— Фиксация!
— Запуск возврата!
— Есть!
Свечение меняет цвет на ослепительно-белый. Смотреть больно даже через затемнённые очки, но Марина всё равно смотрит. "Ты увидишь то, что приходилось видеть лишь немногим". Хотя для Марины важнее всего — Софи в число немногих не входит и будет чем перед ней похвастаться.
Сквозь ослепительное свечение по-прежнему виден силуэт. Слышно только гудение установок.
— Осуществлен возврат!
Свечение гаснет мгновенно. В чёрном круге стоит человек. Вроде бы обычный. Его обдают струями белого пара. Медленно, словно пробуя силы, сходит с постамента.
— Идите к шлюзу номер два.
Тёмные очки с зеркальным отливом. Блеск не стеклянный. Что это за прибор у него в ухе? Загнутый и доходящий почти до рта? Вроде бы из целлулоида и металла. Покрой одежды непривычный.
Подходит к императору. Вскидывает руку в приветствии.
— Ваше Величество! Подполковник Крекст докладывает: испытания установки "Пилон-2" прошли успешно. Осуществлен переброс в Мир-2 и возврат в Мир-1. В процессе пребывания осуществлялся сбор информации научного и разведывательного содержания. Основной объем информации сохранен на электронном носителе.
— Показывайте, полковник!
Крекст достал из сумки что-то вроде большой папки матового серебристого цвета чуть больше альбомного листа. Поблескивает серебром странная эмблема в виде надкусанного яблока.
Раскрывает. Марина видит черный экран и расплющенную клавиатуру, словно от пишущей машинки. На черном фоне засветился четырёхцветный флажок и непонятная надпись. Сначала Марина решила, что это вроде очень маленького телевизора. Но возникшее на экране изображение зеленого холма под синим небом неподвижно. Это что, проектор для просмотра фотографий? Крекст кладет пальцы на прямоугольную панель. Марина с удивлением понимает, что смена картинок на экране напрямую зависит от движения пальцев полковника.
Появилось изображение вроде бы водолазов в белых скафандрах. У них за спинами — звёзды! Синее — поверхность планеты. Съемка сделана в космосе!!! Марина успевает закрыть рот, прежде, чем кто-то заметил.
Отцу не до неё. Как в калейдоскопе, сменяются картинки невиданных пятнистых и песчаных (явно тяжелых) танков с длиннющими пушками, мелькают серебристые самолеты без винтов, хищные серые корабли почти без пушек, но с чем-то похожим на чудовищные торпедные аппараты, трубы закрыты и зачем-то задраны вверх.
Марина считает, что знает про корабли если не всё, то очень многое. Но она никогда не слышала про корабли "ракетный крейсер", "фрегат УРО", "эсминец УРО" или "вертолётоносец". Она не понимает, зачем на кораблях пропеллеры в кольцах, и как здоровенные посудины могут выбираться на берег, выпуская из себя четырёхосные броневики непривычных силуэтов.
Показывают город, у многих людей в карманах крошечные, Марина ладонью закроет, рации. Люди зачем-то постоянно переговариваются друг с другом, хотя и рядом идут. Машины непривычно ярких расцветок и странных форм.
— Смотри внимательно, Марина, — необычно серьезным, словно с министром говорит, голосом произносит Саргон.
Переливается разными цветами грибовидное облако. Пульсирует словно живое. Чудовищный ветер сминает и переворачивает автобусы и машины. От записи веет замогильным холодом и лесным пожаром одновременно. Страшно!
— Это ураган? — шепотом спрашивает девочка.
— Это не ураган, Марина. Это оружие. Самое страшное из созданного руками людей. Мы пока ещё не умеем делать подобного.
Саргон говорит, невидяще глядя на экран. Марина считает себя очень смелой. Но от слов отца становится холодно и жутко.
— Можно я пойду? Я устала.
Не поворачиваясь, император сухо бросил:
— Иди.
Только наверху, когда страшные гвардейцы остались позади, мир вновь заиграл яркими красками. Марине вновь стало весело и хорошо. Память о холодке, веявшим из загадочной коробочки, осталась.
Повнимательнее взглянув на отца, Марина совсем успокаивается. Напугавшие её кадры он видит не впервые, и даже не в десятый раз. А раз так- то вряд — ли Марине придётся наблюдать облако где-либо, кроме как на киноплёнке. Но в машине всё-таки спрашивает:
— В том мире знают о нас?
