— Жители соседней деревни снова жгли маки на наших землях, — сказал Леон, когда семья уселась за стол. — Сдается, скоро нам вновь придется браться за оружие и уходить в горы.
Война между двумя селениями шла испокон веку. Никто не помнил и не знал, что послужило причиной, однако самый незначительный повод вызывал кровопролитные столкновения, малейший неосторожный шаг рассматривался как намеренное оскорбление.
— Маки покрыт весь остров, не все ли равно, где их жечь и пасти скот. Да и как можно разделить лес! — осмелился вставить Дино.
Только ему, да еще Сандре было позволено отвечать на реплики отца, когда семья собиралась за обедом или ужином. Впрочем, мать чаще всего благоразумно молчала.
Маки поджигались издревле, с тем чтобы на земле росли свежие побеги травы и скотине было чем питаться. Дино не понимал, почему из-за столь ничтожного повода надо было без конца преследовать и убивать друг друга.
— Пусть жгут кустарник по ту сторону горы — я не скажу ни слова! — прогремел Леон. — А здесь они делают это нарочно, чтобы показать свое презрение к нам, дать понять, кто хозяин этого острова!
Дино поймал сочувственный взгляд Кармины и слегка покраснел. Он понимал, что нравится ей, но это не вызывало в нем ничего, кроме неловкости и смущения.
Кармина была круглой сиротой; она пошла в услужение к Гальяни еще девочкой. Сандра всегда хорошо относилась к ней, но было трудно представить, чтобы Леон или его жена приняли бы эту девушку в лоно семьи.
После обеда глава семьи намеревался оправиться в поле вместе с сыновьями, а Сандра занялась домашними делами. Убрав посуду, Кармина взяла большой кувшин и направилась к винному погребу. Ей нравилась прохлада этого места, его дурманящий запах, ряды пузатых бочек. Здесь она могла немного передохнуть в одиночестве и тишине.
Она тихонько напевала, потому не заметила, как скрипнула лестница и в погреб спустился еще один человек.
Это был Джулио, средний из сыновей Леона. Спрятавшись за бочками, он смотрел на девушку так, как забравшийся на крышу кот смотрит на безмятежно прогуливавшихся по карнизу голубей.
Ему исполнилось восемнадцать, и плотские видения тревожили его во сне и наяву. Кармина была его ровесницей и давно созрела для любовных утех. У нее были черные вьющиеся волосы, большие темные глаза. Пленительные изгибы и мягкие округлости ее тела волновали Джулио. Мелкие капельки пота блестели на коже Кармины, как живые драгоценности, а полные губы напоминали сочные ягоды. Легкое колыхание ткани на ее груди, чуть заметный трепет складок юбки рождали в его воображении соблазнительные картины. Ему казалось, будто вот-вот сбудется один из его чувственных снов.
Заслышав шаги, Кармина повернулась и заметила:
— Ты меня напугал.
Он приблизился к ней, томясь беспокойством, мучаясь своей нерешительностью, и сказал совсем не то, что хотел сказать:
— Ты зря сохнешь по Дино. Он никогда на тебя не посмотрит.
Ее лица залила краска смущения и обиды.
— Почему? Я недостаточно хороша для него?
— Дело не в тебе, а в Дино. Он слишком правильный и никогда не пойдет против обычаев, не ослушается отца. А вот я всегда стремился делать то, что мне хочется. — И, собравшись с духом, заявил: — Ты мне нравишься!
— Что тебе от меня нужно? — настороженно произнесла Кармина.
— Для начала — хотя бы один поцелуй! И не говори, что не желаешь узнать, что это такое! Да и не только это.
Джулио сделал последний шаг, отделявший его от девушки. Он попытался ее обнять, но она уклонилась и отступила в сторону.
Кармина не знала, как он догадался о том, что ее тоже волнуют запретные тайны. С некоторых пор она часто ждала сна, лежа на спине, ждала, пытаясь отогнать постыдные образы, чувствуя, как тело становится горячим и влажным, и воображая, что к нему прикасается мужчина. Она мечтала о чувственном вихре, способном затмить рассудок и подарить несравнимое блаженство, только при этом перед мысленным взором вставал образ не Джулио, а Дино.
