Майа схватила камеру. Компактный туристический цифровой фотоаппарат. На ощупь камера показалась ей очень приятной. Она пристально осмотрела линзы, потом обернулась, выбрала нужный ракурс и заключила лицо Ульриха в рамку. Он отпрянул и торопливо покачал головой.

Майа проверила информацию в памяти камеры и аккуратно очистила встроенный диск с фотографиями.

– Вы и правда хотите, чтобы я взяла все это?

– Эти вещи вам пригодятся, – ответил Ульрих по-английски.

– Отлично. – Она начала протирать камеру бумажной салфеткой.

– Я случайно заглянул в вашу сумку, – признался он. – Пока вы смотрели вверх на этих психов католиков. И увидел, что в ней ничего нет, кроме недоеденного бесплатного кренделя и трусиков со следами крысиного помета. Мне стало любопытно. – Ульрих вплотную придвинулся к ней. – Поймите, я не собирался пользоваться вашей сумкой, да и кому она нужна? Я подумал, что мог бы вам помочь, защитить как-нибудь. Не знаю, кто вы, маленькая калифорнийка. Но вы не от мира сего, уж это точно. Без поддержки вы в Мунхене долго не продержитесь.

Она ослепительно улыбнулась ему. Майа была счастлива и абсолютно уверена в себе.

– Итак, вы мой новый друг?

– Разумеется. Я из плохой компании. Как раз то, что вам нужно.

– Вы очень щедры. Во всем, что касается чужой собственности.

– Я был бы щедр и к своей, имей хоть что-нибудь. Если бы мне позволили. – Он взял ее руку и осторожно сжал ее. – Неужели ты мне не веришь? Ты можешь мне во всем доверять. Тогда мы классно проведем время. – Ульрих взял ее руку и легонько дотронулся пальцами до своих губ.

Майа высвободила руку и провела ладонью по его шее. Она наклонилась к нему. Их лица соприкоснулись. Их губы встретились.

Поцеловав его, Майа пришла в восторг. От замшевого воротника куртки шел жар, и казалось, что его стройную молодую шею окутало горячее облако. Запах мужского тела пробил плотную оболочку ее памяти, и она вспыхнула от пробудившегося желания. Майа почувствовала, что все ее нутро сжалось и будто взорвалось, а голова ни о чем не думала. Она стала крепко и страстно целовать его.

– Будь осторожна, моя мышка. – Со счастливым вздохом Ульрих вырвался из ее объятий. – За нами следят.

– Разве я не могу поцеловать парня в подземке? – удивилась она и вытерла рот рукавом. – Что тут плохого?

– Для нас ничего, – согласился он. – Но кое-кто может на нас обратить внимание. А это ни к чему.

Она оглядела вагон. На них уставились чуть ли не десяток мунхенцев. Поймав ее взгляд, немцы не стали отводить глаза. Они с большим интересом и без смущения рассматривали Майю и Ульриха. Она нахмурилась и прикрыла лицо камерой, пытаясь спрятаться от любопытных. Однако немцы заулыбались и помахали ей руками, весело кивая на фотоаппарат. Она неуверенно уложила его в сумку.

– Кстати, куда мы едем? Куда ты хочешь меня отвезти? Где мы заляжем на дно?

Ульрих от души рассмеялся:

– Так я и думал. Ты сумасшедшая.

Она ткнула его в бок:

– Только не говори, что тебе это не нравится. Слышишь, ты, жулик.

– Конечно нравится. Именно такую сумасшедшую я искал всю жизнь. Знаешь, ты очень хорошенькая. Правда. Но тебе стоит отрастить волосы.

– Я достану парик.

– Я принесу тебе семь париков, – пообещал Ульрих. Он опустил глаза, и она заметила, какие у него тяжелые веки. – По парику на каждый день недели. И добуду одежду. Ты же любишь хорошо одеваться, верно? По твоему жакету видно, что ты любишь хорошо одеваться.

– Я люблю яркие вещи.

– Ты убежала из дома, чтобы немного встряхнуться, получить впечатления, разве не так, моя мышка? С энергичными людьми можно классно оттянуться. – На мгновение она почувствовала его дыхание, но от поцелуев реакции Ульриха замедлились. Он утратил инициативу и с трудом мог контролировать свои жесты. – От объятий я всегда глупею, – заявил Ульрих и задумчиво погладил ее левое бедро. – Я собирался отвезти тебя в дешевенький отель, но потом решил, что тебя лучше спрятать в моей потайной берлоге.

