— Передумали, — проговорила она, — испугались, Юфнаресс? Но это хорошо, что передумали. Я получила вашу записку. Что ж, только не думайте, что я забуду ваш отказ и вас прощу. Хотя, все зависит только от вас. Может быть, и забуду.

— Как будет угодно Леди, — проговорил он негромко. Лгать было легко, легко и просто, так никогда не было легко говорить правду, глядя в ее глаза. В душе царил штиль, тишина и покой.

— Значит, вы согласны?

Юфнаресс пожал плечами.

— Вы правы, глупо отказываться, исполнителя вы всегда найдете, а, может быть, и меня подставите. Так что, для меня все равно нет выхода.

— А письма? Вы уже не надеетесь на их защиту?

Юфнаресс спокойно улыбнулся.

— Письма, Леди, далеко отсюда. Боюсь, если вы возьметесь за меня всерьез, мне не будет разницы, есть они или нет. Вам, да, вам, они необходимы. И я их, разумеется, приберегу. Но, если подумать, то какая мне выгода от того, что Лига устоит против Эрмэ? Какая мне выгода от того, что Элейдж, а не я, будет сенатором Лиги?

— Значит, вы решились?

Юфнаресс пожал плечами.

— У меня, что, есть другой выход? Иной, кроме того, который вы мне навязываете? Я не обманываюсь в ваших чувствах. Вы, Леди, уничтожите меня, стоит вам лишь обезопасить себя от гнева Императора, или занять его место. Ведь ваше кредо — уничтожь строптивого раба. Пока вы этого не можете. Ну и мне придется сказать вам, сказать, потому как вы и сами это поймете, чуть позже, может быть. Просто мне надоели игры впотьмах, и надоела эта ложь, которой на Эрмэ оплетено все. И я предупреждаю. Я участвую в этих играх, в играх, в которые меня втянули вы. Но играть намерен до конца. До высшей ставки. Трон Великой Империи давно не переходил к рабу, но, все может измениться.

Локита рассмеялась, присев рядом заглянула в его глаза, в темных зрачках ее глаз полыхало торжество, сияло темным заревом. И ее лицо от того становилось лишь только красивее, красивое темной, гневной красотой неистовой королевы. Губы дрогнули, словно желая что-то сказать, но она промолчала, впервые промолчала, не уколов словами.

Юфнаресс поднялся, отошел на несколько шагов, посмотрел на нее издали. Ее улыбка, проступившая на губах, смущала. И оттенки чувств проступили на лице, словно оживив ее, растопив лед, который покрывал ее панцирем, как коркой. Она заметила его взгляд, это пристальное разглядывание, не смутившись, подняла голову, выставив подбородок.

— Дерзай, — проговорила с насмешкой, — мы там посмотрим, кто кого.... Главное здесь и сейчас, ты поможешь мне избавиться от Алашавара.

Мужчина быстро шел по гулкому коридору, вслед ему оборачивались, смотрели заинтересованно, провожали взглядами. На аудиенцию к Императору не опаздывают, он усвоил это, как только судьба вознесла его чуть выше, чем он надеялся в юности. Аудиенция у Императора — честь и милость.

Он шел, чувствуя невольную робость. Он целую вечность не был здесь, в Его дворце. Наверное, последний раз это случалось два, а, может, и три года назад. Он не помнил. Софро, работа занимали все время, и он просто не мог, из праздного любопытства, приехать сюда. Тем более, на несколько дней, что б добиться аудиенции.

Он вспомнил Локиту, ее глаза со сполохами торжества. С ее самоуверенностью. «Ни за что, — подумал он, — никогда более и ни за какие коврижки я не буду играть в ваши игры по вашим правилам. Никогда. Будьте уверены. Если, конечно, уцелеет моя голова».

Он сомневался в этом, глядя на воинов, охранявших дворец Императора. Невысокие, казавшиеся почти хрупкими эти бестии могли многое. Слишком многое, что б с ними мог потягаться обычный человек. Генетическое модифицирование сделало их совершенными машинами для убийства. И если им прикажет Император, то ему не уйти отсюда живым. Потому, как они сделают то, что Он приказал.

