Но готовя завтрак, раскладывая по тарелкам овсяную кашу, Алиса ловила на себе настороженные взгляды мужа. Сережа не умел наблюдать скрыто. Не умел ни врать, ни утаивать что-либо, был открыт, как ладонь. И это было, с одной стороны, хорошо, но с другой… Именно сейчас это его топорное неумение делать что-то скрытно Алису очень раздражало, нервировало и злило. Под взглядами мужа она была будто под софитами. Вся на виду – мимика и жесты, выдающие волнение. И хоть Алиса понимала, что это связано со вчерашним происшествием, не получалось отвязаться от мысли: муж поглядывает подозрительно потому, что ему стало известно о ее тайной переписке.

– Ну что ты так на меня смотришь?! – не выдержала она в тот момент, когда Сережа уж совсем стал откровенно провожать взглядом каждую ложку с кашей, которую Алиса отправляла себе в рот.

Муж встрепенулся и заморгал, будто его поймали с поличным.

– Так… Ничего. Беспокоюсь за тебя. Ты вчера меня здорово напугала.

– Я в порядке, – буркнула Алиса, опуская взгляд в тарелку. – И не сумасшедшая, – добавила после того, как Сережино ответное молчание на ее реплику показалось слишком уж красноречивым.

– Я этого не говорю!

– Ну и хорошо. Давай оставим эту тему. Ешь кашу. Нам выходить через пятнадцать минут.

Завтрак прошел в тишине: они не обсуждали, как обычно, новости, не строили планов на будущий вечер. Доели, молча, каждый свою порцию, так же молча составили тарелки в раковину, выпили чай. «Будто мы в ссоре», – подумала Алиса, и ей захотелось сделать что-то такое, чтобы убедить себя в том, что это не так. Порывисто броситься мужу на шею, крепко-крепко прижаться к нему всем телом, потереться носом о пахнущую пеной для бритья щеку – как она делала обычно, еще совсем недавно. Но почему-то Алиса сдержала этот порыв.

В машине она включила радио и под бодрые призывы ведущего начать новый день и его несмешные шутки опять задумалась о вчерашнем происшествии.

…Сереже удалось открыть запертую комнату. Замок был простым, держался на паре винтов. Муж просто вывинтил его и потом, когда они осмотрели комнату, вставил обратно. Хозяйка, сдавшая им жилье, вряд ли заметит, что квартиранты заглядывали в закрытое помещение.

В комнате не оказалось ничего интересного. Вернее, интересного было много чего, но все, что находилось там, не могло дать объяснения подозрительным шумам. Алиса и сама не знала, что ожидала увидеть. Может быть, другую дверь, ведущую в соседнюю квартиру. Или клетку с животным, способным долгое время прожить без пищи и ухода. Да что угодно! Но комната была заставлена старыми вещами: пустыми чемоданами (Алиса не поленилась заглянуть в каждый), стульями с протертой на выпуклых подушках-сиденьях обивкой, тюками с тряпьем, связками старых газет и журналов. Возле стены стояла кровать без матраса с металлической сеткой, а рядом – ящик с инструментами. Около противоположной притулился, будто утомившийся старик, пустой буфет. Под встревоженным взглядом мужа Алиса обошла комнату дважды, рассматривая вещи вначале испуганно, осторожно, потом – более внимательно. Сережа же все это время стоял возле двери, с вывернутым замком в одной руке и отверткой – в другой. И Алиса, чувствуя на себе взгляд, злилась. На мужа – за то, что вскрыл комнату не потому, что поверил рассказу, а чтобы прекратить ее истерику. И на ситуацию, в которую она попала.

