– А зачем ей понадобилась я?

– Хороший вопрос. В любом случае тебе не следует волноваться. Здесь ты сможешь многое узнать, выучишь турецкий, если захочешь, и арабский, научишься красиво писать и говорить. Кроме того, по прошествии нескольких лет тебя могут выдать замуж за какого-нибудь достопочтенного чиновника, и тогда твоя жизнь будет устроена. Вообще советую тебе поменьше думать и побольше слушать. Что бы ни задумала госпожа, ничего плохого она тебе не сделает, – при этих словах голос калфы слегка дрогнул, или Нисе показалось?

В этот момент Нергис неожиданно и как-то нелепо присела. Ниса едва успела подать ей руку.

– Что случилось, Нергис-калфа?

– Нога! Это очередной приступ, – Калфа говорила через силу.

– А что с ногой?

– Долгая история. Попав в гарем, я сильно тосковала по родному дому и вела себя очень дерзко и непокорно. Однажды пыталась бежать, но меня, естественно догнали, и подвергли жестокому наказанию – избиению палками, – увидев испуг в глазах Нисы, Калфа поспешила ее успокоить. – Не волнуйся, этот способ сейчас практически не применяется. Девушек, которые ведут себя неподобающим образом, секут розгами, только и всего, – она произнесла эту фразу таким тоном, словно, действительно, не видела в избиении ничего страшного, но Ниса между тем невольно содрогнулась. Калфа продолжала: – Сначала все было нормально, но с возрастом нога дает о себе знать, особенно когда приближается полнолуние.

Ниса посмотрела на нее с жалостью и состраданием.

– А позволь, я осмотрю твою ногу, Нергис-калфа, – попросила она, сама не зная почему.

Нергис удивленно взглянула на девушку.

– А чего ты хочешь там увидеть? Опухшая нога старой женщины, и только.

– И все же, прошу тебя, Нергис-калфа. Ниса не могла объяснить себе своей настойчивости. Просто когда она слушала рассказ Нергис-калфы, в ее сознании снова возник какой-то смутный образ, какой-то кусочек ее прошлой жизни. Она смотрела на калфу и видела множество других, незнакомых ей людей, которые говорили о боли. Не дожидаясь ее разрешения, Ниса прикоснулась к ее ноге – и о чудо – Нергис почувствовала себя лучше. Боль, если не ушла совсем, то значительно притупилась. Калфа не могла в это поверить. Изумленная, ошарашенная служанка глядела на нее во все глаза, затем поднялась со скамейки и попробовала пройтись. Нога действительно не болела. Это было какое-то чудо.

– О, Аллах! Как ты это сделала?

– Не знаю… Я ничего не делала. Я просто хотела помочь. Умоляю, не наказывай меня!

– Что ты! Ты не представляешь, как облегчила мои страдания! Эта боль терзала и мучила меня много лет, а ты избавила меня от нее! Да ты послана нам небесами! Ты, наверное, и раньше лечила людей?

– Наверное… Я не помню. Кажется, да.

– Но ведь тебя за такое могли обвинить в колдовстве, не так ли? Впрочем, зачем я тебя расспрашиваю? Знаешь, давай-ка пока сохраним это в секрете, хорошо? Твой дар может стать твоим спасением, но может и погубить тебя. Мне нужно поразмыслить кое о чем.

Калфа замолчала. Вроде бы происшествие незначительное, может, это и правда случайность… А если нет? Если эта девушка действительно обладает даром облегчать боль и исцелять людей от недугов? В любом случае об этом пока следует молчать. Хотя одному человеку она все-таки расскажет. Обязана рассказать.

Войско продолжало двигаться в сторону Стамбула. Зрелище было поистине великолепным. Впереди несли флаги, затем попарно ехали на лошадях чавуши и шли артиллеристы с аркебузами и кривыми саблями. Далее следовали пехотинцы, которые несли оружие, за ними – сипахи с луком, стрелами и пиками. Они были одеты в звериные шкуры, подобно мифическим героям.

