Один такой вечер я не забуду никогда. Кажется, нас было всего трое. Я приготовил ужин, а остальные взяли на себя снабжение вином и коньяком. (В таких случаях мы пили только лучший коньяк.) Это было время, когда только-только поднималась суматоха вокруг Гитлера. Иногда мы с Джоуи слушали его выступления в публичных местах — по радио, разумеется. Надо признаться, это нас страшно развлекало, особенно отвратительный немецкий Гитлера. По дороге домой Джоуи великолепно передразнивал его манеру говорить.

Итак, в тот самый вечер, о котором речь, на вилле Сера, Даррелл подстрекал Джоуи, подливая ему ликера и гогоча над каждой его глупой шуткой. Вдруг Джоуи сбил бутылку, разбил пару стаканов и стал еще более гротескно выглядеть, чем когда-либо, — почему-то он был босиком. Когда случилась эта неприятность, он вначале не понял, что пол теперь усыпан битым стеклом, а понял только, когда заметил кровь, идущую из порезов на ногах. От этого Альф еще больше развеселился и как будто поглупел. Продолжая скакать вокруг стола, он начал еще и петь по-немецки, то и дело прикладываясь к вину, к коньяку, ко всему, что попадалось под руку. Теперь, к нашему изумлению, он исступленно пародировал Гитлера. (Кстати, цивилизованные люди вроде нас даже и не подумали остановить кровь или попросить его прекратить свои сумасшедшие танцы. Даррелл и я валялись к этому времени в истерике от хохота. Мы и думать забыли о порезах приятеля и хлещущей крови.) 

— Еще, еще! — орали мы.

Теперь он цитировал немецкую поэзию — и плохую, и хорошую. Мы затянули вместе «Die Lorelei»[32], а затем и другие немецкие песни.

Наконец Джо упал на кровать, его ноги были в крови — словно его распяли. Даррелл отправился домой, а я пошел спать в соседнюю комнату. Разгром был ужасный — недоеденный ужин, битое стекло, бутылки на полу и следы крови повсюду.

Я проснулся в шесть утра, услышав, как Джоуи проходит через мою спальню в ванную комнату. Он двигался так, словно не может понять, где находится.

Он бормотал что-то о том, что его вырвало и что он упал с дивана в собственную блевотину. Наутро, когда femme de menage[33] пришла убираться, ее охватил ужас. Она сказала, что всегда считала меня джентльменом, но такого свинарника, о нет, такого она еще в своей жизни не видела. Я задобрил ее, дав хорошие чаевые, и она успокоилась. (С французами всегда так — не важно, что случилось, пара франков способна творить чудеса.)

Сегодня, после ужасной резни Второй мировой войны, кажется невероятным, что Гитлер — монстр, чудовище! — мог подарить нам такой славный вечер. Сложно поверить, что когда-то его воспринимали просто как дурную шутку. Но такова жизнь, увы.

Когда книга Альфа «Пограничные чувства» вышла в свет и обсуждалась в литературных хрониках, он получил чудесное письмо от Роже Мартена дю Гара, писателя, которого боготворил. Это было именно то признание, которого мой друг жаждал и заслуживал и которое ввергло его в настоящий экстаз.

Он больше не жил в «Отель централь», а гостил теперь у нашего общего друга Эжена Делакура. Эжен одинаково высоко ценил нашу с Фредом писанину. Он был во всех отношениях хорошим парнем, правда, совершенно без чувства юмора. В лучшем случае на его губах мелькала слабая улыбка, зато это был добрый, симпатичный и очень щедрый человек.

В придачу к этим добродетелям у него имелась черноволосая любовница Ариадна, которая, кажется, была скульптором. Мы вчетвером частенько ужинали в каком-нибудь скромном ресторане, а затем отправлялись в кино или любимое кафе. Эжен, разумеется, платил за всех.

Однажды вечером он сообщил нам в своей обычной печальной манере, что у него умер дед и что он уедет утром на похороны, которые состоятся на юге Франции. Поездка туда могла занять три или даже четыре дня.

Услышав эту печальную новость, Фред тут же сказал, что переедет на это время ко мне.

