Манометр показывал высоту пяти километров. Было 7 часов 23 минуты. Путешественники, один за другим, вошли в вагон. Последним остался на площадке Имеретинский. Он окинул взглядом «Победителя пространства», посмотрел вниз и, с наслаждением вдохнув свежий воздух, решительно пошел за своими спутниками.

Энергичный изобретатель как-то само собой, почти против воли, явился вождем и руководителем экспедиции. Никто его не выбирал для этой роли, но остальные путешественники молча согласились добровольно подчиниться авторитету того, кто дал им возможность участвовать в интереснейшей экспедиции из всех, когда-либо предпринятых людьми. И надо сказать, что Валентин Александрович Имеретинский как нельзя лучше подходил к такой ответственной и трудной роли. Его решительность и исключительный ум, соединенный с обширными и разносторонними познаниями, а также находчивость и непреклонная энергия — качества, которые он не раз проявлял еще при постройке аппарата, — делали из него незаменимого вождя всякого трудного предприятия.

Подъемная дверь вагона была быстро завинчена и таким образом, путешественники окончательно прервали сношения с внешним миром. До них почти не могли долететь даже какие-нибудь звуки, так как пустота между стенками не пропускала их.

Все столпились у нижнего окна в полу комнаты первого этажа. Как раз под этим окном в площадке было сделано отверстие и, таким образом, небесные странники могли до последней минуты смотреть на родные картины.

Имеретинский взялся за ручку рычага, который особым приспособлением был соединен с двумя стержнями снаружи; на них висели два огромных мешка с тяжелым гравием.

— Господа, я сбрасываю последний балласт; благодаря его большому весу мы сразу поднимемся на несколько километров; приготовьтесь к толчку.

Рычаг подался, стержни опустились и облегченные шары сделали гигантский скачок вверх.

Несколько секунд не было заметно никаких перемен: «Победитель пространства» по-прежнему твердо стоял на площадке. Имеретинский с тревогой подошел к манометру, который имел сообщение с внешним пространством, хотя и находился внутри вагона; он показывал давление, соответствующее 7-ми километрам.

Аэростаты продолжали медленно подниматься.

Вдруг легкий, почти неуловимый толчок потряс аппарат. За ним последовал другой, более сильный, вагончик вздрогнул и сдвинулся с места; почти все нижнее окошко закрылось, и только в оставшемся свободном узком пространстве блестела водная гладь Ладожского озера.

Пассажиры замолкли и у всех невольно мелькнула страшная мысль.

«А что, если силы лучевого давления хватит только на то, чтобы столкнуть аппарат с площадки, а затем он упадет с высоты 7-ми километров?..»

Новый толчок, и «Победитель пространства» подошел к самому краю площадки и остановился у бездны.

Действие солнечных лучей, очевидно, заметно уменьшало вес аппарата, так как аэростаты продолжали довольно быстро подниматься.

Изобретатель не отходил от манометра; последний показывал высоту в 7½, 7¾, и т. д. до 8½ килом. Стрелка хронометра стояла на 7 час. 49 мин. Тут настал решительный момент: «Победитель пространства» сорвался с площадки и на секунду неподвижно повис в воздухе.

Имеретинский побледнел и прошептал:

— Вниз или вверх?

Но вот аппарат медленно, а затем со все возрастающей скоростью понесся в свободное межпланетное пространство.

Манометр сразу упал до нуля, то есть показал, что снаружи не было никакого давления.

Путешественники находились за пределами земной атмосферы: плавание по волнам эфира началось.

Валентин Александрович сиял. Он боялся не за себя и даже, надо признаться, не за своих спутников; нет, он боялся, что аппарат не оправдает надежд, которые на него возлагали, и та гениальная идея, на которой было основано его устройство, окажется несостоятельной. Такое крушение трудов всей жизни было бы для Имеретинского хуже смерти. Но теперь все обстояло великолепно, и путешественники искренно могли поздравлять изобретателя.

