– Одна минута!
Под ложечкой засосало сильнее. Билл оглядел помещение. Сильвия, прикрыв глаза, в последний раз повторяет слова и пытается сосредоточиться, Хелен и Джон заняли свои места и готовы к грандиозному скандалу, с которого начинается серия. Торговец наркотиками в окровавленной рубашке за кадром уплетает большущий сандвич «пастрами»...
В полной тишине ассистент режиссера поднял руку с растопыренными пальцами, показывая количество секунд, оставшихся до включения камеры. Четыре... три... две... одна... Спазм под ложечкой. Рука опускается...
Хелен и Джон отчаянно ругаются, выражения используют грубые, но в пределах цензуры, ситуация на грани взрыва. Джон хорошо знает текст, и все же временами они, как всегда по ходу сцены, импровизируют. Чаще всего Хелен, но у нее это хорошо получается, и Билл не возражает, поскольку она не сильно отдаляется от текста и не подводит других актеров...
Проходит четыре минуты драматического спектакля, хлопает дверь, и наступает рекламная пауза. Хелен сходит с площадки бледная как полотно. Их работа хоть и коротка, но интенсивна, диалоги и ситуации настолько реальны, что актеры играют с удивительной достоверностью. Билл поймал ее взгляд и улыбнулся. Она, как всегда, хорошо поработала, прекрасная актриса.
Снова поднимается вверх рука ассистента, призывая всех к готовности. Полная тишина. Ни звука, ни шороха, даже ключи ни у кого не звякнут в кармане.
Джон отправляется в загородный дом к торговцу наркотиками, который анонимно звонил Хелен и сообщил ей о романе мужа с ее сестрой. Раздаются выстрелы – мужчина в окровавленной рубашке распростерт на полу, он, безусловно, мертв. Крупным планом лицо Джона, безжалостные глаза убийцы вызывают дрожь. Рядом стоит Воун.
Следующий кадр: Воун, необыкновенно красивая, в маленькой, но шикарно обставленной квартирке, которую снял для нее Джон. Девушка прощается с выходящим от нее мужчиной. Без слов понятно, что она занимается проституцией. Крупным планом глаза Воун – тревожные, прекрасные и несколько остекленевшие.
Билл внимательно следит за тем, как разворачиваются события, потом снова наступает рекламная пауза, и он расслабляется. Каждый день у него перед глазами разыгрывается новая пьеса, новая драма, раскрывается новый мир. Эта магия не перестает его интриговать.
Иногда он задает себе вопрос, почему работает, почему сериал пользуется таким успехом? Может быть, потому, что он сам им так увлечен?
Изредка Билл гадал, что бы случилось, если бы он продал концепцию сериала или бросил его?.. Остался бы в Нью-Йорке, занялся чем-нибудь другим, по-прежнему был бы женат на Лесли, жил с ней и сыновьями... Появились бы у них еще дети? Писал бы он пьесы для Бродвея? А может, они с Лесли все равно бы развелись? Трудно загадывать...
Убедившись, что все идет хорошо и ему не обязательно дожидаться конца съемки, Билл вышел из студии и медленно направился к себе в кабинет. Он был утомлен, но ощущал удовлетворение и уверенность, что ближайшие серии также должны пройти на хорошем уровне.
Билл любил сериал и за то, что тот не позволял ему расслабляться и благодушествовать. Здесь нельзя было двигаться по накатанной колее, использовать готовые рецепты или повторяться. Нужно постоянно фонтанировать свежими идеями, вдыхать новую жизнь в свое детище, иначе оно бы просто умерло. Биллу нравился этот напряженный ритм, каждодневное испытание своих сил.
Сегодня все удалось, он вернулся к себе в офис, уселся на диван и стал глядеть в окно.
– Как там дела? – спросила Бетси, бывшая его секретаршей уже почти два года, что на телевидении считалось чуть ли не вечностью.
– Все о’кей. – Билл выглядел довольным. Под ложечкой больше не сосало, наступило приятное состояние удовлетворенности. – От руководства телекомпании известий не было?
Он направил им некоторые новые идеи относительно дальнейшего развития сериала и ждал ответа, хотя знал, что руководство, конечно же, разрешит ему действовать по своему усмотрению.
– Еще нет. По-моему, Леланд Харрис и Натан Стейнберг куда-то уехали.
