По ночам Андреа размышлял о свободе. Он не знал, удастся ли ему выдержать долгие годы заключения, и все-таки начинал строить планы. После встречи с Аннетой Моро Андреа казалось, что он знает, куда пойдет и что станет делать, когда выйдет из тюрьмы. Иногда ему чудилось, будто настоящее — это мрачная яма, находящаяся здесь, на земле, тогда как будущее похоже на звездное небо. Он только не знал, как перекинуть мост между светом и тьмой, где отыскать лестницу, что ведет наверх!

Напарник Андреа, Гастон Морель, продолжал издеваться над юношей. Перед сном он обычно говорил:

— Ты напрасно мечтаешь о воле. Тот, кому довелось стать каторжником, никогда не сможет сделаться обычным человеком! Когда ты окажешься на свободе, тебе выдадут желтый паспорт и определят место поселения. Не беспокойся, не в Париже, а в какой-нибудь дыре. Отъедешь на двадцать лье и снова угодишь в тюрьму! Тебе придется униженно кланяться любому жандарму, ты никогда не найдешь работу, тебя станут презирать и бояться и будут отовсюду гнать, ибо свобода бывшего каторжника — это тюрьма с решетками из человеческой ненависти! Самые близкие люди отвернутся от тебя, с тобой не ляжет ни одна шлюха, потому что не захочет быть прирезанной, да и заплатить тебе будет нечем! Человек, которого слишком долго держали взаперти, опасен для окружающих! Для того, чтобы выжить, тебе вновь придется воровать и убивать! Зачем ты читаешь книжки? Лучше научись играть в карты или кости — нашему брату это всегда пригодится.

— Если я научусь, — однажды спросил Андреа, — на что мы сыграем?

Гастон коварно прищурился и ткнул пальцем в книгу.

— На твою дамочку, с которой ты не устаешь миловаться! Если проиграешь, отдашь ее мне, и я использую ее так, как мне надо!

— А что могу попросить я?

— Все что угодно, потому что ты все равно не выиграешь!

После таких разговоров Андреа ощущал себя потерянным и больным. Он ни разу не получил весточки с воли, не говоря о вещах или деньгах, и не знал, живы ли те, кого ему пришлось покинуть, помнят ли они о нем. В минуты отчаяния ему начинало чудиться, что у него нет и не может быть будущего. Он был лишен возможности строить свою жизнь так, как ему хотелось, единственное, что он мог, — это постараться хоть как-то сохранить свою душу. А еще — ждать.

Ожидание обещало быть долгим. Номер триста четырнадцать, Андреа Санто, должен был выйти на свободу в 1816 году в возрасте двадцати шести лет. Осенью 1807 ему исполнилось семнадцать.

Незадолго до этого узники снова тянули заветный жребий. Разумеется, такие сборища на каторге запрещались, однако и здесь были охранники, пуще всего думающие не о тюремных правилах, а о выгоде. К сожалению, купить свободу было нельзя. Зато ее порой удавалось выиграть у судьбы.

Кувалда раздал каждому из присутствующих по тонкой соломинке, одна из которых была наполовину короче остальных. Угрюмые, суровые, многое повидавшие люди, сердца которых были испещрены невидимыми рубцами, а души зачерствели, затаили дыхание, а потом в толпе каторжников пронесся дружный вздох, напомнивший шум большой волны.

— Корсиканец! — сказал Кувалда и поднял вверх руку юноши, в которой была зажата вожделенная соломинка — знак везения, ключ к свободе.

Андреа пристально посмотрел на него, и Кувалда понял.

— В этот раз все хорошо придумано и продумано, — сказал он. — Пойдет только один из пары. Наши люди на воле подкупили кое-кого в порту. Беглеца будет ждать лодка.

Глаза юноши выхватили из толпы злобный взгляд Гастона Мореля, но на лице Андреа не дрогнул ни один мускул.

— Когда бежать? — спросил он.

Кувалда сказал.

«В день моего рождения, когда я совершил убийство», — подумал Андреа.

— Не слишком удачный день.

— К сожалению, ничего нельзя изменить.

Когда остальные разошлись, Андреа обратился к Кувалде:

— Я хочу научиться играть в карты. И в кости.

— Зачем тебе?

— Говорят, пригодится на воле.

