Павел решил не рассказывать, а спрашивать.
— Что произошло у Юпитера?!!
— Есть ли у нас надежда вернуться на родную планету?!!
На второй вопрос они ответили сразу же: на ожившем экране телевизора космоплан «Вперед!», окутанный пульсирующим облаком, оторвался от Джолии и растаял в розовом тумане.
Они обещали возвращение.
Что произошло у Юпитера?
Это озадачило наших гостей. Им, конечно, казалось невероятным, что мы пролетели бесконечность пространства, не зная, под действием каких сил.
Они, оперируя нашими формулами и знаками, пытались объяснить Павлу на экране телевизора сущность происшедшего.
Вакуум… Таинственный вакуум… Это не пустота. Пустоты вообще нет. Пустота — это океан материальных частиц, таких же реальных, как электроны или протоны. Но мы не воспринимаем эти частицы, потому что они все имеют отрицательную энергию. Нам известно, что античастицы — это «дырки» в пустоте.
Мы только допускали существование мира отрицательных энергий. Какие же неведомые людям законы позволили этим существам вызвать к жизни отрицательную энергию и не уничтожить самих себя? Видимо, уровень знаний даже Павла был еще недостаточным, чтобы понять это.
А они упорно говорили о взаимодействии, о каком-то соответствии миров.
Мы, конечно, казались им ущербными существами, лишенными определенных ощущений.
Я говорила много вечеров подряд.
Сначала о зарождении жизни… О первичной клетке… О ее эволюции… Потом о людях…
Теперь мы уже не вмещались в салоне.
Я удобно сижу в кресле, вынесенном из космоплана. Передо мной светится телевизор. Окрестность теряется в скудном сиянии их второго солнца. И покуда видно, все огоньки и огоньки. Это шлемы скафандров. Они иногда начинают слабо покачиваться. Это значит, меня не понимают или не одобряют.
Я говорила о себе. Из нас четверых у меня самый большой земной жизненный опыт.
Детство. И возникло телеизображение. Беленькая хатка-мазанка на пригорке. Подсолнухи вдоль огорода. Мой старший брат Колька гонит утят. Мама стоит в дверях, спрятав руки под передник. Кусты полыни у дороги. Девочка с длинными косами бегает там. А понимают ли они, эти существа, что это я?
Саша рядом со мной. Его горячая рука легла на мою руку, крепко сжала. Он тоже вспомнил свое детство, свои подсолнухи.
А Павел, наверно, только и думает: как все происходит? Как это образы моего прошлого мгновенно превращаются в изображение?
Но нет! Он взволнован… Земля ведь тоже его!
Первое недоумение у тех бесстрастных существ, что заполнили равнину, вызвало появление моего сына.
А на экране все было точно так, как навсегда врезалось в памяти. Акушерка в низко надвинутой на лоб шапочке протягивает голенького младенца… И вот его уже увеличенное изображение: сморщенный, беспомощный и одна щека полнее другой…
Потом Ангола… Я говорила очень громко, пытаясь задушить их молчаливый, колышущийся протест. Говорила не о себе, а о тех, кто когда-то работал рядом со мной. О самопожертвовании. О высшей человечности… А они только качали своими огоньками!
Сначала я подумала, что они не понимают… Но экран точно отображал мои мысли. Я замолчала…. Понимали, но… не принимали… Не принимали этой отдачи себя во имя других, не знали, что в этом может быть радость. И мне стыдно стало за свою горячность. А ведь я хотела говорить о сыне!.. О том, как он в двадцать лет пошел на верную гибель, чтобы спасти других… Я не стала об этом рассказывать.
Земля звала… Далекая, неуловимая пылинка в просторах бесконечности, — она тянула к себе.
И особенно эта тоска по Родине усилилась, когда для нас стала реальной возможность возвращения.
А Павел торопился наладить связь. Только бы передать людям уже известное, сказать: мы не погибли! Мы еще есть!
И как знать! Может быть, люди сегодняшней земли владеют пространством и временем настолько, что без особых затруднений могут посетить Джолию. Не для нас… Если мы останемся здесь, нас тогда уже не будет. За время их пути к Джолии пройдут сотни наших лет…
Время выигрывает только тот, кто мчится почти со скоростью света… А для того, кто остается на планетах, оно такое же, как и на Земле. Но отрадной стала сама мысль: после нас человек все-таки ступит на эту каменистую землю.