— Сложно сказать. Кое-кто из пришедших смог уйти. Нам многое нужно в их мире, но им ещё больше может понадобиться в нашем. Нас много, пожалуй, даже больше, чем их, но мы отстаем в развитии. Отстаем очень сильно. Мы сокращаем разрыв, но очень медленно. Если и знают — то хранят, как самую страшную государственную тайну. Небольшое вторжение мы в состоянии отбить, а на большое они сейчас не пойдут.
— То есть, будь бы наоборот, мы или миррены ударили бы по тому миру?
Саргон пристально смотрит на дочь. В такие моменты веришь, что её отдаленная прапрабабка полмира перевернула.
— Непременно. Слишком велик соблазн решить все проблемы за чужой счёт. Пока в выигрышном положении мы. Мы знаем, работы в каких разделах физики могут привести к открытию переходов. Знаем и… Блокируем работы в этих направлениях различными методами. Нам о них известно, им о нас — нет. Пока нет, ибо они ничуть не глупее нас или мирренов.
— Но ты же сам оттуда…
Тень чего-то непонятного мелькнула на лице императора.
— Той страны, страны великой мечты, уже нет. Большую, и, пожалуй, лучшую часть жизни я прожил здесь. Здесь мой дом, здесь моя страна. В конце-концов, здесь банально ты. Страну я буду защищать от любого врага, даже если он появится с моей бывшей родины. Тем более, там сейчас ничего хорошего не происходит.
— Но ведь и там где-то стоит похожий пилон. И его могут найти…
Саргон пристально взглянул на дочь.
— Не зря говорят, что ты умна. Это единственный пилон с двусторонней связью. Как видишь, здесь он очень хорошо спрятан, да и там укрыт не хуже.
— Только здесь кругом наши, а там — чужие.
— Верно. Только чужим сейчас дел до высокой физики нет.
— Такое время долго продолжаться не может. Иначе у них страна кончится.
— А она и так к этому движется. Человек может умирать несколько дней; государство — несколько десятков, а то и сотен лет. Мне их не жаль — сами у себя стали рушить всё, что могли — ну, значит, так им и надо. Мы за последние пару лет добыли больше информации, чем за тридцать лет до этого. Знаешь, я иногда думаю, что в крахе той страны, где я родился, виновата Великая война. Она вымела генофонд нации — нас, несколько миллионов лучших, воспитанных в духе великой идеи — от нас не осталось детей. Зато всякие двуличные и трусы успешно размножились. И потомки их в первом, и во втором поколении оказались такими же. Паразиты разъели тело. Изнутри. Теперь наступил закономерный финал. Они разъели мозг. Горько, что все так подходит к концу. Горько, но закономерно. Ужи да пингвины из неизвестных тебе стихов размножились в невероятных количествах. Погибли соколы да буревестники. Мы мечтали о звездах. До войны. И знали во время — если хочешь увидеть их — сперва надо увидеть чёрные кресты в прицеле. Уже здесь я узнал, что мой соотечественник был первым, кто поднялся в космос. Но даже сейчас нет баз на Луне и человек ещё не ступал на Звезду войны.
— На Марс.
— Что бы ступить на его поверхность, нужны другие люди. Но здесь… Если опять война выметет генофонд нации…
— То даже мне вряд ли удастся ступить на Красную планету.
— Именно так. Но история слишком часто повторяется. И здесь. И там. Никому из нас не удастся увидеть высадку на Красной планете. И вряд ли придётся подержать в руках лунный грунт.
Марине стало грустно. Чего-то красивого и загадочного она уже никогда не увидит.
Вернувшись домой, Марина сразу же отправилась в библиотеку искать книги про другой мир. Нашлось немало. За десятидневье прочла многие, бегло просмотрев остальные.
Другой мир… Мир, как мир, ничего особенного.
Он не кажется загадочным или притягательным. В чём-то — другой, а чем-то похожий. Иные очертания материков — и такие знакомые линии государственных границ. Там, как и здесь хватает войн, крови, смертей, ужасающей нищеты одних и варварской роскоши других. Что-то красиво, что-то безобразно. Как и здесь. Причудливый коктейль из величественного и ничтожного. Как и здесь. Марина никогда не видела Великой мирренской стены, но знает, что она существует. Примерно тоже для неё теперь значит и великая китайская стена — существует где-то в тех краях, куда Марине совершенно не хочется отправиться.
