В то время как майор спокойно переносил мелкие жизненные невзгоды, Паганель, напротив, негодовал на них. Проклиная москитов и комаров, он сожалел о том, что нет подкисленной воды, которая успокаивала бы жгучую боль от множества укусов. И хотя майор пытался утешить географа, говоря, что надо считать себя уже счастливым, если из трехсот видов насекомых, известных естествоиспытателям им приходится иметь дело только с двумя, Паганель все же проснулся в плохом настроении. Однако, когда отряд на заре собирался двинуться в путь, торопить ученого не понадобилось, так как в этот день предстояло добраться до озера Салинас. Лошади были очень переутомлены. Они чуть не умирали от жажды, хотя всадники, заботясь о них, и урезывали свою собственную порцию воды. Засуха еще больше давала себя чувствовать, а зной при северном, несущем пыль ветре – этом самуме пампасов – казался еще нестерпимей.

Вдруг Мюльреди, ехавший впереди, повернул назад и сообщил своим спутникам о приближении отряда индейцев. К этой встрече отнеслись различно. Гленарвану пришло в голову, что от этих туземцев он, пожалуй, сможет узнать что-нибудь о потерпевших крушение на «Британии». Что касается Талькава, то он отнюдь не был рад встрече с индейцами-кочевниками: считая их грабителями, он старался избегать их.

По его указанию, маленький отряд сгрудился и привел в боевую готовность оружие. Нужно было приготовиться ко всему.

Вскоре показался отряд индейцев. Он состоял человек из десяти, не больше. Это успокоило патагонца. Индейцы приблизились на расстояние каких-нибудь ста шагов. Теперь их легко можно было разглядеть. Эти туземцы принадлежали к тому пампасскому племени, которое в 1833 году разгромил генерал Розас. Рослые, с высоким выпуклым лбом, оливковым оттенком кожи, они являлись прекрасными представителями индейской расы.

Одеты они были в шкуры гуанако и хорька, а вооружение их состояло из копий футов в двадцать длиной, ножей, пращей, болас и лассо. По ловкости, с которой они управляли лошадьми, видно было, что это искусные наездники.

Они остановились шагах в ста от путешественников и стали совещаться, крича и жестикулируя. Гленарван направил к ним своего коня. Но не успел он проехать и двух саженей, как отряд индейцев круто повернул и с невероятной быстротой скрылся из виду. Истомленные лошади наших всадников, конечно, никак не смогли бы их догнать.

– Трусы! – крикнул Паганель.

– Честные люди так быстро не убегают, – прибавил Мак-Наббс.

– Что это за индейцы? – спросил Паганель Талькава.

– Гаучосы.

– Гаучосы, – повторил Паганель, поворачиваясь к своим спутникам, – гаучосы! Тогда нам не стоило принимать всех этих мер предосторожности, ибо бояться индейцев было нечего.

– Почему так? – спросил майор.

– Да потому, что эти гаучосы– безобидные крестьяне.

– Вы так думаете, Паганель?

– Конечно. Они нас приняли за грабителей и потому обратились в бегство.

Гленарван был очень раздосадован тем, что ему не удалось вступить в переговоры с этими туземцами, кем бы они ни были.

– Если я не ошибаюсь, эти гаучосы вовсе не безобидные крестьяне, – заявил майор.

– Что вы! – воскликнул Паганель.

И он с таким жаром принялся спорить по этому этнологическому вопросу, что даже умудрился расшевелить майора, и тот, вопреки своей обычной сдержанности, сказал ему:

– Мне думается, вы неправы, Паганель.

– Неправ? – переспросил ученый.

– Да. Сам Талькав принял этих индейцев за грабителей, а он хорошо знает эти края.

– Ну и что ж? На этот раз Талькав ошибся, – возразил с некоторой резкостью Паганель – гаучосы– мирные землепашцы, люди, занимающиеся скотоводством, и только. Я сам писал об этом в одной брошюре о пампасах, пользующейся некоторой известностью.

– Значит, вы ошиблись, господин Паганель.

– Я ошибся, господин Мак-Наббс?