6
Наши «хозяева» дали понять, что за пределами системы Анлореса связь с Землей можно будет установить. Началась перестройка нашего космоплана.
На корабле были умные приспособления для этого — наша «малая автоматика». И опять мы с благодарностью вспомнили людей, которые снаряжали нас в путь.
Павел, Сурен и Саша сняли обшивку, разобрали реактор, двигатель. Пока готовили корабль к возвращению, я пыталась в какой-то мере исследовать Джолию.
Помню. Гигантский купол Анлореса встает из-за степи. В это время он настолько густо окрашен, что кажется: кровавый туман заполнил все вокруг. Неясно вырисовывается тонкая сигара космоплана, рядом — котел реактора, черный, громоздкий.
Саша всегда просыпался раньше всех и провожал меня.
Помню его в этом красном сумраке. Он высоко поднял руку над головой, приветствуя меня…
Однажды днем резкие сигналы тревоги забарабанили в моем приемнике.
— Немедленно возвращайтесь!
— Немедленно возвращайтесь!
Тяжело бежать под палящим солнцем. И путь мне казался бесконечным. Но особенно страшно стало, когда я издали увидела черные, развороченные обломки того, что было когда-то реактором, сердцем нашего корабля.
Меня никто не встречал. Поднялась по сходням… Дверь в салон распахнута. Сурен и Павел согнулись над диваном… Увидев меня, расступились. Саша лежал неподвижно. Провела рукой по его лбу… Холодный пот…
— Очень сильное облучение, — шепнул Павел.
Саша дышал еле-еле… Чуть-чуть хватал воздух посиневшим ртом. Анализ крови показал неизбежность…
Это было страшно: с ясным сознанием умирал человек, всего несколько часов тому назад полный сил и энергии.
Он разговаривал… улыбался, пытался даже шутить… Но все знали: он обречен. И это знал он сам.
Павел не отходил от друга. А Саша все время шептал:
— Не надо… Не подходи… Не подходи ко мне близко… Может быть, это вредно…
После полуночи позвал нас всех.
— Помогите мне выйти из этой кабины…
— Тебе нельзя так много двигаться.
— Мне теперь уже все можно…
Саша говорил очень тихо и очень спокойно, повернув ко мне бледное, худое лицо.
— Я не хочу, чтобы это наступило здесь, в тесной комнате.
Мы вынесли его в темную ночь Джолии.
Сквозь сплошные тучи не просвечивает ни единая искорка. Только над самым нашим жилищем нависло облако-корабль наших хозяев. Тускло светятся красные точки. Но сегодня они не спускаются, как будто тоже насторожены и тоже ждут чего-то.
Саша тяжело дышит. Я вижу бледные очертания его остренького поднятого подбородка. Он все время смотрит на меня. Глубокий не то тягостный, не то облегчающий вздох вырывается из его груди.
— Я верю! Вы увидите Землю! — Его помутневший взгляд впился в мое лицо. — У вас глаза Лены, в них вся боль и вся радость Земли…
Больше он не сказал ни слова…
Милый, родной Саша! В тебе было столько жизней и энергии! Я всегда ждала от тебя чего-то неожиданного и сверхбольшого. А оказывается, сама твоя жизнь подвиг…
Мы похоронили его по земному обычаю в твердый, каменистый грунт Джолии…
День стоял яркий, багрово-солнечный. И на легком ветру чуть-чуть шевелились его волосы…
«Мудрые тени» пришли через два дня. Они в какой-то мере сочувствовали нам, но больше, кажется, беспокоились…
Они пытались объяснить нашу ошибку, которая привела к взрыву. Но, убедившись, что Павел ничего не понимает, взялись за работу сами.
И тогда мы увидели, что такое «камни». Повинуясь приказу «мудрых теней», три «камня» преобразились и внешне и, видимо, внутренне: исчезло губительное излучение, восемь щупалец, как у спрута, вытянулись из яйцеобразного тела. Они всасывались этими щупальцами в обшивку космоплана и оставались недвижимыми весь день. С заходом солнца — отпадали и лежали рядом, такие же, какими мы их увидели впервые, гладкие и тяжелые. А утром оживали, щупальца опять тянулись к космоплану. Корпус постепенно заволакивался чем-то облакообразным, как корабль «мудрых теней», эта оболочка пульсировала, иногда вспыхивая редкими искрами.