Это были боги, от которых зависела его жизнь, – всеведущие, всесильные, всевидящие. С Натаном Билл время от времени ездил на рыбалку, и, хотя бытовало мнение, что он прохвост, Билл его, в общем-то, любил и не мог пожаловаться на плохое к себе отношение.
– Вы сегодня уйдете пораньше? – с надеждой взглянула на него Бетси.
Иногда, когда Билл приходил в офис на рассвете, он уходил около пяти, но это случалось редко, и теперь он только покачал головой и направился в противоположный угол кабинета, к письменному столу, рядом с которым на отдельном столике помещалась его старая пишущая машинка фирмы «Роял» – одна из немногих вещей, оставшихся от отца.
– Я, наверное, еще останусь. – Написанное сегодня утром сработало, а это значит – им придется вносить много изменений в следующие серии. – Роль Барнеса придется полностью вычеркнуть. Мы его просто убили. Воун теперь грозит тюрьма, не говоря о том, что у Хелен наконец-то открываются глаза на Джона. Еще немного, и она узнает, что ее младшая сестра благодаря ее дорогому муженьку пристрастилась к наркотикам и стала лгуньей.
Билл удовлетворенно улыбался, вытянув ноги под письменным столом, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Он был доволен и расслаблен.
– Вы просто помешаны на своем сериале. – Бетси надулась и вышла из кабинета, но тут же опять просунула в дверь голову: – Заказать вам что-нибудь из столовой на вечер?
– Господи... теперь я знаю, что ты хочешь отравить меня. Оставь на своем столе пару сандвичей и термос с кофе. Я возьму, когда проголодаюсь.
Но чаще всего Билл вспоминал о времени лишь к полуночи и тогда уже не хотел есть. Бетси часто удивлялась, как он не умирает с голоду, когда утром обнаруживала в кабинете полные окурков пепельницы, дюжину чашек с недопитым кофе и с полдюжины разбросанных оберток от «Сникерсов».
– Вы бы поехали домой и поспали.
– Спасибо, мамуля, – ухмыльнулся Билл, а Бетси снова закрыла дверь.
Она была замечательная особа, и Билл очень ценил ее.
Он все еще улыбался, думая о Бетси, когда дверь снова открылась. Билл поднял глаза и увидел Сильвию в костюме и гриме.
У него всегда захватывало дух от ее потрясающей внешности. Рослая, стройная, с полной, высокой силиконовой грудью, словно просящей, чтобы мужские руки касались и ласкали ее, невероятно длинноногая, она была почти такого же роста, что и Билл. Густые черные волосы до талии, матово-белая кожа, зеленые кошачьи глаза – на такую девушку мужчины заглядывались бы везде, даже в Лос-Анджелесе, где актрисы, фотомодели и просто красивые девушки – в порядке вещей. Но Сильвия Стюарт не была просто красоткой. Билл считал ее работу весомым вкладом в успех сериала.
– Ты хорошо поработала, малышка. Просто здорово, молодец. Впрочем, как всегда.
Сильвия молча улыбалась, а он встал, вышел из-за письменного стола и ласково поцеловал ее. Она села в кресло, положив ногу на ногу, чем заставила сердце Билла биться чаще.
– Господи, ты создаешь нерабочую обстановку, когда так одета.
На Сильвии было маленькое черное платье, в котором она играла последнюю сцену серии, – сногсшибательное и сексапильное. Костюмеры одолжили его у модельера Фреда Хеймана.
– Надела бы лучше джинсы с футболкой.
Но вид Сильвии в сверхоблегающих джинсах сводил все мысли Билла к тому, как бы ее поскорее раздеть.
– Костюмеры сказали, что я могу немного его поносить.
Ей каким-то образом удавалось выглядеть невинно и в то же время чувственно.
– Это здорово.
Билл улыбнулся Сильвии и снова сел за письменный стол.
– Оно тебе очень идет. Может, мы на следующей неделе выберемся куда-нибудь поужинать, и ты сможешь его надеть.
– На следующей неделе? – переспросила она с видом ребенка, которому только что сообщили, что любимая игрушка сдана в ремонт до вторника. – А почему мы не можем пойти сегодня?
Сильвия капризно надула губы, чем позабавила Билла. В таких сценах она была неподражаема. Это была еще одна грань ее потрясающей, пленительной внешности.
