Конечно, по поводу внука королевы ходили слухи, но, как и многие другие, я считал их плодом воображения напуганной толпы.

– Само собой, он был безумцем: душевное расстройство на почве сифилиса. Вы наверняка понимаете, перед какой дилеммой мы стояли, – сказал Мориарти.

– Моего внука пришлось исключить из числа претендентов на трон. Одна мысль о том, что наследник – убийца, потрясла бы основы монархии и нашей империи. Поэтому от него, если можно так выразиться, избавились, как от бешеной собаки, – с помощью высокопоставленных лиц инсценировали смерть. Последние несколько лет Альберт Виктор под именем Виктора Уэнсди содержался в приюте для умалишенных в Друидс-Хилле. Даже моя любимая Виктория не знает всей правды, – сказал принц Альберт.

– Можете не сомневаться, ваше королевское высочество, что никто об этом не узнает ни от Мюррея, ни от меня, – заверил я.

– Спасибо, доктор.

То были слова не монарха, а убитого горем отца.

Третий снова взял перо. На этот раз листок отправился прямо к принцу Альберту.

Старик прочитал его и кивнул.

– Не могу не согласиться. Профессор, я намерен полностью передать дело вам. Если потребуется, в вашем распоряжении будут все государственные ресурсы.

Принц-консорт написал на листе бумаги несколько строк, скрепив их отпечатком своего перстня на горячем воске. Его сын взглянул на текст, подписал и поставил собственную печать.

– Это не только даст вам доступ в приют, но и полномочия поступать так, как вы сочтете нужным в отношении Виктора Уэнсди, – сказал принц Эдуард.

– Все полномочия?

Я приподнял бровь. Для меня эти слова означали власть над жизнью и смертью. Подозреваю, что для Мориарти тоже.

– Все полномочия, – подтвердил наследник престола.

– Понимаю. И буду стараться действовать как можно благоразумнее.

– Ни минуты в том не сомневался, – тихо ответил старик.

Мориарти решил, что Мюррею лучше оставаться в Лондоне, пока мы с ним нанесем визит в «Друидс-Хилл». В пути нас сопровождал еще один человек – Мэри Морстен.

– Думаю, в вашем предприятии ее помощь пригодится, – сказал принц Эдуард.

Я начал возражать, опасаясь за ее безопасность. К тому же у меня возникла мысль, не является ли в этом мире Мэри одним из многих «близких друзей», которых мог иметь в виду Берти.

– Прежде чем вы станете возражать, доктор, – сказала она, – позвольте кое-что объяснить. Я еще и квалифицированный врач, выпускница Королевского колледжа. Некоторое время практиковала. Моя последняя специализация – судебная психиатрия.

Мэри всегда проявляла серьезный интерес к моей работе, но я не предполагал, что он может зайти так далеко. Вряд ли стоит говорить, что моему изумлению не было предела. Мне доводилось слышать о женщинах-врачах, но до сих пор я ни одной не встречал.

– Каково состояние принца? – спросил я.

– Оно постепенно ухудшается. Бывают периоды просветления, но недолгие. Как у многих страдающих сифилисом, мысли путаются, действия малоосмысленны или безрассудны. Иногда он впадает в смертельную ярость – при упоминании некоторых тем, в частности когда речь заходит о королеве, его бабушке. Всего три недели назад он чуть не убил врача, сделавшего замечание, – сказала она.

– Вы понимаете опасность, которой себя подвергаете? – спросил я, осознав, что говорю с женщиной, в последние годы проведшей немало времени в обществе Джека-потрошителя и при том оставшейся в живых.

– Да, доктор Ватсон, – ответила Мэри. – Но спасибо, что беспокоитесь обо мне.

– Могу я задать вопрос, профессор? – сказал я.

– Конечно. Учитывая нынешние обстоятельства, могу предположить, что у вас их немало.

– Тот худой джентльмен на Кьюдеджин-сквер, что все время молчал, – кто он? Принц явно ему доверяет.

– Так оно и есть. Его фамилия Холмс.

– Холмс? Майкрофт Холмс?

– Он самый, Ватсон. Как вижу, вы слышали о нем?

– Да. Чем он занимается?

