— Поужинаем? — предложил Жоан.

— Мне не хочется есть.

— Что ж, тогда... еще рюмочку?

Тепло от анисовой водки разлилось по щекам Соледад, и она стала обмахиваться ладонью, как веером.

— Ох, вот это я безобразничаю! Видел бы меня сейчас папенька... — У нее вырвался нервный смешок.

— Ты такая красивая.

Жоан сел рядом на диван и мягко провел ладонью по ее шее, ощутив нежную молодую кожу под пальцами. Посмотрел ей в глаза. В его объятиях дрожала маленькая воздушная фея. Он подхватил ее на руки. Как он и представлял, она оказалась немногим тяжелее ветерка, почти ничего не весила.

— Сумасшедший! — испуганно рассмеялась Соледад. — Что ты делаешь?

— Несу свою невесту на брачное ложе.

Дверь спальни отворилась, и розы встретили их упоительным ароматом. Жоан опустил Соледад на усыпанную лепестками постель. Пламя свечей смягчило черты и формы, подарив им молодые лица, горящие желанием. Любовь возвращала им юношеский пыл.

— Я не умею, — шепнула она.

— Подумаешь, я тоже не умею.

— Подожди... — Соледад достала из чемоданчика пеньюар и скрылась в ванной. Когда она вышла, Жоан, в пижаме, уже ждал ее в постели. — Мне нужно еще выпить...

— Боже! Ко мне спустился ангел... — Он смотрел на ее распущенные волосы и не видел седины: Соледад приближалась, окутанная черным шелком. Девичья грудь вздымалась под атласом ночной рубашки. Полураскрытые губы вздрагивали от волнения.

— Жоан...

— Моя несравненная...

Он заключил ее в объятия и дал волю рукам.

Его ласки сквозь атласную ткань будили во всем теле странные ощущения. Под рубашкой у нее ничего не было, и впервые где-то внизу зародился живой, трепетный комок наслаждения. Ее укротитель волн вызывал влажную бурю в самых сокровенных уголках ее существа.

Жоан взял ее руку и положил себе на грудь.

— Дотронься до меня, — хрипло попросил он. — Делай со мной, что пожелаешь.

Соледад медленно раздела его, покрывая поцелуями каждый сантиметр обнаженной кожи. Никакого умения тут не требовалось, это оказалось не труднее, чем танцевать: надо просто отдаться музыке, а тело ее пианиста и есть музыка... Достигнув живота, она остановилась. Запретную зону она не пересекала даже в годы замужества. Жоан снова осторожно взял ее руку, и положил туда, куда она не смела вторгнуться сама. Мужское достоинство воспряло от ее робкого прикосновения, поднялось, торжествуя над временем, обжигая ей пальцы...

Чудо было им даровано.

Осмелевшие руки Жоана подняли тонкую рубашку, с едва сдерживаемой жадностью пробежали от колен вверх по мягким бедрам, животу, сторицей возвращая полученные ласки. Там, где много лет была пустыня, под чуткими пальцами пианиста расцветали розы.

Жоан смотрел на возлюбленную. Красные лепестки запутались в ее волосах, прильнули к хрупким плечам. Перед ним была богиня весны.

Одетые только страстью, лепестками роз и рассеянными отблесками свечей, они тяжело дышали, не сводя глаз друг с друга.

Жоан, ее пианист-укротитель, склонился над ней, готовый принести ей в дар воскресение и жизнь:

— Я люблю тебя, Соледад Урданета... до последнего вздоха — и после.

— Предпоследнего... — еле слышно поправила она.

Она приняла его легко и радостно, свободно, как будто только так и было все эти годы. Душа Жоана входила в нее, обжигала блаженством, поднимала к вершинам любви.

В свои восемьдесят лет Соледад Урданета впервые познала наслаждение от близости с любимым мужчиной. Седьмое небо осталось далеко внизу.

Они забылись сном на постели из роз, со вкусом аниса на губах и до краев переполненные любовью, отдавшись на милость сладких сновидений. Соледад свернулась калачиком в надежных объятиях Жоана.

На заре мягкий утренний бриз проник в окно, взметнув вихрь лепестков над истомленными телами.

— Жизнь — это сон, — пробормотал Жоан, не открывая глаз.