— Зачем? — изумился Эжен.

— Чтобы избежать двусмысленности, — ответил Фред.

— Чепуха! — воскликнул Эжен. — Я хочу, чтобы ты оставался и присмотрел за Ариадной.

— Ты уверен, что мне можно доверять? — осведомился Фред.

— Ну что ты несешь? Конечно, я доверяю тебе. Nous sommes des amies, quoi.[34]

На этом и порешили. На следующий день рано утром Эжен уехал на юг Франции, а вечером Фред уже лежал в постели со своей черноволосой подопечной. На третий день вечером Фред явился ко мне на виллу Сера вместе с ней же. Оба были страшно довольны собой и только расстраивались, что не додумались до этого раньше.

Мы немного поболтали, Ариадна села на тахту в моей студии, прислонившись спиной к стене. Мы пили холодное белое вино, и все трое становились все более и более amoureux[35]. Неожиданно я наклонился к ней и запечатлел на ее губах несколько теплых поцелуев. Она с жадностью откликнулась, погрузив свой язык в мой рот. Фред потушил свет, и мы оказались в темноте. Через несколько минут мне надоела эта ее дырочка, и я решил проникнуть в другую. Добравшись до места назначения, я обнаружил там нечто твердое и волосатое. Оттуда отозвался слабый, но радостный голос:

— Это я, Джоуи!

Мы все трое разразились смехом и оторвались друг от друга.

Снова включив свет, мы тут же решили, что попробуем еще раз в более естественной обстановке. Моя спальня находилась рядом со студией. Мы решили трахнуть ее по очереди, и Ариадна согласно улыбнулась. Оставался один вопрос — кто вставит ей первым?

Джоуи считал, что это право принадлежит мне, поскольку они были у меня в гостях. Я решил не соревноваться с ним в благородстве, и мы с Ариадной отправились в мою двуспальную кровать. Поскольку одежды на ней было и так немного, я быстро обнажил ее великолепное, гибкое тело. Мы обнимались, целовались и ласкали друг друга, шалили, как только могли, но впервые в жизни мой дружок забастовал. (Может быть, потому что это все было слишком facile![36]) Наконец я сдался и позвал Джоуи из студии, он примчался рысью. Я признался, что оказался полным импотентом, и предложил теперь ему попытать удачи. Он тут же запрыгнул в кровать и взгромоздился на Ариадну.

Тем не менее через десять минут я услышал, как он зовет меня. Я вошел в спальню и обнаружил его удрученно лежащим рядом с девушкой. Он тоже был вынужден признать свое поражение.

Вместо того чтобы устраивать по этому поводу трагедию, мы все оделись и отправились в «Купол», чтобы выпить и перекусить. Ариадна отнеслась к происшествию очень просто: она сказала, что такое иногда случается даже с женщинами.

— Кстати, — добавила она, — Эжен возвращается завтра утром, я получила от него письмо.

Два дня спустя Фред явился ко мне в восемь утра — для него это рано.

— Можно воспользоваться твоей ванной? — спросил он.

— Конечно, — ответил я, глядя, как он бежит туда вприпрыжку. Едва он скрылся в означенной комнате, во входную дверь громко постучали. Я открыл, и как вы думаете, кого я перед собой увидел? Правильно, Эжена. Я открыл рот, чтобы сказать:

— Bonjour! — но он прервал меня:

— Où-est-il? (Где он?)

Я пожал плечами, не сразу сообразив, о ком идет речь. Он грубо оттолкнул меня, проследовал через спальню прямо к ванной и распахнул дверь. Там сидел трясущийся от страха Джоуи. Затем последовало восклицание Salaud![37] и такой звук, словно кого-то ударили в пах. Затем полились другие эпитеты, сопровождаемые ударами и пощечинами. Теперь, насколько я слышал, Эжен бранил Альфа за то, что он не защищается.

— Трус! — ревел он, и снова — бум, бум. Звучало это устрашающе, но я не решался прийти на помощь Фреду, боясь, что часть наказания обрушится и на меня — ведь не могла же Ариадна заложить одного только Фреда?!