– Тебе плохо, Виктория? – испуганно спросил мальчик. Его чуть подташнивало, и он старался не смотреть на ее рану.

– Все в порядке, – заверила она, опуская голову пониже, чтобы прийти в себя. Конюх продолжал качать насос, и когда Оливия посчитала, что рана очистилась, протянула руку Джеффу, державшему полотенце, и позволила мальчику поиграть в доктора. Но он отчего-то уставился на ее ладонь и громко охнул. И весь его мир внезапно перевернулся. Она не вспомнила о родинке! И теперь он точно знает, кто перед ним!

– Тетя Олли, – прошептал мальчик, не в силах поверить увиденному. Мачеха и вправду изменилась, но он в жизни не предполагал, что они посмеют так надолго поменяться местами! – Где… – начал он, но тут к ним подошел Роберт.

– Ну как? – взволнованно осведомился он. – Позвать старого дока?

– Нет, все хорошо, – отказалась Оливия, боясь, что доктор тоже заметит родинку. Может, и ему известно, в чем дело, не говоря уже о Берти. Нет, она не посмеет никому показать рану.

– Ничего страшного, Роберт. Я просто испугалась.

– Хорошо еще, что палка не прошла насквозь, мисс Виктория, – заметил Роберт, качая головой – Перевяжите хорошенько, не то занесете заразу.

Джеффри последовал его совету, постаравшись скрыть примету от посторонних глаз, но, как только они остались наедине, широко заулыбался. Он не потерял свою Олли!

Оливия крепко прижала к себе мальчика. Она в жизни не видела, чтобы ребенок был так счастлив!

– Я же говорила, что никогда тебя не покину, – прошептала она.

– А папа знает? – смущенно спросил Джефф.

– Никто не знает, кроме тебя, милый. Только не говори никому. Поклянись, что сохранишь тайну.

– Обещаю, – серьезно ответил мальчик, и Оливия поняла, что он сдержит слово, хотя бы потому, что со всей страстью не желал возвращения мачехи. Не то чтобы она была злой и жестокой, просто равнодушной. И он платил ей тем же.

– Папа очень рассердится, когда узнает? – встревожился Джефф.

– Наверное, – вздохнула Оливия. Зачем лгать, она и без того обманула мальчика.

– И прогонит тебя?

– Вот этого не знаю. Нужно быть начеку и не выдать себя. Пока мы вместе и будем этому радоваться. Джефф, я не шучу: ни одна живая душа не должна об этом проведать.

Она умоляюще посмотрела на мальчика.

– Я не болтун, – с оскорбленным видом заверил Джеффри и, обняв тетку за талию, повел к дому.

Последнюю неделю июня Чарлз провел в Кротоне, с женой и Джеффом. Рана Оливии уже успела зажить, и Джефф крепко держал слово. Он ни словом не обмолвился о своем открытии и вел себя как обычно, ничем не давая знать, что владеет секретом. Несколько дней Оливия волновалась, что ее разоблачат, но постепенно успокоилась и все потекло по-прежнему. Отец прекрасно выглядел, Берти расстраивалась из-за скорой разлуки, а Доусонам не терпелось поскорее отправиться на побережье. Чарлз снял для них особнячок в Ньюпорте.

Как обычно, здесь отдыхали Гоулеты, Вандербильды в роскошных домах, скромно называемых «коттеджами», ежевечерне устраивались вечеринки, балы и концерты. К тому же и погода была чудесная. Джефф обожал плавать вместе с мачехой, и Чарлз был на седьмом небе от счастья.

Четвертого июля, в День независимости, они, стоя на причале, смотрели фейерверк. Дом, арендованный Чарлзом, оказался очень уютным, и, проведя с семьей весь июль, Доусон первого августа вернулся к работе. Правда, он неизменно приезжал по выходным, и Оливия уже с пятницы начинала сгорать от нетерпения. Она и Джефф прекрасно уживались вдвоем, и мальчик никогда, даже наедине, не проговорился и не назвал ее настоящим именем. В одиннадцать лет он уже был достаточно умен, чтобы понять: о некоторых вещах лучше вообще не упоминать.