– В потайной берлоге? Как это мило. Ну, и что мне еще нужно?

– Туфли получше, – очень серьезно посоветовал ей Ульрих. – Контактные линзы. Кредитные карточки. Парики. Пудра. Хоть какой-то немецкий. Карта города. Еда. Вода. Хорошая, теплая постель.

Они вышли из метро в Швабинге. Ульрих привел ее в полуподвал четырехэтажного дома двадцатого века, выстроенного из дешевого уродливого желтого кирпича. Кто-то аккуратно снял электропроводку, здание превратилось в развалины. Ульрих поднял масляную лампу со шнуром у входной двери.

– Ты не должна впускать в подвал санитарных инспекторов, – объяснил он ей. Они не стали подниматься на разболтанном лифте, а взобрались по темной, плохо пахнущей лестнице. – В службе социальной помощи работают упрямые скоты. Очень храбрые. А вот мунхенские полицейские хоть куда и потому ленивые. Хотят, чтобы машины работали за них. Но им трудно спрятать прослушки в подвале без электричества.

– А сколько человек живет в этой дыре?

– Человек пятьдесят. Приходят, уходят... Мы анархисты.

– И все молодые?

– Умираем к сорока годам, – сказал Ульрих по-английски и улыбнулся. – Они называют нас молодыми. Старикам подвалы не нравятся. Ни свобода, ни уединение им ни к чему. Они желают жить со своими воспоминаниями, пылесосами, креслами-качалками, наличностью, мониторами и охранной сигнализацией. Короче, им нужен комфорт. Настоящие старики никогда не живут в подвалах или в таких вот лачугах. Им это ни к чему. – Ульрих опасливо огляделся по сторонам. – Одна из многих потребностей, в которых они больше не нуждаются.

– Ульрих, у тебя есть родители?

– У каждого человека есть родители. Иногда мы от них сбегаем. Вольно или невольно. – Они добрались до площадки на третьем этаже, и он поднял шипящую лампу, чтобы получше рассмотреть ее лицо. Вид у него был озадаченный. – Не спрашивай меня о родителях, а я не стану спрашивать о твоих.

– Мои уже умерли.

– Тебе лучше, – отозвался Ульрих, продолжая взбираться по ступенькам. – Мне было бы тебя жаль, но я в этом не уверен.

Они поднялись на верхний этаж и отдышались. Вошли в прохладный холл с пустыми стенами, изрисованными граффити. Надписи были грубыми, вызывающими и весьма политизированными, написанными крупными аккуратными буквами. Многие были на английском. «Покупка новой машины сделает вас суперсексуальным». «Чем больше потратишь, тем больше получишь».

Ульрих открыл старый замок металлическим ключом. Дверь с громким скрипом отворилась. Комната была темной, промозглой, пахло какой-то дрянью. Ободранные стены завешаны одеялами. Вся обстановка свидетельствовала о полном запустении, здесь могли спокойно жить только мыши.

Ульрих захлопнул дверь и запер ее на засов.

– Разве это не роскошь? – воскликнул он, голос его эхом отозвался в пустом затхлом пространстве. – Настоящая берлога. Хотя, конечно, не совсем законная. Но здесь нас никто не обнаружит, это исключено.

– Тогда неудивительно, что тут так пахнет.

– Сейчас все будет в порядке, запах будет как надо. – Ульрих зажег несколько ароматических свечек. Комнату наполнил восковой привкус тропических фруктов – ананасов и манго. Майа усомнилась, пробовал ли Ульрих когда-нибудь ананасы и манго. Очевидно, отсутствие непосредственного опыта и придавало запахам столь манящую экзотичность.

Романтическое мерцание свечей позволило Майе разглядеть вонючие углы и закоулки.

– Да у тебя здесь целый склад электроники, даром что ты живешь без электричества.

– Все необходимое, – кивнул Ульрих. – Вышло так, что я обитаю в этом логове с тремя другими господами и у нас вкусы одинаковые. Мы решили, что этот склад нам пригодится.

На провод, свисавший с потолка, он повесил фонарь, и тот начал медленно раскачиваться. По стенам поплыли тени.

– Мы тут не живем. Нельзя же все это хранить у кого-то дома. Здесь надежнее. Ведь любая законная коммерческая операция усложняется из-за валюты, чья ценность зависит от времени вклада, сети информаторов, всеохватной системы наблюдения и других средств геронтократического подавления. Вот мы и пользуемся этой комнатой как общим складом. Иногда водим сюда девушек.