«…Они женятся! Иван и Лида. Мне сегодня Зойка сказала. Лидка прибежала к ней в библиотеку утром радостная, сияющая и сообщила об этом. Они ведь подруги – моя сестра Зойка и эта Лида. Ненавижу ее, ненавижу! Лидку… Если бы не она, Иван, может, стал бы гулять со мной. Он ведь когда в первый раз появился в нашем клубе, на танец пригласил именно меня, а не эту выскочку! Это уже потом ее заметил…

Я очень его люблю, еще с того вечера, когда он на танцах подошел ко мне. А встречаться стал с Лидкой, не со мной… Она красивая очень, по ней многие ребята сохнут, и не только из нашей деревни. Вот и Ване тоже приглянулась. Лида всех женихов отшивала, смеялась над ними, а с Иваном стала гулять. Она моей Зойке как-то сказала, что любит его. Она еще много чего рассказывала. Как приходит к моей сестре, так они вдвоем и закрываются в комнате – шептаться, а я, прислонившись ухом к двери, слушаю. Слушаю и плачу. Один раз они меня так и застукали – подслушивающую и зареванную. Вначале отчитывали, потом смеялись, что, мол, малая, тоже на Ваньку глаз положила? Они считают меня маленькой, несмотря на то что я всего на три года младше их. Зойка с Лидкой ровня, а Иван на два года их старше.

Я, когда меня Зойка с Лидкой возле двери застали, разозлилась и убежала. Сестра меня полночи по всей деревне разыскивала. Нашла на сеновале колхозном. Мы с ней потом до самых петухов проговорили. Она все утешала меня, что, мол, встречу еще «своего Ваньку» – другого, а этот уже Лиду любит. Я возражала, что не нужен мне никто другой – ни Ванька, ни Петька, ни Серега. Никто. Только он – Иван. Я умру без него. Так и сказала, что без него – умру, жить не буду!

Сегодня сестра сообщила мне, что Лида с Иваном поженятся, у них на свадьбе вся деревня гулять будет. Зойка специально поторопилась мне первая об этом сказать, пока я от других не узнала. Думала смягчить для меня известие. Понадеялась, что я, узнав о свадьбе, пореву да успокоюсь. Да разве успокоюсь? Только тогда, когда меня не станет. Это известие – мой приговор. Я не буду жить без Ивана. Или он станет моим, или не станет меня. Я уже все решила…»

Девушка отложила ручку: на сегодня хватит. Она уже приняла решение. Закрыв толстую тетрадь в клеенчатой обложке, убрала ее обратно в тайник и из того же тайника достала женскую косынку и засушенный цветок садовой астры. Немного помедлила, с нежностью любуясь высохшим и утратившим красоту цветком, а затем бережно завернула его в косынку и спрятала сверток за пазуху.

Ей удалось незаметно улизнуть из спящего дома, не разбудив ни сестру, ни родителей. Дворовый пес по кличке Партизан загремел цепью, вылезая из будки на шум, и громко брехнул, но, услышав приглушенный голос хозяйки, замолчал и приветливо замахал хвостом.

– Тише, Партизаша, тише… Свои.

Девушка присела к псу, и тот подозрительно обнюхал узелок, который хозяйка сжимала в руке. Пахло вкусно, едой.

– Это не тебе, Партизаша, – девушка прижала к груди узелок, в котором были свежие куриные яйца и шмат сала. – Я тебе вкусное завтра дам.

Пес, будто поняв ее слова, еще радостнее завилял хвостом и лизнул хозяйку в щеку.

– Вот и славно, – девушка поднялась на ноги и вышла за калитку.

Деревня спала. Только где-то вдали раздался приглушенный женский смех, но тут же был прерван мужским голосом, произнесшим что-то неразличимое. Видимо, не спали влюбленные, уединившиеся в укромном месте. Да еще в чьем-то дворе забрехала собака. Девушка поежилась и от ночной прохлады, и от скользнувшего в душу страха: идти было далеко, в соседнюю деревню, а там – на другой конец, до самого последнего дома. Неблизкий путь, ночью, одной, под гнетом переживаний. В какой-то момент решимость дала трещину, и девушкой овладели сомнения. Она даже остановилась и крепче прижала не занятой узлом рукой сверток, спрятанный на груди. Стоит ли идти на такое? Но ведь… Ведь тогда у нее останется другой путь – последний, который не приведет уже никуда.

