Коняхин удивленно покачал головой: что за фокус?

Второй фаустпатрон угодил в танк, находившийся в середине боевой цепи, пробил дырку в башне, и танк заполыхал также сильно и ярко, как и дерево. Коняхин сжал кулаки:

– Вот суки! Союзников жгут.

Из танка вывалились два живых горящих комка, покатились по мокрой набережной, сшибая с себя огонь, обволоклись рыжеватым химическим дымом – огонь танкистам удалось сбить, теперь они походили на пушистых рыжих зверей, катающихся по земле, – потом танкисты поднялись и, хромая, падая, устремились за угол ближайшего дома.

Два других танка поспешно попятились назад.

– Винтовку бы сюда снайперскую, – досадливо просипел капитан, – от этих юнцов одни бы курточки с галошами остались.

– Что за город на той стороне, товарищ капитан? – поинтересовался Коняхин. – Как называется?

– Бад-Шандау. Так обозначено на карте.

– А на этой стороне что за город находится?

– Тоже Бад-Шандау. Эльба делит его пополам.

Американские танки уже завернули за угол дома, когда из щели на противоположном берегу выскочил еще один стрелок, вскинул на плечо железную трубу с насаженной на конец бутылкой и нажал на спусковой крючок фаустпатрона. Бутылка с воем вырвалась из железной трубы, отплюнулась длинным хвостом огня и понеслась в сторону, где только что находились танки. Опоздал фаустпатронщик, на малую малость опоздал.

Снаряд шлепнулся на мокрую, курящуюся туманом землю, подскочил высоко, будто резиновая безделушка, вновь клюнул в землю и взорвался. Вверх взвился столб цветного сиреневого дыма, следом из столба вывалилась огненная простынь.

– Эта хренотень танковую броню прожигает насквозь. – Коняхин выругался, высунул из-под плащ-палатки ствол автомата, цикнул со вздохом: – Жаль, эта штука до сумасшедших детсадовцев дострелить не сможет.

Да спиной послышался натуженный рев – шли грузовые машины. Недавно в их полк с Урала поступили новенькие ЗИСы, очень прочные, будто из одного куска железа да из четырех кусков монолитной резины сработанные: один отбившийся от колонны зис неожиданно наехал на мину, так ему хоть бы что, только деревянный борт выломало да оторвало колесо, и все.

Капитан приподнял голову, услышал натуженные подвывы зисовских моторов у себя за спиной и проговорил облегченно:

– Наконец-то!

Минут через пять сквозь погустевшую наволочь дождя протиснулся один зис, развернулся на площадке около моста. На буксирном крюке у него, прихваченная мертвым сцепом, «висела» пушка с ободранным щитом, в зазубринах – не раз попадала под немецкий огонь, выстрадала войну так же, как и любой солдат их полка.

Из кузова зиса выпрыгнули трое, одного из них капитан знал – это был землячок из Кемеровской области, младший лейтенант Фильченко, ногастый, долговязый, носастый, с круглыми, немигающими, как у совы, глазами.

Увидев Горшкова, Фильченко улыбнулся во весь рот, от уха до уха, так, что стали видны редкие крупные зубы, – проговорил мощным певческим басом:

– Земеля!

В ответ Горшков вскинул одну руку, спросил:

– Где там мой Мустафа застрял, не видел?

– Видел. На последней машине едет, манатки везет.

– Ладно, раз это так, – успокоенно произнес капитан.

– Как тут обстановочка?

– На той стороне, справа от моста, фаустпатронщики засели. Один американский танк подбили. Видишь, чадит?

Фильченко прищурился, острым совиным взором он разглядел все мигом, сощурился болезненно – жалел подбитых танкистов.

– А где этих недоумков с фаустпатронами засекли?

– Справа от моста темную щель видишь? Оттуда они и выскакивают… Как из преисподней. Коняхин, укажи лейтенанту цель поточнее.

Коняхин зашевелился, достал из кармана бумажку с крохотным чертежом, на котором был намечен мост с береговой линией, развернул ее и потыкал пальцем в дождевой туман.

– Товарищ капитан точно определил – эти гниды сидят вон в той темной щели. Это, судя по всему, русло ручья, и там наверняка есть укрепление. Вылезают именно оттуда, – саданут из своей железной дуры бутылкой и снова ныряют назад.

