– Как оно тебе, парень?
Не дождавшись ответа, понимающе кивнул и вернулся за стол.
Теперь ему было предельно ясно, отчего это умник-разумник Владислав де Арнарди так резко поменял свою судьбу и в двадцать четыре года встал на ту стезю, которая к тридцати трем сделала его дикой кошкой кугуаром. Оттого же, отчего и он сам, Вилли Харднетт, подался по окончанию интернатуры медицинского университета не в Исследовательский Центр когнитивной науки, куда зазывали психохирургом, а в Чрезвычайную Комиссию, где стал опером Особого отдела. Одна у них причина была для подобного безумства – месть. Та самая штука, зов которой непреодолим.
Один неглупый и талантливый поэт сказал однажды: «Уж лучше бросить тысячу поэзий, чем захлебнуться в родовом железе». Лучше или не лучше, но по-другому – никак.
Харднетт даже уточнять не стал, как именно ушли из жизни госпожа и господин де Арнарди, настолько было очевидно, что парень из того самого, кровавого призыва. Без вариантов – у Владислава имелись личные счеты, и он пошел их сводить. И сводил, пока не надоело. Но вот надоело.
По всему видать, за десять лет службы устал от войны с террором солдат по фамилии де Арнарди, по имени Владислав, по прозвищу Кугуар. Устал быть героем и совершать подвиги. Накушался этим делом до оскомины. Опротивело ему, видать, все это до чертиков. Воткнул штык в землю и лег на дно. И там, на дне, пропал.
Хотя Харднетту как-то не очень верилось, что бывший «звездный кот» вот так вот запросто исчез на ровном месте.
Не те это парни, чтоб исчезать на ровном месте. А может…
Может, он того самого? Сломался и позарился? А? Что, если?..
Да нет, не мог он на воровство пойти. Глупость! «Звездный кот» – вор? Бред!..
Харднетт еще раз перечитал справку – впечатление не изменилось. Прокрутил трехмерное фото по часовой: открытое лицо, располагающая полуулыбка, цепкий, немного усталый взгляд умных, много чего повидавших в жизни глаз. И горизонтальный шрам на правой щеке. Шрам, кстати, был грубым, неаккуратным, создавалось впечатление, будто солдат зашивал себе рану сам. Возможно, так и было. После атаки. На поле боя. Странно только, что потом в клинике не сделал «пластику». Военная страховка предусматривает.
«Видимо, оставил на память о службе», – подумал Харднетт и медленно прокрутил фото против часовой.
Нет, конечно, не мог этот бравый воин украсть раймондий. Ни в какие ворота не лезет. Даже если откинуть в сторону симпатию как к товарищу по несчастью (Старик бы, например, откинул без всяких колебаний – как известно, личное – делу помеха), все равно в голове такое не укладывается. Легче поверить, что Воленхейм раймондий утянул. Не очень удачливый уроженец богом забытой промышленной колонии, пожалуй, мог бы на такое пойти.
Но, с другой стороны, разве Арнарди позволил бы Воленхейму похитить взятый под охрану груз? Нет, конечно. Если только допустить, что Воленхейм убил напарника. Такое можно допустить, но трудно представить. Ничем не примечательный конвойный прикончил «звездного кота»? Не смешите!
Выходило, что Арнарди и сам бы не украл, и Воленхейму не дал бы. Третьего не дано. Тупик.
Ну хорошо, допустим на секунду (но только на секунду), что Воленхейму удалось справиться с Арнарди. Что он с краденым раймондием-то сделал? Вывезти не мог – космодром корпоративный, все под контролем, муха не пролетит. Прятать – смысла нет. Убогим тиберрийцам раздал? Ну да, сейчас!
Оставалось грешить на самих аборигенов. Но тут возник естественный вопрос: почему он раньше им на фиг не нужен был? Был не нужен, а теперь резко понадобился. Ерунда какая-то…
Хотя, может быть, и не совсем ерунда.
Или даже – совсем не ерунда.
Вот, например, взять ту же Норпалакту. Стояли у них там эти дурацкие древние пирамиды, сто лет в обед никому не нужны были. Стороной их аборигены обходили. Но стоило археологам из тамошней Экспедиции Посещения одну на блоки разобрать, вырезали археологов. Оказалось, что не все так просто.
Так что – всякие случаи бывают.
Ну ладно. Ну хорошо, предположим, понадобился аборигенам для чего-то раймондий. А как они смогли проникнуть в Зону Отчуждения? Вопрос. А если допустить, что каким-то чудом все же проникли, то как справились с хорошо вооруженным конвоем? Очень большой вопрос.
Мозг работал на полную катушку, перебирая варианты и версии.
Чуть не задымился.
«Баста!» – наконец остановил сам себя Харднетт.
Решил, что хватит на кофейной гуще гадать. В тиши кабинетной по этому делу все равно ничего не высидишь. Нужно, как и приказал Верховный, хватать ноги в руки и двигать на эту самую Тиберрию. Все своими руками щупать и своим носом нюхать. Изучить тему по полной программе: лично осмотреть места происшествий, опросить свидетелей, собрать улики. Улики – обязательно. И косвенные – наталкивающие, и прямые – неопровержимые. И по делу о сгинувшем конвое, и по делу о рухнувшем на скалы «сикорском». По двум делам. Которые дальновидный Старик, между прочим, уже объединил в одно. И, пожалуй, нужно спешить-поторапливаться, пока прочие заинтересованные ведомства дел не наворотили. С них станется. Еще те умельцы следы затаптывать и запутанное запутывать. Так что – вперед! Как говорили древние, время ждать не умеет.
Поторопил сам себя полковник и со словами: «Давно не брал я в руки шашек, а в голову – фишек» немедленно приступил к предварительной подготовке.
Вытянул из приборного пенала шнур переходника. Освободил от защитного колпачка штекер, нащупал за правым ухом и вытащил заглушку порта вживленного нейрочипа. Затем осторожно воткнул иголку «папы» в подкожную «маму».
Через три секунды в мозгах зафонило, виски сдавило невидимыми тисками, а кончик языка защипало, как будто лизнул аккумуляторную батарею – пошел контрольный опрос.
– Аппаратный контакт? – запросил диагност Центрального аппарата.
– Норма, – доложил анализатор терминала.
– Уровень сигнала?
– Сорок восемь единиц от порогового.
– Скорость обмена?
– Восемь с половиной.
– Сжатие данных?
– Включено.
– Контроль ошибок?
– Включен.
– Тип вживленного чипа?