Юфнаресс вздохнул, тихо, затаенно, пытаясь унять волнение. «Все в этом мире зависит от нас всех и от каждого по отдельности, — вспомнил он слова Элейджа, — от каждого поступка и каждого шага. В этом мире нет никчемных людей. Правда есть те, кто этой истины не смогли понять, как и того, что их судьба в их же руках. Я не знаю, что ты желаешь, Юфнаресс, мне не дано читать в твоей душе. Я — не Аюми. Но могу сказать, что ты, из себя, представляешь, судя по поступкам. Ты говоришь, что ты влюблен в Лигу, что ты очарован этим миром. Но почему ты тогда ставишь на Эрмэ? Только оттого, что думаешь, что у Лиги нет шансов уцелеть? Да, прекрасная перспектива всех нас ожидает, если мы все будем думать именно так. А ты не хотел бы попробовать дать Лиге этот недостающий шанс? Если тебе и впрямь нравится этот мир? Или ты только раб, и правда, только эрмийский раб, что выполняет бездумно то, что ему прикажут, не имея собственного мнения, своих желаний и власти над собой? И слова, о том, что ты влюблен в Лигу — только слова?».

Он вспомнил тихую грусть на лице сенатора, его глаза смотревшие пристально и мягко и тон его голоса, что смягчал тяжелые слова. Элейдж никогда ранее не говорил с ним так. Никто не говорил с ним так. И глядя сквозь стекло на мир под ногами и мир над головой, он, помимо воли своей, ощущал правду этих слов. И что-то замирало в душе. И что-то обрывалось.

И, глядя на полыхающее небо Софро, он вдруг понял, что есть дела, которые, хочет он того или нет, сделать может лишь он, и есть вещи, с которыми он не смирится. И что, если он хочет остаться самим собой, сохранить себя, то должен помочь сохранить и этот мир, таким, какой он есть. Таким, какой, он очаровал его, таким, каким он его полюбил. Без рабства, без насилия, без чувства тяжелого рока, что висит над головой, подобно мечу. Как светлую легенду. Как мечту. Доказав, что и на самом деле влюблен в этот мир.

Он давно не был на Эрмэ, и, вернувшись, вдруг, неожиданно понял, что уже стал забывать этот мир, с его страстями, с жаждой власти, мир, в котором человек человеку — волк. Лига вытеснила все. Единственное, что не могло уйти — Шеби. Юфнаресс помнил ее ярко, словно видел. И идя к Императору, надеялся на встречу, забывая обо всем остальном.

Он следовал, сопровождаемый личным телохранителем Императора, что шел чуть впереди. Воин был невысок, поджар, чем-то похож на куницу. У воина были смоляные кудри и темная кожа, уверенный шаг.... Он иногда оборачивался, взглянуть следует ли за ним Юфнаресс, и тогда ярко вспыхивали белки его глубоких желтых глаз.

И, памятуя, Юфнаресс невольно отмечал, как тот похож на самого Императора, так бывают похожи две капли воды в океане. Разве что, Император, был более высокомерен, и кожа его не была столь темной, похожей на крепкий кофе, а такой же, как и у Шеби — и темной и золотой. Разве что, Император был стократ опаснее простого воина. Но на то он и Император.

Воин провел его в зал, и, столкнувшись с толпой, так же, как и он, имеющих желание лицезреть Хозяина, Юфнаресс понял, что получил отсрочку. Несколько минут, в которые еще не поздно передумать, и не поздно придумать иной предлог.

Остановившись в стороне, он обвел присутствующих взглядом, лениво, как и полагалось тому, кто знает наверняка, что переговорить с Императором ему удастся, а, не только надеясь на случайность, которая сведет несколько нитей воедино. Здесь были эрмийцы — властители, несколько воинов, которых судьба вознесла достаточно высоко, и, разумеется, контрабандисты.

Он узнал Катаки, державшегося в тени, одетого в парадную форму, и заметно оробевшего. Контрабандист не впервые бывал на Эрмэ, но здесь он поразительно менялся и лицо его приобретало мучнистый оттенок, словно его грыз страх. Катаки был не один, с ним скупо переговаривались еще несколько контрабандистов той же Гильдии, а в нескольких шагах, поодаль, высокий господин странной наружности подпирал стену, оглядывая все происходящее вокруг высокомерно и скучающе. Настолько высокомерно и настолько скучая, что можно было думать о нем все что угодно.

Усмехнувшись, секретарь сенатора заметил, что незнакомец имеет слабость к блеску бриллиантов и роскоши. А еще в движениях этого человека угадывалась лень. И глядя на его лицо с правильными чертами, Юфнаресс вдруг подумал, что этот незнакомец не так уж ему и незнаком. Что где-то, ранее он это лицо уже видел, но только сейчас никак не может этого человека узнать. А тот его узнал, он понял это, когда их взгляды на несколько мгновений перекрестились. Узнал и поприветствовал легким кивком головы.