— А сны — это жизнь. И мечты тоже, — сонно промурлыкала Соледад.

Жоан покрепче прижал ее к себе. Его руки уверенно исследовали территорию, теперь знакомую вдоль и поперек: реки и леса, холмы и долины — тело возлюбленной.

— Моя, — шепнул он ей на ухо.

Соледад бесстрашно провела рукой по его животу и дальше, ища осязаемого подтверждения.

— Умер от счастья, — тихо рассмеялся Жоан.

— Шшш... просто спит, — возразила она, целуя его в губы.

Они обменивались ласками, не ожидая более чудес. Их тела уже испытали все, чего только можно желать. Спать им не хотелось: у них остался всего один рассвет и несколько часов до церемонии. Ненасытные пальцы повторяли пройденное ночью. Жоан превратил тело Соледад в свой личный рояль — текучий, как соленая вода в морских глубинах... Она быстро привыкла доставлять наивысшую радость своему мужчине, за одну ночь сделавшись искушенной любовницей. Два тела сплелись в неразрывный узел нежности, подстерегая первые лучи солнца.

— Проголодался? — спросила Соледад.

— Я теперь вечно голоден... хочу тебя еще и еще.

— Как мы могли растратить зря целую жизнь?

— Нас ждали сны.

Они приняли душ вместе. Она намылила его с ног до головы, как ребенка. Казалось, его кожа с каждым прикосновением теряет морщины — с женским любопытством Соледад вновь и вновь изучала его. Он с заразительным смехом плескал пригоршни воды ей в лицо, долго, со вкусом намыливал ей спину и плечи. Его воздушная фея обернулась прохладной водой, ее можно было пить, ее руки ничего не весили, тело струилось по нему — тело русалки, скользкой от мыльной пены.

Сегодня, 24 июля, солнце вошло к ним в праздничном одеянии, разбрасывая по дому золотую мишуру. Квартира жила и дышала. Они молча начали приготовления, следуя священной литургии, льющейся из глубин одной на двоих души. Наступил самый важный день в их жизни.

Жоан помог Соледад одеться, застегнул перламутровые пуговки на пышном шелковом платье с кружевными вставками. Она поправила ему ворот рубашки, приладила подтяжки к брюкам, застегнула жилет, повязала галстук и помогла надеть пиджак. Он разложил по коридору и гостиной метры вышитого кружева фаты, а оставшийся в руках конец прикрепил шпильками к волосам Соледад и напоследок возложил ей на голову венок из флердоранжа.

— Моя светлая дева...

Соледад обрезала стебель одной розы из своего букета и вставила цветок ему в петлицу со словами:

— Мой пианист, укротитель волн. Тебе еще не поздно передумать...

— Можно мне поцеловать невесту?

Соледад вложила в ответный поцелуй все, что не могла произнести вслух.

— Ты не забыла, что сегодня твой день рождения? Прошу получить подарок.

Он подвел ее к роялю, сел, и из-под его пальцев полились ноты Tristesse. В четырехминутной композиции заключалась вся история их любви.

Когда музыка затихла, они долго смотрели друг на друга затуманенными глазами. Безмятежное молчание уносило их назад, отсчитывая годы в обратном порядке, и вот они встали на пороге своей первой и единственной детской мечты.

Соледад видела перед собой красивого официанта в белом костюме.

Жоан видел перед собой своего ангела в подвенечном платье.

— Пора, — сказала она.

— Пойдем?

Заиграл свадебный марш.

Жоан взял ее под руку, и Соледад облокотилась на него. Неторопливые старческие шаги привели их на кухню. Они захлопнули за собой дверь. Все окна и вентиляционные отверстия в доме были плотно закрыты.

Не дрогнув, переплетенные руки Жоана и Соледад распахнули дверцу духовки и пустили газ на полную мощность. Едкий запах метана затопил помещение.

Жоан помог Соледад устроиться на полу и, поправив на ней фату, улегся рядом.

— Ты даришь мне свою жизнь, — шепнула она, перед тем как заснуть.

— Ошибаешься... я дарю тебе свои сны.

Они обнялись крепко, очень крепко, чтобы никто и никогда не смог больше их разлучить.

Их глаза закрылись. На губах заиграла счастливая улыбка — одна на двоих.