За ними следовали янычары под предводительством своего аги. Впереди командиры несли знамена янычарского корпуса. На них не было доспехов, а их оружие – кривые сабли, аркебузы и те самые лопатки небольшого размера, которых опасались все, кто когда-либо имел дело с янычарами. Толпа с любопытством глазела на деревянное оружие и пушки. За знаменосцами янычар следовали дервиши, которые пели и кружились в какой-то неистовой пляске. Затем несли султанские штандарты, потом флаги и знамя Пророка. Далее в сопровождении конюхов гарцевали лошади Соколлу, покрытые свисающими до земли попонами. Кто-то ехал верхом, а кто-то вел лошадь под уздцы. На теле у них были кольчуги, а на голове – специальные шапочки. Затем показался муфтий, за ним – Великий визирь Мехмед-паша и сам император Селим II, который улыбался толпе тревожной, но благосклонной улыбкой. Его окружали сипахи с пиками, луками и стрелами, а далее следовала конница. Всадники были облачены в кольчуги и шлемы без забрала, а лошади покрыты попонами, расшитыми золотом. То были дворцовые слуги, причем справа от султана находились только левши (так повелось издавна): когда они доставали стрелы и натягивали тетиву, картина получалась симметричная. Сзади двигались навьюченные лошади и верблюды, тянущие огромны пушки.

Эта великолепная процессия производила потрясающее впечатление. От нее в буквальном смысле слова захватывало дух. В народе уже знали о кончине султана Сулеймана, знали, что войско возглавляет новый Повелитель, и это еще больше подстегивало всеобщее любопытство.

Буря на душе у Селима немного поутихла. Он решил, что самое страшное уже позади. Уже совсем скоро он будет дома, увидит Нурбану и детей (недавно он получил известие, что шехзаде Мурад выехал из Манисы, дабы присутствовать на похоронах своего великого деда и засвидетельствовать почтение отцу). Хорошо, что рядом был Мехмед Соколлу. В его присутствии Селим чувствовал себя в полной безопасности. Этот человек оказывал на него какое-то магическое действие. Новый султан не уставал благодарить Аллаха за то, что он послал ему такого прекрасного визиря. «Безусловно, государственные дела следует препоручить ему. Он знает, что делать и никогда не ошибается», – размышлял про себя Селим.

Меж тем в стане янычар нарастало волнение. Новый султан объявил о деньгах, но пока слова так и остались словами, и не похоже было, что им скоро заплатят. Это, разумеется, вызывало недовольство. Жестокий и умудренный опытом ага янычар понимал, что сейчас самое подходящее время для бунта. Пусть Селим в самом начале своего правления поймет, что с янычарами шутить нельзя. Да, он стал султаном по воле Аллаха, хотя и не заслуживал этого, так пусть ведет себя уважительно по отношению к тем, кто будет проливать за него кровь. Он переговорил со своими поверенными, и те принялись сеять смуту и панику и распалять уже и без того готовых взорваться воинов.

– Что же это такое?

– Где обещанное жалование?

– Наш ага ходил к повелителю, но он не пожелал его принять! Он не хочет даже выслушивать наши требования!

– Выхода нет! Мы сами возьмем то, что нам должны были заплатить!

– Что ж, если так, мы все равно сделаем так, чтобы он их услышал! Пусть теперь вместо нас заговорят наши мечи!

– Если новый султан нас не жалует, мы сами себя пожалуем! Мы возьмем то, что принадлежит нам по праву!

– Аллах видит, наши помыслы чисты!

– Он не войдет в Стамбул, пока мы ему не позволим! Его допустят во дворец – только если он примет наши условия!

Вскоре крики достигли слуха Селима. Его сразу охватило беспокойство.

– Что там случилось, Соколлу?

– Похоже, янычары волнуются. Сейчас все выясню, Повелитель.

Спустя несколько минут Мехмед-паша отчитывался перед султаном.

– Дела плохи, мой господин. Янычары…

– Что, Соколлу?

– Они не хотят продолжать путь, пока их требования не будут выполнены, Повелитель.

Селим нахмурил брови. В его глазах ясно читался страх. Ему было прекрасно известно, какими жестокими и опасными бывают бунты янычар, насколько страшны и неукротимы они в гневе. Он отлично знал о восстании 1525 года (разумеется, понаслышке, ведь сам он в то время был еще младенцем), когда янычары громили дома неугодных им сановников, грабили рынки и таможни, жгли все вокруг. Стамбул ведь был деревянным городом, и они пользовались этим. Они не щадили даже простых жителей и сметали буквально все на своем пути. Селиму не хотелось начинать свое правление таким ужасным образом.