Кошка теперь жила у меня и была отнюдь не в восторге от соседства с двумя собаками. Но она приспособится. Мне показалось странным, что Ноэль просила нас присматривать за садиком, не упомянув о кошке. Может быть, она надеялась, что ее возьмут соседи, когда узнают о случившемся. Но Ноэль любила эту кошку, и мне не хотелось оставлять ее у посторонних людей.

Я открыла новую коробку и приступила к книжному шкафчику слева от камина, а Тед занялся полками направо. Мы с Тарой потрудились утром на кухне и в спальне. Но гостиная и кабинет нуждались в больших усилиях. Нужно было освободить шкаф и ящики письменного стола. Я отложила это на потом, потому что они были полны бумаг и бог весть чего еще. Но мне не терпелось добраться до этих бумаг. Я знала, что Тед хотел бы выбросить все, но я намеревалась изучить каждый счет, каждую квитанцию, все до последней бумажки в поисках ответа на свои вопросы. Я также хотела проверить ее компьютер. Если бы я добралась до ее почты, может быть, я нашла бы ответ. А может быть, и нет.

Я взглянула на заглавие одной из книг, которые держала в руках. Книга называлась «Проблемы акушерки». Открыв ее, я обратила внимание на год издания: 1992. Давненько. Я вздохнула. Я искала причину, по которой она бросила акушерство всего два года назад. Мне не удалось обнаружить никаких сведений даже после того, как я позвонила в Комитет по сертификации и узнала, что Ноэль перестала продлевать свою лицензию одиннадцать лет назад. Одиннадцать лет!

– Я все-таки никак не понимаю, – сказала я Теду. – Зачем бы ей нам лгать?

Тед вздохнул. Эта тема ему надоела.

– Лгала она или просто утаивала информацию? – спросил он.

– Она лгала. Еще два года назад она постоянно говорила мне, что намечаются роды, или рассказывала какие-нибудь подробности о роженице. – Примеров я вспомнить не могла, но была уверена, что она говорила мне о своих пациентках. – И потом, все эти ее поездки за город, или в глушь, или… как она это там называла. Ты же знаешь, эта ее так называемая «сельская работа». Она жила там месяцами, принимая роды. Она нам об этом постоянно рассказывала.

– Не могла ли она практиковать незаконно? – спросил Тед.

– Не представляю себе. – При всем своем свободомыслии Ноэль была не из тех, кто нарушает закон. Она была строго профессиональна и осторожна. В сложных случаях она всегда убеждала пациенток не рожать дома. Мне это было хорошо известно, мой случай был как раз одним из таких. Тара и я должны были рожать через три недели одна после другой, и мы обе хотели рожать дома. Но у меня было два выкидыша перед тем, как я забеременела Дженни, и во время этой моей беременности тоже были проблемы, так что Ноэль запретила мне рожать дома и порекомендовала свою любимую акушерку. Она собиралась при этом присутствовать, но все пошло не по плану. Тед был в отъезде, а у меня начались роды на три недели раньше срока – в ту же ночь, что и у Тары, – и закончилось все кесаревым сечением. Так что Ноэль была у Тары, когда Дженни удачно и счастливо появилась на свет, но я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

– Я не представляю, чтобы она практиковала без лицензии, – сказала я сейчас Теду. Но я не могла себе представить и то, что она покончит с собой. – Нам следовало знать, что с ней происходит. – Я потянулась за другой книгой.

– Пожалуйста, перестань обвинять себя. – Тед сидел на проваленной софе, потирая поясницу. – Ноэль была замечательный, но не самый уравновешенный человек в мире.

– Она была вполне уравновешенный человек. Непохожий на других? Это правда. Неуравновешенный? Нет.

– Какой нормальный человек ведет тайную жизнь, скрывая ее от любящих людей? У какого нормального человека окажется… сколько их там было? Двенадцать пузырьков с наркотиками, лежавшими в готовности до того дня, когда она покончила с собой? Какой нормальный человек кончает самоубийством, если на то пошло?

– Я думаю, эти пузырьки были у нее с тех пор, как она повредила спину. – Она возвращалась после ночного вызова, когда в нее у светофора врезалась другая машина. Я хорошо помнила этот давний период, когда она часто страдала мучительными болями. Но потом она организовала детскую программу и вернулась к жизни.

