собрались люди, стремившиеся во что бы то ни стало выбраться из Франции и довольные тем, что оказались на корабле.

Весь день они толпились на палубе, по вечерам вместе с командой сидели в переполненной столовой, ожидая, когда наконец корабль отправится в плавание. Капитан обещал, что они тихо снимутся с места этой ночью, но еще должны прибыть женщина с двумя дочерьми — семья французского дипломата.

Когда Лиана с девочками взошли на корабль, они оказались единственными женщинами на борту, но Лиана была настолько измотана двухдневной поездкой в лодке, что сначала не обратила на это обстоятельство никакого внимания. Все два дня в лодке девочки плакали и звали отца, к тому же все трое насквозь пропахли рыбой. Элизабет целый день тошнило, а Лиана не могла думать ни о чем другом, кроме как об Армане. Начало их возвращения на родину начиналось просто кошмарно. Но все-таки оно началось, и надо было взять себя в руки, Лиана обещала Арману следить, чтобы девочки не очень горевали, но сама она, стоило ей только подумать о разлуке, с трудом удерживала слезы. Поднявшись на палубу «Довиля», она едва стояла на ногах, и сопровождавшему их матросу пришлось буквально на руках отнести и ее саму, и девочек в отведенную им каюту. Дети обгорели на солнце, обеих знобило, а Лиана не могла шевельнуться от усталости. Они заперли дверь в каюту изнутри, бросились на койки и заснули.

Лиана не просыпалась до глубокой ночи, пока корабль не начал плавно, но заметно покачиваться. Она выглянула из иллюминатора в ночную мглу и поняла, что они тронулись в путь. Настигнут ли их немецкие подводные лодки, удастся ли добраться до Америки, этого Лиана не знала. Но в любом случае пути назад не было, и Арман не позволил бы им вернуться. Она поправила на дочерях одеяла, тихо прошла к своей койке и снова заснула до рассвета.

Проснувшись, она приняла душ в ванной комнате, которую они делили приблизительно с пятнадцатью пассажирами, — на корабле имелось четыре душевых, и очереди туда были внушительными, но только не ранним утром. Затем она вернулась в каюту, чувствуя себя посвежевшей и проголодавшейся — впервые за трое суток.

— Madame? — в дверь постучали. На пороге появился смуглолицый моряк французского торгового флота. В руке он держал чашечку кофе. — Du cafe?

— Merci.

Она приняла чашку, присела, отпила небольшой глоток дымящегося напитка, и только сейчас ей в голову пришла мысль, что она единственная женщина на этом корабле, а значит, за ней здесь будут ухаживать, как никогда. Вряд ли это справедливо, подумалось ей, ведь все здесь «в одной лодке». Она усмехнулась этому невеселому каламбуру. Насколько она не хотела покидать Францию и Армана, настолько же сейчас она была рада тому, что оказалась наконец на корабле. Лиана дала себе слово, что будет помогать во время плавания всем, чем только сможет, но когда вместе с дочерьми она вышла в столовую, то сразу же убедилась — здесь и без нее обходятся прекрасно: все было отлично организовано.

Пассажиров кормили в три смены, все ели быстро и уступали свои места другим. На корабле царила атмосфера товарищества и взаимопомощи, и никто не смотрел на нее дерзким взглядом. Некоторые мужчины дружески заговаривали с девочками. Большинство из них были американцы, по той или иной причине не сумевшие уехать из Франции в самом начале войны. Лиана скоро узнала, что без малого человек десять среди них были журналисты, двое канадцев оказались врачами, а остальные в основном — бизнесмены, которых дела или другие причины задержали во Франции.

Говорили о Гитлере, о сдаче Франции, о том, как легко Париж раскрыл перед врагом ворота… кто-то вспоминал последнюю речь де Голля… кто-то говорил о Черчилле. Комната наполнилась слухами, разнообразнейшими интерпретациями событий, обрывками сплетен… Внезапно кают-компанию пересекла знакомая фигура. Лиана не могла поверить своим глазам — это был он. Высокий, светловолосый, в морском костюме, почти трещавшем по швам в плечах, и брюках, более чем коротких. Когда он повернулся, чтобы налить себе кофе из кофейника, их глаза встретились, как будто он почувствовал на себе ее взгляд. Он смотрел на Лиану с таким же недоверчивым выражением в глазах, затем лицо расплылось в широкой улыбке. Он покинул свое место, поспешно подошел к ней, пожал ей руку и обнял девочек.

— Черт возьми, что вы-то тут делаете?

Ник Бернхам, широко улыбаясь, глядел на Лиану и, заметив, что она смотрит на его брюки, объяснил:

— Мой багаж упал за борт, когда я сюда добирался. Черт, как здорово, что я снова вас вижу. А где Арман? — Он огляделся, ища его глазами, а затем внезапно обо всем догадался, увидев, как помрачнела Лиана.

Она ответила тихо:

— Он остался в Париже.

— Наверное, собирается в Северную Африку?

Ник понизил голос, а у нее не хватило мужества произнести, что ее муж остался в Париже с Петеном.

Она заглянула ему в глаза и кивнула.

— Какая удивительная судьба, Ник. Всего год назад мы с вами оказались вместе на «Нормандии», а теперь, посмотрите, где мы. — Она улыбнулась, взглянув на его брюки. Затем они оба печально оглянулись по сторонам. — Франция в руках врагов… мы бежим, спасаем жизнь… кто бы мог поверить… — Она снова взглянула на Ника. — А я думала, вы давно уехали.

— Я оказался недостаточно сообразительным. Было так тихо, я решил поболтаться здесь еще с месяц, и вдруг все полетело к черту, и оказалось, что уехать невозможно. Я ведь мог уплыть еще в марте на «Королеве Марии», а вместо этого… — Он усмехнулся. — И все-таки мы плывем домой. Возможно, не с такими удобствами, как плыли сюда, но, черт возьми, разве это имеет какое-то значение?

— Как дела у Джона?

— Вроде бы все хорошо. Я теперь еду домой и вызволю его, а то ведь он до сих пор живет у бабушки. — Тень печали пробежала по его лицу. Какой сложной была их жизнь — они несли свою боль в себе. Внезапно Ник увидел три свободных места. — Садитесь поешьте Я вас потом найду, и мы поговорим.