Они подолгу гуляли по берегу, пили чай с друзьями, бывали в яхт-клубе, собирали раковины, делали коллажи для Чарлза и даже как-то смастерили матросский амулет, усаженный крохотными ракушками. Оливия щедро делилась с Джеффом своей любовью, нежностью и талантами. И Чарлз, приезжая в Ньюпорт, неизменно понимал, что стоило отправиться в такую длинную поездку, чтобы увидеть их счастливые, довольные лица.

– Не знаю, как мне удается выжить без вас целую неделю, – сказал он как-то после ужина. Дни и в самом деле казались ему бесцветными и пустыми, а дом – одиноким и заброшенным. Он оживал только рядом с женой.

– Как я жил до нашей встречи? – вздохнул Чарлз, целуя ее. Они стояли на балконе спальни, залитые лунным светом. Ночь выдалась изумительной, тихой, теплой и звездной, и он хотел жену с новой силой, хотя они только что сплетались в страстных объятиях. Чарлзу нравилось прижимать жену к себе, тихо говорить о пустяках и просто быть рядом. Но едва они вернулись в спальню, как он не смог устоять перед ее чарами. Весь первый год она держала его на расстоянии и вздрагивала при одном прикосновении. Но сейчас она воспламенялась от одного взгляда. И всегда была бесконечно чувственной, просто он не сразу сумел ее разбудить.

Все переменилось с той минуты, как Чарлз признался себе, что любит ее.

Этой ночью, когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу, Чарлз бережно гладил ее щеку кончиками пальцев. Теперь он желал от жены лишь одного, но боялся попросить: слишком хорошо знал ее отношение к этому предмету. Но, возможно, когда-нибудь Виктория отречется и от своих вольных идей. Она уже давно не упоминала о суфражистских собраниях, хотя по-прежнему жадно читала в газетах все статьи военных корреспондентов. Кроме того, она сдержала слово и бросила курить, и Чарлз прекрасно понимал, какого невероятного усилия это потребовало. Он заметил также, что Виктория и спит по-другому – свернувшись клубочком и прижавшись к нему. Раньше она отодвигалась как можно дальше, а теперь лишь довольно мурлыкала рядом, и это безумно ему нравилось.

Назавтра после его приезда они, как обычно, отправились на берег и устроили пикник на песке, а по пути домой зашли за покупками. Оливия потребовала зонтик от солнца, утверждая, что от жары у нее кружится голова. Джеффу нужны были новые туфли: он так вырос за лето, что едва влезал в старые. Семейство оживленно переговаривалось, но тут Оливия случайно увидела, как маленькая девочка выбежала на дорогу за мячом и оказалась между двумя экипажами. Одна из лошадей испугалась и встала на дыбы. Мать малышки истерически взвизгнула, но никто не бросился на помощь. Чарлз не успел сделать и шага, как Оливия метнулась вперед, схватила ребенка и кинулась обратно. Девочке было не больше двух-трех лет, и Оливия сумела прикрыть ее собой. В это время лошадь снова опустилась на все четыре ноги и слегка задела Оливию копытом. Однако она все-таки успела перебежать на обочину, не выпуская ребенка. Волнение и чересчур яркое солнце сыграли свою роль: перед глазами девушки все плыло, а от воплей разболелась голова. Лошадей придержали, мать ребенка рыдала, няня кричала на нее, малышка тоже плакала, а Чарлз, не обращая ни на кого внимания, ринулся к жене. Джефф не отставал от отца.

– Боже, ты что, решила покончить с собой? – обрушился Чарлз на нее, еще не успев опомниться. Неужели Виктория не понимает, как была близка к гибели?!

– Но, Чарлз… ребенок… крошечная девочка…

Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами и, казалось, была в это мгновение так далеко, на другом краю света. С лица ее медленно сбегала краска. Она слышала все, что он говорил, но внезапно что-то случилось. И хотя Чарлз продолжал шевелить губами, с языка не слетало ни звука. Он вдруг посерел и стал уменьшаться в размерах. Оливия недоуменно уставилась на Чарлза, и он с ужасом увидел, как она пошатнулась и, подобно растаявшему мороженому, «стекла» на землю. Он едва успел подхватить жену, прежде чем ее голова ударилась о мощеный тротуар. Чарлз, перепугавшись, позвал на помощь. Он думал, что копыта почти ее не задели, но, возможно, дело куда хуже!

– Доктора! Пошлите за доктором!

– Что случилось? Что произошло? – спросила женщина.