Происшествие так обессилило и расстроило ее, что Алиса отказалась от ужина и легла в постель. Сережа заботливо приготовил чай, в который добавил коньяку с медом. И даже посидел рядом, пока она не уснула, словно мать с заболевшим ребенком. Но хоть Алиса и спала глубоко, во сне продолжала переживать случившееся. Ей снилось, что сидит она за компьютером и пишет письмо кумиру, в котором подробно рассказывает обо всем случившемся. И после того, как оно было отправлено, Алиса проснулась. Муж уже спал рядом, на табло электронных часов высвечивалось время – три часа. Однако, хоть до подъема оставалось много времени, чувствовала она себя выспавшейся. Еще немного поворочавшись в раздумьях, переживая в воспоминаниях не вечерний кошмар, а недавнее сновидение, оставившее молочно-сладкое, как ириска, послевкусие, Алиса решительно встала. Сон подсказал решение: нужно поделиться происходящим с писателем Лучкиным и спросить у него совета! Чьи еще слова могут успокоить лучше чая с коньяком? Алиса тихонько вылезла из постели и включила ноутбук…

Сейчас, разглядывая в окно поток почти не двигающихся машин, она думала, что поступила очень глупо, написав такое письмо с шизофреническим душком человеку, уважение и внимание которого желала завоевать. Поддалась желанию получить сочувствие и совет… Но ведь его сочувствие не нужно! Не потенциальной клиенткой ей хотелось быть для него, а Богиней. И неважно, что на «богиню» она не тянет, ведь так приятно потешить себя фантазиями, как в один из дней она встречает писателя в реальности и пленяет его своей привлекательностью, загадочностью и умом!

Сейчас, уныло рассматривая плетущийся рядом с их машиной по другой полосе серый «Опель», Алиса думала о том, что ее мечты – всего лишь пепел, растертый между пальцами. Красотой она не блистала. Загадочной тоже не была – достаточно вспомнить, как она письмо за письмом обнажала перед писателем душу. Ум… О каком уме можно говорить после того, как она так глупо попалась на удочку подростковых фантазий и увлеклась «звездой», мечтая, что однажды «небожитель» сойдет с небосклона ради нее? Божество не преклоняет колен перед блеклой молью. И уж тем более о каком уме можно говорить после того, как она вчера рассказала о своих «галлюцинациях»…

– Алиса, что с тобой? – ворвался в ее мысли встревоженный голос мужа. Алиса от неожиданности вздрогнула и резко повернулась к нему.

– Ты так скривилась. У тебя что-то болит?

Болит. Совесть и самолюбие.

– Нет, – мотнула она головой и вновь уткнулась в окно. Машины в соседнем ряду получили возможность двигаться быстрее, чем в ряду, где простаивал их «Фольксваген», и серый «Опель» вырвался вперед на три машины. Его место заняла другая, не опознанная Алисой иномарка синего цвета, с заднего сиденья которой мальчик лет пяти показывал в окно язык. Алиса не сдержалась и состроила мальчику рожу. Тот засмеялся и высунул свой розовый широкий язык так сильно, как мог. «Фу», – подумала Алиса и отвернулась. Вытащив из сумочки мобильный, она вошла в Интернет, чтобы проверить почту. И, не увидев ответа от писателя, еле сдержала набежавшие от огорчения слезы.

Когда Инга свернула на улицу, ведущую к дому, то заметила вышедшего из ворот брата. Вадим, одетый в джинсы и светлую футболку, шел навстречу торопливым шагом.

– Ты куда собрался? – удивленно спросила она, подходя к брату.

– Почти то же самое собирался спросить и у тебя, с той лишь разницей, что меня интересует, откуда ты идешь.

– С кладбища, – не стала отпираться Инга.

– Понятно, – многозначительно усмехнулся Вадим. Но ни расспрашивать, ни комментировать больше не стал. Сунул руки в карманы и, кивнув за спину Инги, спросил: – Пройдешься со мной?

– Далеко? Боюсь, Алексей уже проснулся и хватился меня.

– Хватился, – кивнул брат. – Но я сказал, что ты пошла на рынок. Ты тут превратилась в раннюю пташку.

Вадим был прав: обычно Инга ложилась спать очень поздно и вставать рано не любила. А здесь, в городке детства, вернулись ее утраченные привычки. Часто Инга вставала рано и уходила на рынок, чтобы принести Нине Павловне свежих, еще с капельками росы на боках, овощей, не успевших истомиться под утренним солнцем в корзинах в ожидании своего покупателя. Пожилая женщина говорила, что, если хочешь получить лучшую часть мяса и застать богатый выбор рыбы, отправляться за покупками нужно спозаранку. Ни рыба, ни вырезка дожидаться, пока ты выспишься, не станут. И Инга соблюдала это правило.

– Я проходила мимо рынка, но не зашла на него. Задумалась.