Нижняя губа у нее задрожала, и она вытянула из рукава платок.

– Видимо, за участие в фильме должны были заплатить?

– Ну это уж наверняка. – Барбара Стейн-Коллинсон усмехнулась, глянула на стену в фотографиях. – Он всегда знал, как заработать, наш Фред. И, кстати, умел тратить деньги. Впрочем, рыбный промысел всех этому учит. Месяц вкалываешь где-то вдалеке, потом трое суток дома. Набитый карман и несколько часов на траты. Их так и прозвали: «миллионеры на три дня».

– Значит, это последнее, что вы слышали?

– От него самого? Да. Но три дня назад нам позвонила женщина из телекомпании. Должно быть, номер значился в его списке контактов на экстренный случай. Она сказала, что Фред исчез, одна из спасательных шлюпок тоже пропала, что его ищут. И что разговоры о случившемся давались Фреду с трудом. Что она обязательно свяжется с нами. Вот, собственно, и все. По-моему, просто глупость: спустя столько лет? Погибнуть в море, как и его товарищи?..

Она замолчала, не сводя с Макэвоя настороженных голубых глаз.

– Прозвучит ужасно, Гектор, но почему он просто не наглотался таблеток? Зачем эти выкрутасы? Думаете, он чувствовал себя виноватым? Захотел уйти, как и его друзья в шестьдесят восьмом? Сдается мне, леди с телевидения на то и намекала, да только на Фреда это попросту не похоже. Он сделал бы все тихо, без лишнего шума. Он обожал сыпать небылицами, производя впечатление на дам, но даже не пожелал говорить с газетчиками, когда все случилось, – так зачем было устраивать теперь такую драму?

– Возможно, потому он и согласился сниматься? Чтобы попасть туда, где затонул траулер?

Долгий ответный вздох шел из самой глубины ее существа. Будто она хотела полностью очистить легкие.

– Возможно. – Она осушила бокал.

– Я очень вам сочувствую, миссис Стейн-Коллинсон.

Она кивнула. Улыбнулась:

– Барбара.

Макэвой протянул руку, его ладони коснулись прохладные, мягкие пальцы.

– И что теперь будет? Говорю вам, эти люди навряд ли окружили его заботой. Он ведь старик, а они позволили ему уйти на палубу и сотворить такое! Мне многое непонятно…

Макэвой поймал себя на том, что согласно кивает. Вопросы имелись и у него. Какая-то мысль скреблась в сознании. Надо бы узнать побольше, докопаться до сути. Нужно рассказать этой милой даме, почему спустя сорок лет после трагедии ее брат погиб – в точности так же, как едва не погиб в молодости.

Он помнил, что не следует обещать, что он обязательно свяжется, когда выяснит, что же произошло. Знал, что не нужно оставлять номер домашнего телефона и просить позвонить, если она вспомнит еще что-нибудь. Если возникнут вопросы. Или просто захочется поговорить.

Но именно это он и сделал.

Макэвой выдернул мобильник из кармана и вновь прослушал сообщение. Даже искаженное крошечным динамиком, раздражение в женском голосе не спутать ни с чем.

– Макэвой, это опять я. Сколько раз повторять? У меня хватает забот и поважнее, чем за тобою гоняться. Ты нужен нам здесь, так что шевели уже задницей.

Голос Триш Фарао. Последнее сообщение оставлено всего через сорок пять минут после первого, но между ними было еще шесть, включая приглушенный, настороженный шепот Бена Нильсена, рекомендовавший Макэвою немедленно бросить все, чем бы тот ни занимался, иначе он рискует лишиться жизненно важных частей тела.

Перед зданием полиции ошивалось с полтора десятка репортеров, но на него они внимания не обратили, так что Макэвою удалось проскользнуть в большие двойные двери, а затем и в холл приземистого строения из стекла и кирпича, так и не услыхав ни единого вопроса.

– Оперативный штаб? – выпалил он.

– Тебе Фарао? – уточнил плечистый, бледный дежурный. Он сидел на вращающемся кресле с кружкой кофе и книгой в твердом переплете. Мускулистый, хотя и не первой молодости, дежурный производил впечатление человека, привыкшего к ритму ночных смен и не намеренного позволить кому-то нарушать заведенный порядок. Воротник форменной рубашки с коротким рукавом туго стягивал шею, отчего казалось, будто круглая голова существует отдельно от тела.