— Что вы здесь делаете?
Услышав голос, оба вздрогнули и обернулись. Перед ними стоял Дино.
— Я видел, как ты спустился в погреб, Джулио. Я не знал, что здесь еще и Кармина, — продолжил он, окидывая младшего брата строгим, проницательным взглядом.
Служанка схватила кувшин и бросилась вон из погреба, а Джулио процедил сквозь зубы:
— Кто велел тебе следить за мной?! Отец?
— Причем тут отец? Просто мне не нравится, что ты стремишься остаться наедине с Карминой.
— Какое мне дело до того, что тебе нравится, а что — нет? Кто она тебе? Невеста? Я всего лишь хотел ей помочь!
— Не думаю, что ты спустился в погреб для этого, — заметил Дино и покачал головой. — Я бы советовал тебе…
— Я уже взрослый, и мне не нужны твои советы, — грубо перебил Джулио. — Я не собираюсь брать с тебя пример, «безупречный Дино»! Спорим, ты соврал, когда заявил, будто спал с женщиной?! У тебя на лице написано, что ты еще не дотрагивался ни до одной из них! У тебя духу не хватит, потому ты не только лжец, но еще и трус!
Дино выхватил нож. Мгновенье спустя Джулио последовал его примеру. Они стояли друг против друга, напряженные, бледные, с блестящими глазами. Их губы подергивались, а на руках вздулись жилы. Каждый понимал, чем может закончиться потасовка, и, несмотря на всю силу гнева, не осмеливался напасть первым.
Наконец Дино заткнул нож за пояс, перевел дыхание и холодно произнес:
— Если еще раз увижу, как ты вьешься возле Кармины, расскажу об этом отцу!
— Ты только и способен жаловаться, — пробормотал Джулио. Он старался не подать вида, что не на шутку испугался, и попытался поддеть брата: — Если то, что ты рассказывал по возвращении из Тулона, правда, тогда поклянись!
— Зачем мне клясться в том, что грешно? — сказал Дино и покинул погреб.
Джулио был до того раздосадован и зол, что не смог заставить себя послушно, как овца на веревке, последовать в поле за отцом и старшим братом.
Он вылез из погреба и решительным шагом направился прочь из деревни, к морю. Он шел по узким улочкам без тротуаров, зажатым между стенами домов и продуваемым сквозным ветром, и его сердце терзала ярость.
С некоторых пор атмосфера, в которой Джулио воспитывался с раннего детства, вызывала в нем невыносимое раздражение. По мнению Леона, все живое было подчинено суровой необходимости и исполнено строгой определенности. Каждое время дня или года было создано для той или иной работы, занятия или молитвы.
Он вечно твердил о том, что истинное прибежище и святилище человека — это семья, надо держаться сплоченно, ибо в этом единственный залог благополучного существования. Отец не допускал и мысли, что кто-то из его отпрысков может мыслить не так, как он. Леон не позволял сыновьям бездельничать, не разрешал высказывать свое мнение, относился к ним так, будто они дали обет послушания и целомудрия.
Джулио спустился к морю и присел между камней, вдыхая крепкий запах водорослей и морской воды. Был отлив, и на мелководье виднелись остовы старых лодок, напоминающие мертвых животных, которым переломали ребра. Эти «ребра» из просмоленного дерева были утыканы ржавыми гвоздями, в щели забился песок и водоросли. Когда-то эти лодки казались непотопляемыми, а теперь превратились в гнилье: такова судьба всего, что существует на земле.
Джулио увлекся разглядыванием хлама и своими мыслями, потому не сразу заметил девушку, которая бродила по берегу, беспечно заткнув подол за пояс и обнажив загорелые стройные ноги.
Песок был податливым, упругим, как живая плоть; босые ступни девушки оставляли на нем четкие следы, которые почти мгновенно наполнялись водой.
Джулио узнал ее, это была Орнелла, дочь Беатрис Санто, дерзкая дикарка, которой все нипочем.
Подумать только, эта полунищая, презираемая всеми девушка может спокойно бездельничать, тогда как он вынужден подчиняться приказам отца! Полный желания подшутить над Орнеллой каким-нибудь изощренным, жестоким способом, Джулио выбрался из укрытия и направился следом за ней.