– Точно не знаю, но думаю, что он глава секретной службы.

– Думаете?

– Это очень большая тайна.

Хоть что-то в этом мире напоминало мой! Покачав головой, я повернулся к Мэри.

Мы отправились с вокзала Виктория на следующее утро. В пути выяснилось, что мне удивительно легко общаться с Мэри, так похожей на женщину, которую я любил. И в то же время они отличались друг от друга как день и ночь.

Вот и приют для умалишенных «Друидс-Хилл». Судя по названию, это место могло выглядеть более зловеще, чем роскошное загородное поместье, куда мы прибыли тем же вечером. Покоившийся на прочном каменном фундаменте дом с не менее чем трехсотлетней историей был окружен забором, который местами прятался под вьюном и деревьями. Узорные решетки на окнах были изготовлены из чугунной арматуры.

– Настоящая крепость, – сказал я.

– Холмсу будет нелегко сюда проникнуть, – заметила Мэри.

– Доктор Морстен, я высоко ценю тот факт, что вы не считаете это невозможным, – сказал Мориарти. – Пока мы ехали, я придумал пять способов проникновения. Это нечто вроде вызова, и раньше Холмс его всегда принимал.

Директором «Друидс-Хилла» оказался дородный джентльмен с бакенбардами – доктор Р. А. Трокмортон. У него был самодовольный вид человека, нашедшего свою нишу и готового защищать ее до конца.

– Я не позволю нарушать размеренную жизнь этого заведения! Врываясь сюда посреди ночи, вы рискуете свести на нет многие месяцы труда. Доктор Морстен, я крайне удивлен, что вы связались с… искателями приключений.

При этих словах Мориарти привстал в кресле, но тут же снова сел. Его лицо ничего не выражало, серые глаза пристально смотрели на доктора Трокмортона. Послышалось клацанье металла, и я заметил, что профессор перекатывает в руке три железных шарика.

– Вы видели бумагу, подтверждающую полномочия.

– Да, видел. Эта бумажка заставляет меня думать, что душевное расстройство Виктора Уэнсди лишь отчасти вызвано болезнью, а в большей степени – родословной, – сказал Трокмортон.

– Подобное заявление граничит с изменой, доктор, – проговорил я.

– Оно граничит с правом свободнорожденного англичанина говорить то, что он думает, сэр, – ответил директор. – Правом, которым обладаем мы все – и республиканцы, и роялисты.

– Доктор Трокмортон, здесь не Гайд-парк. Вам известно, каковы мои полномочия, от кого они исходят и до каких границ простираются. Вы знаете, кто я. Мои спутники – врачи, они наверняка сумеют позаботиться о здоровье пациента. Вы допустите меня к нему? – спросил Мориарти.

– Да, – наконец уступил Трокмортон.

Альберт Виктор, герцог Кларенский, третий в очереди претендентов на трон Великобритании, он же Виктор Уэнсди, не спал, а сидел на кровати, не сводя глаз с пейзажной картинки, висевшей на противоположной стене.

Его держали под землей, на самом нижнем уровне «Друидс-Хилла», на глубине почти тридцать футов. По словам Мэри, ему дозволялось покидать камеру лишь в сопровождении охраны. Эта часть приюта была отведена для самых опасных душевнобольных. Пока мы шли по коридорам, я слышал крики страдания и ярости, проникавшие сквозь каменную кладку.

– Он сидит уже много дней без сна, просто таращится на картину, словно пытаясь вникнуть в ее мельчайшие детали. Возможно, это своего рода бегство от реальности, – сказала Мэри. – Иногда лепечет что-то практически лишенное смысла. А порой его ум проясняется, хотя это происходит все реже. Он словно понимает, что совершил и что с ним происходит.

Мы пробыли там целый час, но за это время принц не ответил ни на один вопрос, вообще не заметил нашего присутствия. Он так и сидел на краю постели, неотрывно глядя на картину. Я достаточно отчетливо видел его лицо, чтобы различить черты сходства с двумя другими лицами, виденными мною несколько часов назад. Больной потерял в весе, но какое бы имя он ни носил в «Друидс-Хилле», передо мной безусловно была особа королевской крови.