– Точно.

– Пока обустраивают. Загляни в старый кабинет Роупера. Дорогу знаешь?

Макэвой посмотрел на него в упор. Попытался понять, не прозвучало ли в голосе ехидцы. Почувствовал, как щеки обдало жаром.

– Как-нибудь найду, – неуверенно улыбнулся он.

– Ха, еще б ты не нашел, – фыркнул дежурный.

Макэвой отвернулся. Он привык к подобному отношению. Привык к презрению и злости, недоверию и откровенной неприязни со стороны той части полицейской братии, которой Дуг Роупер оказывал протекцию.

Он знал, что, если бы не его габариты, многие коллеги уже плюнули бы ему в лицо.

Без спешки он двинулся по коридору, но, скрывшись из поля зрения дежурного, сорвался на бег. Поднялся на этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Вдоль по другому коридору. Размытыми кляксами мимо проносились фотоснимки, плакаты, предупреждения и призывы, налепленные на доски объявлений и прямо на обшарпанные стены.

Голоса. Крики. Топот. Грохот. Сквозь двойные двери красного дерева, прямиком в львиное логово.

Макэвой уже поднял руку, чтобы постучать, как дверь кабинета рывком распахнулась. Из комнаты вылетела разъяренная Триш Фарао, договаривая на бегу:

– …им давно пора это понять, Бен.

Миловидная женщина сорока с чем-то лет, она больше походила на уборщицу, чем на старшего следователя. Росту в Триш едва за оговоренный инструкцией минимум, пухленькая, с длинными черными волосами, которые раз в полгода подвергаются стрижке-укладке, а в остальное время прозябают безо всякого ухода. У нее четверо детей, и она изливает на своих подчиненных ту же смесь нежности, гордости и агрессивного недовольства, которую отработала на отпрысках. Триш не держит дистанции с подчиненными, не чурается флирта и до одури пугает молодых коллег мужского пола, распространяя на них своеобразные чары из разряда «мама-твой-лучший-друг». Макэвою она напоминала персонажа Анны Бэнкрофт в «Выпускнике»[9]. Обручальное кольцо на пальце, хотя среди фотографий на ее рабочем столе не было снимка мужчины.

Увидев Макэвоя, Триш резко остановилась, и детектив-констебль Нильсен по инерции ткнулся ей в спину. Развернувшись, она обожгла его взглядом, а потом ощерилась на Макэвоя:

– На ловца и зверь!

– Мэм, я находился в зоне плохого радиоприема, выполнял особое задание помощника главного констебля Эверетта, и…

– Тсс. – Триш приложила палец к губам, а затем выставила перед собой ладони; глаза ее были зажмурены, она выжидала, как будто считала до десяти.

Какое-то время все трое – детектив-констебль Нильсен и сержант Макэвой, словно непутевые, нескладные ученики-прогульщики, и их расстроенная учительница – молча стояли в коридоре.

Наконец Триш выдохнула.

– В общем, ты уже здесь. Не сомневаюсь, причины у тебя имелись. Бен тебе все расскажет, и сразу садись за базу данных. Телефоны уже навряд ли чем-то помогут, но нам нужно поскорее забить всех прихожан в эту твою таблицу. Я ведь не ошибаюсь, для того она и предназначена? Тьма свидетелей из самых разных кругов. Связи между…

– Да-да, – заторопился Макэвой, – почти как диаграмма Венна[10]. Выясняем все, что можно, об определенной группе людей, загружаем данные в систему и отслеживаем все параллели или, точнее сказать, нахлесты, и…

– Договорились! – улыбнулась Фарао. – Я и говорю, Бен введет тебя в курс наших дел и возьмет твои показания.

– Мэм?

– Ты и сам свидетель, Макэвой. Ты видел преступника. Черт возьми, да тебе по морде дали орудием убийства! И о чем вы оба только думали, ты и Эверетт, когда…

– Я выполнял приказ, мэм.

– Так выполняй мой. – Глянув на часы, Триш Фарао добавила: – Планерка ровно в восемь, – и быстро пошла по коридору, стуча каблуками байкерских сапог.