Когда первый восторг несколько улегся, Флигенфенгер с удивительным, при его тучности, проворством поднялся в верхний этаж и через минуту вернулся с каким-то продолговатым свертком.

Он объяснил, лукаво улыбаясь, что эта вещь, хотя и не является безусловно необходимой при зоологических или иных исследованиях, но сейчас, по его мнению, оказывается далеко не лишней.

Все с любопытством окружили зоолога и стали гадать, что это за сверток. Карл Карлович чувствовал себя героем минуты и, не торопясь, развертывал свой пакет. Вот показался соломенный футляр, а из него появилась… бутылка великолепного шампанского!

Немедленно достали стаканы и оказали должное внимание неожиданному угощению, хотя Имеретинский и нашел, что увеличивать вес аппарата ради шампанского было не особенно практично.

Первые тосты были, конечно, провозглашены в честь Имеретинского и Венеры, общество которой изобретатель считал для себя большой честью.

После такого прощанья с земными пределами, путешественники опять стали наблюдать, что вокруг них происходило.

Из нижнего окна была видна Земля, все еще занимавшая почти половину неба. На ней прекрасно вырисовывались материки, моря и острова. Однако, освещена была только одна половина диска, другая тонула во мраке, что станет вполне понятным, если мы вспомним, что экспедиция выехала вечером.

Велосиметр (аппарат для измерения скорости движения) Гольцова показывал, что «Победитель пространства» несется со скоростью 150 килом. в секунду по косому направлению, удаляясь одновременно от Земли и от Солнца. Таким образом, аппарат не только не следовал за Землей в ее движении вокруг Солнца, а, наоборот, мчался в обратную сторону.

Из бокового окна открывалась дивная картина звездного неба. Здесь не было атмосферы, которая скрывает от земных жителей великолепие вселенной, и поэтому звезды необыкновенно ярко и ровно горели на абсолютно черном небе. Это был настоящий рай для астронома, и Добровольский не отходил от окуляра астрономической трубы. В другое боковое окно лились волны ослепительного солнечного света, причем Солнце казалось еще ярче, благодаря контрасту с черным небом. Несмотря на присутствие дневного светила, звезды были прекрасно видны и из этого окошка. Все подобные явления объяснялись отсутствием воздуха, который является причиной голубого цвета неба, невидимости звезд днем (они пропадают в освещенной атмосфере) и проч.

Великолепная корона в виде далеко расходящихся лучей окружала Солнце; местами, около диска, выдавались светлые выступы, так наз. факелы и протуберанцы, то есть извержения раскаленных паров и газов. С Земли эти особенности строения Солнца можно наблюдать только при помощи спектроскопа, а корону даже исключительно в немногие минуты полных солнечных затмений.

Да, Добровольский имел право благодарить судьбу.

Он ходил от окна к окну, от одного телескопа к другому и в восторге повторял:

— Сколько ценных наблюдений я успею произвести во время нашего долгого путешествия. Сорок один день без облачка, без малейшего тумана, более того, — даже без несносного слоя воздуха, который нам так мешает на земных обсерваториях! Полтора месяца работы при таких условиях стоят многих лет.

Пока Добровольский занимался астрономическими наблюдениями, остальные путешественники заметили одно в высшей степени любопытное обстоятельство: все предметы стали необычайно легки и, вместе с тем, нижняя, более тяжелая часть вагона постепенно повертывалась к Солнцу, так что Имеретинскому приходилось соответствующим образом передвигать зеркало.

Флигенфенгер был крайне удивлен таким странным поведением аппарата и всего, что в нем заключалось. Однако он не замедлил воспользоваться новыми условиями тяжести и проделал несколько необыкновенных антраша, достойных величайшего гимнаста. К несчастью, он зацепил одну из своих стоящих на полочке, священных энтомологических банок. Конечно, Карл Карлович пришел в ужас, думая, что его стеклянная драгоценность неминуемо разобьется, падая на пол.