И она припустила бегом, желая как можно скорей миновать обе деревни и добраться до последнего дома, где ее ждут. Она бы отправилась в путь раньше, да родители, как назло, сегодня легли спать поздно. Дольше всех не могла уснуть сестра Зойка, которая все ворочалась, вздыхала, видимо, думала о предстоящей свадьбе подруги и предавалась мечтам о том, что скоро ее тоже кто-нибудь позовет замуж. Например, черноглазый Федор-тракторист, который уже вторую неделю оказывал ей знаки внимания. Или грезила о таком же синеглазом и русоволосом парне, как Иван, за которого собиралась замуж ее подруга Лида…

За мыслями об Иване дорога показалась не такой уж длинной. Девушка прошла первые дворы, и идти стало не так страшно. Беспокоило только одно: дожидается ли ее старуха, не передумала ли…

Ее ждали. В последнем доме свет не горел, но едва девушка боязливо толкнула калитку, как из темноты донесся приглушенный голос:

– Не боись, не боись. Я держу собаку. Иди смело к крылечку.

В полной темноте девушка скорее интуитивно угадала, чем разглядела, в какой стороне находится крыльцо.

– Проходи. Я сейчас зажгу свет-то.

И немного позже за спиной у гостьи брызнуло яркое желтое пятно. Старуха с фонарем в руке зашаркала к крыльцу.

– Тебя вышла поглядеть, не заплутала ли. Собаки, услышала, забрехали на том краю деревни – кто-то чужой идет. Значит, думаю, ты. Проходи, проходи.

Девушка боязливо шагнула в темное нутро старой избы.

– Не передумала, значит, – мелко засмеялась старуха, переступая вслед за гостьей порог. – Не будем света зажигать – ну его, это электричество. Нечего внимание людей привлекать. Свечи есть. Боисся, наверное? Не боись.

– У него свадьба в субботу, больше мне нечего бояться! – ответила девушка с вызовом, маскируя таким образом робость и страх, холодным комом вставшие в груди.

– Не будет свадьбы, – старуха вновь засмеялась мелким дребезжащим смехом.

Зажженные свечи, стоящие на выщербленной столешнице, осветили ее лицо – морщинистое, с маленькими живыми глазками, в уголках которых застыла лукавая усмешка.

– Вот… Это вам, – вспомнила девушка про узел, который сжимала в руке. – Гостинец.

– Без гостинца могла бы, – проворчала старуха, но, похоже, обрадовалась. С любопытством развязала выставленный на стол узелок, наклонилась, чтобы лучше разглядеть содержимое, и довольно заулыбалась. – Сало люблю. Но я бы тебе и так помогла. Ты вовремя тогда успела. Не отогнала бы собак и… Ну, давай, принесла то, что я велела?

Девушка молча кивнула и торопливо достала из-за пазухи сверточек. Развернула косынку и немного помедлила, вновь разглядывая высохшую астру. Этот цветок Иван подарил ей в тот сентябрьский вечер, когда впервые пригласил на танец.

– Садись, – старуха кивком указала на деревянный стул и придвинула к себе принесенное. – Ейная то косынка?

– Ее. Лидка в ней приходила к моей сестре, я и взяла незаметно.

Старуха кивнула и, отложив косынку, подняла со стола цветок. Долго придирчиво рассматривала, хмуря брови. И девушка забеспокоилась, что старуха его забракует.

– Мне не удалось найти что-нибудь из его вещей. Но этот цветок подарил мне он, еще в тот вечер, когда провожать пошел. Вот я и подумала…

– Это хорошо! Цветок этот – хорошо. Он тебе его дарил, установил, значит, связь. Так может оказаться лучше, чем просто его вещь. Я это оставлю себе, а взамен дам тебе… Впрочем, тебя подготовить следует. Не раздумаешь?

– Нет! – отрезала девушка и решительно добавила: – Я не буду без него жить, я уже решила.

– Но-но, – рассмеялась старуха. – Молодая еще слишком. Все бы могло у тебя получиться и без таких вмешательств – с другим. Но раз уж так… Решительная ты и упрямая, на попятную не пойдешь, вижу. Горячая, как молодая лошадка. Да и отчаянная такая же. Я бы не стала тебе помогать, да в долгу у тебя оказалась. Дело-то нелегкое. Твой любимый слишком уж любит ту девчонку, обычным приворотом тут не помочь. Разрушить бы, может, и разрушили их связь, да ненадолго. Не полюбил бы он тебя, все равно бы к ней через время вернулся. Сильная уж очень у них любовь. Да и твоя, знаю, по силе не уступает. Я на тебя расклад делала. На него, на нее и на тебя: думала, как помочь. И есть один способ. Но, каюсь, не хотела бы я прибегать к нему.