Харднетт вздрогнул, поставил бокал на скатерть и, не без усилия вспомнив, в чем состоит суть их философской беседы, включился:

– Если мы для них, а они для нас, то тогда напрашивается и встает в полный рост новый вопрос.

– Какой же?

– Очевидный. Зачем существует этот симбиоз – мы и они? Ведь зачем-то он существует.

Седой пожал плечами и вдобавок развел руками: мол, тут надо подумать и подумать основательно.

– Быть может, просто для экспансии? – предположил Харднетт. – Чем не цель?

– Возможно, что и для экспансии, – поддержал было версию Седой, но тут же ее и опроверг: – Только экспансия – это все же, согласитесь, инструмент достижения цели, а никакая не цель. И уж тем более не Цель с большой буквы.

– Ну да, наверное, – лениво признал полковник очевидное. – Тогда где ответ?

– Я так скажу. – Седой зачем-то переложил книгу с места на место. – Вопрос этот – болото. И лучше туда не лезть. Попадете в омут темы Спасения и сгинете.

Харднетт, повертев бокал по часовой стрелке, согласился:

– Это точно. Та еще топь.

Потом крутанул против часовой и добавил:

– Но все же этот наш симбиоз не случаен. Хоть убейте – не случаен. В нем есть какой-то высший смысл. Я уверен. Ничего случайного в мире не бывает, и в любом явлении больше смысла, чем нам кажется. Мир просто-напросто наполнен смыслами. Он ими наполнен, как бочка сельдью. Плотно. Беда наша в том, что мы не умеем их распознать… Пока.

– Пока? – иронически прищурился Седой.

– Ну да, – подтвердил Харднетт. – Пока.

– Нет, вы, уважаемый, все же большой оптимист!

– Тем и живу. Когда бы не эти, милые моему сердцу заблуждения, сам бы себя сгрыз давно.

В эту минуту официант, наконец, принес заказ и отточенными, почти акробатическими движениями выставил блюда с подноса на стол. Полковник поблагодарил кивком и взялся за приборы. Сосед же вновь раскрыл книгу.

И каждый занялся своим делом.

Но через некоторое время обнаружилось, что Седому после случившегося разговора отчего-то не читается, а Харднетту под вычурные импровизации юного пианиста кусок в горло не лезет.

Видя, как лениво он елозит вилкой по расписанному лилиями фарфору, сосед спросил:

– Простите, уважаемый, а вы, если не секрет, куда следуете?

– Я-то? – Полковник задумался, чего бы такого непринужденно соврать навскидку, и, нарисовав вилкой в воздухе кривой знак бесконечности, решил так: – На Прохту.

– Неужели, собрались провести отпуск в такой дыре?! – ахнул сосед.

Полковник пожал плечами и ничего не ответил.

– Нет, не спорю, – продолжил удивляться Седой, – климат на тамошних курортах что надо. Что да, то да. Особенно на побережье моря… моря… Тьфу ты! Как его там?

Харднетт, мгновенно вспомнив вереницы изумрудных дюн, подсказал:

– Моря Предчувствий.

– Да-да, Предчувствий, – кивком поблагодарил Седой. – Бывал я как-то раз там по молодости и без надобности. Маяк Последней Надежды, бухта Огненных Медуз, гора Единорог – чудесные места! Вернее, были таковыми. Когда-то. Но сейчас?! Повстанцы эти, взрывы-нападения, перестрелки и все такое… Не боитесь?

– Боюсь, – признался Харднетт в рамках роли. Взглянул на соседа исподлобья, выждал несколько секунд и вдруг пустился в совсем необязательные рассуждения: – Конечно, боюсь. Но… Как сказать-то? Преодолеваю я свой страх. Во всяком случае, стараюсь. Ведь им, ублюдкам, только того и подавай, чтоб мы все тряслись. Они питаются нашим страхом. Они просто жрут его!

– Ублюдки, говорите?

Судя по всему, Седой не являлся большим сторонником столь резких и однозначных определений. Скорее – наоборот.

– А вы считаете, что не ублюдки? – спросил Харднетт голосом опытного провокатора, выделив слово «ублюдки».

Над тем, отвечать или нет, сосед размышлял долго, чуть ли не минуту. И все же решился.

– Знаете, – сказал он, – а я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, что на этот счет думаю. Все же скажу. Вы, кажется, порядочный человек. Думаю, не донесете.

– Не донесу, – уверил его полковник. – Не бойтесь, говорите.

Ему действительно было интересно. Не по службе – так, для общего представления о том, чем «дышит» репрезентативный представитель объединенного народа Большой Земли. Вот этот вот конкретный умник, не расстающийся с книжкой даже за обеденным столом.

– Мне кажется, что с этим вопросом не все так просто, – начал Седой издалека. – Я думаю, что зачастую мы сами плодим террористов. Ведь очевидно, террористами не рождаются, ими становятся. Под воздействием конкретных событий, личного опыта, представлений, фобий, национальных мифов, исторической памяти, религиозного фанатизма…

– А также сознательного промывания мозгов и зомбирования, – сумел вставить Харднетт.

– И это тоже имеет место быть, – не стал спорить Седой. – Но, согласитесь, основной фактор срабатывания спускового механизма ненависти – это негодование, охватывающее аборигенов, когда они видят, что вооруженные до зубов чужеземцы грубо попирают достоинство соплеменников. Им кажется, что это несправедливо.

– Все сказали?

– Ну… В принципе – да.

– А теперь я скажу. – Полковник откинулся на спинку стула. – И скажу вот что. Мне очень понравилось это ваше «им кажется». Это ключевые слова вашего бодрого спича. В том-то все и дело, что – «им кажется». Но нам-то с вами так не кажется. Ведь так?

Седой хотел было что-то на это сказать, возможно, даже собирался возразить, но передумал и благоразумно промолчал. Харднетт этим воспользовался.

– Никакими целями нельзя оправдать терроризм, – сказал он, не повышая голоса, но четко, с убеждением проговаривая каждое слово. – Никакими. Тем более надуманными. Скажете, банально звучит? Соглашусь – банально. Но оттого не менее верно. И вот что я еще скажу. На мой взгляд, вопрос с экстремистами необходимо решать жестче.

– Куда уж жестче?! – ахнул Седой.

– Есть куда. Вырывать нужно крамолу с корнем, ибо до нас сказано: «Сорная трава растет быстро». С корнем – и только так! А что касаемо Прохты, правильнее было очистить ее от ублюдков еще до принятия в Федерацию.

– Кардинально и масштабно? – спросил Седой мертвым голосом.