— Хорошо, я покажу после ужина. Наловчиться ты вряд ли успеешь, но хотя бы поймешь главное, — сказал тот.

Он сдержал свое слово. У Андреа была хорошая, цепкая память. Соображал он тоже неплохо. Под конец Кувалда вытащил лишнюю кость и протянул ему со словами:

— Возьми. На счастье. Если у тебя будет эта, другие могут и не понадобиться.

Андреа поблагодарил и взял. Лишь очутившись на своем месте, он разглядел, что каждая грань имеет одинаковое, наибольшее количество очков. В полумраке острога этого можно было и не заметить.

Гастон рвал и метал. Взяв в руки «Дельфину», он угрожающе произнес:

— Я разорву ее в клочья, если ты сейчас же не сыграешь со мной!

В его глазах можно было прочитать, что он выполнит свое обещание.

— Отдай книгу!

— Нет.

— Отдай!

— Отдам, если скажешь, откуда она у тебя и почему ты так трясешься над ней.

— Мне ее подарили.

— Кто?

Сделав над собой усилие, Андреа ответил:

— Женщина.

Гастон захохотал.

— Так я и знал! Ты попался! Я отдам ее только после того, как расскажешь, как ты с ней спал.

Андреа рванулся к нему, и напарник ответил ударом ноги. Раздался звон цепей, и юноша отступил. Если услышит охрана, одного из них или даже обоих могут посадить в карцер на несколько дней, тогда как побег был назначен на послезавтра.

— Мне нечего рассказывать. Я сыграю с тобой.

— Во что?

— В кости.

— Идет. Но не на книжонку.

— На что?

— На побег. Ты уступишь мне свою очередь. Я хочу очутиться на свободе!

Андреа похолодел. Не этот ли человек изо дня в день твердил ему, что свобода это бедность, голод, кровь, предательства и унижения!

— Это моя удача. Тебе она счастья не принесет. Нельзя играть с судьбой.

Гастон ухмыльнулся.

— Оставь свои корсиканские суеверия при себе. Хочешь сказать, ей покоряются? В таком случае так и сгниешь здесь!

Андреа вспомнил о кости, которую дал ему Кувалда, и сказал:

— Хорошо, я согласен.

Они долго кидали кости. Гастон хищно улыбался и торжествующе щелкал пальцами, потому что удача была на его стороне. Кость с одинаковыми гранями жгла рукав Андреа. Он много раз порывался ее вытащить, но что-то ему мешало.

В конце концов Гастон выиграл. Андреа пришлось сказать Кувалде и остальным, что он добровольно уступает свое место напарнику.

Побег состоялся в назначенный день и час. Лодка, в которой уплыл Гастон Морель, попала под обстрел охраны. Раненый беглец пытался добраться до берега вплавь, но не рассчитал сил. Его тело отнесло к Арсеналу, где оно угодило между свай. Изуродованный раздувшийся труп прибило к берегу лишь по прошествии месяца. Андреа Санто узнал об этом случайно, через много лет, листая старую подшивку «Тулонского вестника». В 1807 году он и впрямь решил, что проиграл свою удачу в кости.

По улицам Парижа катились громоздкие экипажи, из глубины зимнего пейзажа вырастали серые глыбы зданий, взад-вперед сновали толпы людей различных сословий.

На улице было холодно, но погода выдалась ясная. Свет солнца, отраженный от мокрой мостовой, слепил глаза. Дым, струившийся из печных труб, казался золотистым, а вода в канавах искрилась.

Прожив в столице больше года, Орнелла так и не смогла привыкнуть к большому городу, полному опьяняющего величия, коварного могущества и равнодушной суеты.

Иной раз Париж казался ей похожим на море, над которым возвышаются здания-скалы: наивный странник, пустившийся в плавание по его волнам в поисках счастья, попросту рискует захлебнуться!

— Завтра срок платить за комнату, а жалованье выдадут только в конце месяца, — озабоченно произнесла Мадлена, девушка, с которой Орнелла делила жилье.

Орнелла сидела на узкой кровати и штопала чулок. В комнате было так холодно, что когда она заговорила, от ее дыхания пошел пар:

— Дино обещал прислать деньги, но почему-то запаздывает. Наверное, придется поехать по тому адресу, который дал Дюверне.