– Если угодно – по рассеянности, – продолжал настаивать майор, – и вам надо будет внести некоторые поправки в следующее издание вашей брошюры.

Паганель, очень уязвленный тем, что его географические сведения не только подвергаются сомнению, но и становятся предметом шуток, начал раздражаться.

– Знайте, милостивый государь, – сказал он майору, – что мои книги не нуждаются в подобных исправлениях!

– Нет, нуждаются, по крайней мере в данном случае! – возразил Мак-Наббс, также охваченный упрямством.

– Вы, сударь, что-то придирчивы сегодня! – отрезал Паганель.

– А вы что-то сварливы! – отпарировал майор.

Спор неожиданно принял большие размеры, чем этого заслуживал, разумеется, такой незначительный повод, и Гленарван нашел нужным вмешаться.

– Несомненно, – сказал он, – в вашем споре, с одной стороны, есть придирчивость, а с другой – сварливость. По правде сказать, вы оба удивляете меня.

Патагонец, не понимая, о чем спорят два друга, без труда догадался, что они готовы поссориться. Он улыбнулся и спокойно сказал:

– Это северный ветер.

– Северный ветер! – воскликнул Паганель. – При чем тут северный ветер?

– Ну конечно, – отозвался Гленарван, – ваше плохое настроение объясняется северным ветром. Помнится, мне говорили, что на юге Америки он чрезвычайно раздражает нервную систему.

– Клянусь святым Патриком, вы правы, Эдуард! – воскликнул майор и расхохотался.

Но Паганель, не на шутку раздраженный, сдаваться не желал и набросился на Гленарвана, вмешательство которого ему казалось неуместно шутливым.

– Так, по-вашему, сэр, моя нервная система в возбужденном состоянии?

– Конечно, Паганель, и причина этому – северный ветер. Он здесь часто наталкивает людей даже на преступления, подобно северному ветру в окрестностях Рима.

– На преступления? – крикнул ученый. – Так я имею вид человека, собирающегося совершать преступления?

– Я этого не говорю.

– Скажите лучше прямо, что я хочу зарезать вас!

– Ох, боюсь этого! – ответил Гленарван, не будучи больше в состоянии удерживаться от смеха. – К счастью, северный ветер дует лишь в течение одного дня.

Слова Гленарвана возбудили всеобщий хохот.

Паганель пришпорил лошадь и ускакал вперед, желая рассеять в одиночестве свое плохое настроение. Через какие-нибудь четверть часа он уже и не помнил о происшедшем. Так на короткое время ученый изменил своему добродушному характеру, но, как правильно указал Гленарван, причина этого была чисто внешняя.

В восемь часов вечера Талькав, ехавший несколько впереди, сообщил, что они приближаются к желанному озеру. Четверть часа спустя маленький отряд уже спускался по крутому берегу озера Салинас. Но здесь путников ожидало тяжелое разочарование: озеро пересохло.

Озером Салинас заканчивается ряд небольших озер, которые тянутся между Сьерра-Бентана и Сьерра-Гуамини. Раньше к Салинасу направлялись из Буэнос-Айреса целые экспедиции для добывания соли, так как воды его содержат весьма значительное количество хлористого натрия. Но теперь вследствие жгучего зноя вода испарилась, и осевшая соль превратила озеро в огромное сверкающее зеркало.

Когда Талькав говорил о питьевой воде озера Салинас, он, в сущности, имел в виду не самое озеро, а пресные речки, впадающие в него во многих местах. Но в данное время и они пересохли: все выпило палящее солнце. Легко представить себе то подавленное состояние, которое овладело нашими путешественниками, измученными жаждой, когда они увидели высохшие берега озера Салинас.

Надо было немедленно принять какое-нибудь решение. То незначительное количество воды, какое еще сохранялось в бурдюках, было наполовину испорчено и не могло утолить жажду. А она жестоко давала себя чувствовать. И голод и усталость забывались перед этой насущной потребностью. Изнуренные путешественники приютились в руха – кожаной палатке, раскинутой и оставленной туземцами в небольшом овраге. Лошади, лежа на илистых берегах озера, с видимым отвращением жевали водоросли и сухой тростник.