– А это что такое? – Тед снова встал и наклонился, чтобы поднять одну из толстых книг в кожаных переплетах с нижней полки книжного шкафа. Он сдул пыль с обложки и перелистал страницы.

– Какие-то записи от руки, – сказал он. – Дневник или что-то в этом роде? – Он передал книгу мне.

– Нет. – Я поняла, что это. – Это ее журнал. – Первая запись была от 22 января 1991 года. Пациентку звали Пэтти Робинсон, и Ноэль подробно, на четырех с половиной страницах описывала процесс родов. Я улыбалась, читая эту запись. – В ней была такая странная смесь всего, Тед, – сказала я. – Она приводит всякие медицинские подробности, а потом пишет: «Я оставила Пэтти и ее ангелочка в 10 утра, когда в открытое окно послышалось пение птиц и комната наполнилась запахом кофе».

Я увидела еще один том на нижней полке шкафа.

– Ой, дай мне вот этот. Там про Грейси!

Я села на пол и листала затхлые страницы, пока не нашла в сентябре рождение Грейс. Я изучала заметки Ноэль. Я знала, что роды у Тары были тяжелые и долгие. У меня они благополучно закончились кесаревым сечением.

Наконец я нашла: «Девочка родилась в 1.34 утра, рост девятнадцать дюймов, вес шесть фунтов и две унции, – прочитала я вслух Теду. – Она красавица! Ее назвали Грейс».

Тед наклонился и поцеловал меня в голову, хотя, я думаю, не слышал ни слова из того, что я прочитала.

– Хочешь закончить с этими полками, пока я займусь шкафом в кабинете? – спросил он. – Больше нельзя откладывать.

– Ладно, – сказала я, прижимая к себе книгу, как будто обнимала Грейс. – Я приду помочь тебе через минутку. Не выбрасывай ничего.

Два часа спустя я сидела за письменным столом в кабинете Ноэль, разбирая ее электронную почту. Там была переписка с Тарой, со мной, с Дженни и с Грейс, но большинство писем было от Сюзанны и других волонтеров. Ничего необыкновенного там не было. Ну просто ничего.

Тед выволок на середину комнаты огромную коробку из шкафа.

– Можем мы это все выкинуть?

Он открыл коробку, и я увидела там конверты, открытки, фотографии.

– Что это? – спросила я, вытянув пачку. Я положила ее на стол и взяла одну из открыток:

«Дорогая Ноэль!

Невозможно выразить словами, чем вы были для нас последние девять месяцев. Мне только жаль, что я не рожала всех моих детей дома. Это было потрясающе. Ваше тепло, и нежность, и то, что вы всегда были со мной, это просто что-то невероятное (даже когда я вызвала вас в три утра, и вы тут же примчались. Спасибо вам!). Джина сосет исправно и растет со страшной скоростью. Мы так благодарны вам, Ноэль, и надеемся, что вы навсегда останетесь частью нашей жизни. С любовью, Зоя».

– Это письма и открытки от благодарных пациенток, – сказала я. И выудила из коробки фотографию ребенка. – И фотографии детей, которых она принимала. – И ключи к ее тайне, подумала я про себя, хотя теперь уже сомневалась, что я что-нибудь узнаю. Я пересмотрела кипы записок, квитанций и всякого хлама и должна признать, что все это спокойно можно было выбросить.

– Выбрасываем? – с надеждой спросил Тед.

Я открыла еще одну карточку и прочитала:

«Я не могла поверить, когда мне в приют принесли чудесную одежду для меня и для ребенка. Спасибо, мисс Ноэль!»

– Нет, – сказала я. – Пока нет. Я не могу. Я заберу эту коробку с собой. Я просмотрю все это, когда у меня будет время.

– Когда оно у тебя будет? – рассмеялся Тед. – У тебя кафе, ты навещаешь деда два раза в неделю. А прием для Сюзанны у нас дома ты по-прежнему планируешь?

Я чуть не задохнулась. Прием для Сюзанны. Я схватилась за голову.

– Я об этом совсем забыла, – призналась я. Мы согласились устроить его у нас, потому что Ноэль хотела собрать толпы народа, а у нас было достаточно места.