Младший лейтенант потеребил нос длинными пальцами и скомандовал своим артиллеристам:

– Братцы, разворачивай орудие! – На водителя зиса шикнул: – Отъезжай, не занимай место.

На площадку, примыкавшую к мосту, исковыренную снарядами, засыпанную землей и кусками асфальта, выехала вторая машина.

– Вот и второй ствол прибыл, – довольно проговорил капитан, потер руки: – Хор-рошее дело!

Младший лейтенант Фильченко действовал проворно: его пушкари за минуту установили орудие, раздвинули стальные сошники пошире, чтобы при выстреле пушка не поехала назад и не изувечила людей, заряжающий поспешно загнал в ствол снаряд. Доложился командиру:

– К стрельбе готов!

Фильченко сам встал к прицелу, закрутил рукоять наводки, быстро нащупал стволом орудия цель и озадаченно приподнялся над щитом – темная ручейная щель была пуста, хоть бы кто-нибудь показался в ней…

– Чего ждешь, Фильченко? – поинтересовался капитан.

– Как чего? Развития событий, – не замедлил отозваться Фильченко. Будто в театре.

– Это каких же таких событий? – В голосе капитана послышались ироничные нотки.

– Сейчас кто-нибудь из американцев выскочит… Обязательно.

– Ну и что?

– Это нам на руку.

Младший лейтенант как в воду глядел: на противоположной стороне послышался резкий рев мотора, и на набережную на полном ходу вынесся американский «шерман». Разворачиваться он не стал, развернул только башню. На рев мотора, как мухи на мед, выскочили из своего убежища два фаустпатронщика с диковинными длинными трубами, увенчанными толстыми бутылками…

Танк, спеша, выстрелил первым, и тут же механик-водитель дал задний ход. Снаряд, дымя, пронесся мимо фаустпатронщиков и взорвался в мокром обгорелом парке.

Фаустпатронщики выстрелили ответно, хотя могли бы и не стрелять – ясно было: не попадут, ушел танк. Один фаустпатрон горящим болидом унесся в реку, булькнул, почти не потревожив воду – пошел на корм рыбам, другой всадился в стену полуразрушенного кирпичного дома и растекся по ней жидкой огненной простынею.

В это время младший лейтенант взмахнул рукой, будто шашкой, наводчик, выжидательно смотревший на него, рванул за витой кожаный шнур пуска, пушка рявкнула устрашающе, отплюнулась огнем и длинный рычащий сноп этот в то же мгновение накрыл активистов гитлерюгенда.

В воздух полетели какие-то тряпки, изогнутая кольцом железка – труба от фаустпатрона, комья земли… Когда огонь опал, фаустпатронщиков уже не было – растворились в снопе взрыва.

– Вот и все проблемы, – сказал Фильченко и довольно хлопнул ладонью о ладонь, – у фаустпатронщиков руки больше чесаться не будут, – американцы могут подарить мне пару банок тушенки.

Бойцы тем временем отцепили от зиса второе орудие.

– Ставьте на прямую наводку, – скомандовал капитан, – цель – любая машина, которая появится на мосту.

– А если это будут американцы? – недоуменным тоном спросил Фильченко.

– Американцев я и имею в виду в первую очередь.

– Но это же союзники… – Брови на лице Фильченко, словно две мохнатые птички, взлетели вверх.

– Выполняйте приказ, лейтенант, – жестким голосом, на «вы», произнес Горшков, потом добавил, уже примиряюще: – Сам понимаешь, не мое это решение… Не знаю, может быть, это решено в самом Кремле.

– Есть выполнять приказ, – разом угаснув, проговорил младший лейтенант.

Два орудия установили на площадке, испятнанной следами зисов, третье чуть в стороне, ствол его также навели на мост. Горшков оттянул рукав гимнастерки, глянул на часы и поморщился, будто на зубы ему попала пара кислых жестких ягод.

– Где минеры, Фильченко, а? – раздраженно спросил он у младшего лейтенанта. – Куда они подевались?

– Я за минеров не отвечаю, товарищ капитан.

– Знаю. – Горшков вновь поморщился: командиров много, а отвечать некому.

У него на руках имелся, – как говорят в таких случаях, – приказ командира полка: на мост союзников не пускать, как бы те ни рвались… Вывести орудия на прямую наводку, а сам мост заминировать. Ежели что – взрывать к чертовой матери.