– Это правда, – засмеялась мать. – Перемена, которую мне тяжело вынести, это оказаться в разлуке с тобой.

– Мне тоже тебя будет не хватать, – сказала Ноэль. Но перед ней простиралось будущее, и это должно было возместить чувство потери, испытываемое при разлуке с матерью и расставании с домом, где она выросла. – Мы увидимся через пару дней, – прибавила она. – Мы еще не прощаемся.

Машина матери для краткого переезда в Нью-Берн была плотно забита доверху, и еще даже не все вошло, но Ноэль обещала ей привезти остальное через несколько дней. А потом ей придется вернуться, чтобы забрать свои вещи и отправиться в университет Северной Каролины в Уилмингтоне.

– Не забудь, у мисс Уилсон есть свободная комната, где ты можешь пожить на каникулах.

– Не забуду, – сказала Ноэль, отнюдь не уверенная, что ей захочется жить в чужом доме, даже если там будет находиться ее мать. Мисс Уилсон была старшей сестрой одной из подруг матери. Она сломала бедро и нуждалась в уходе и помощи по дому, для чего и наняла мать. Поскольку Ноэль уезжала в колледж, где она будет получать стипендию, их дом можно было продать. Они продали его за один день молодой паре из Рали, искавшей себе жилье за городом. Все произошло очень быстро. Свою старую мебель они раздали, но многое еще предстояло сделать.

– Я люблю тебя, детка. – Мать обняла ее и, отступив назад, попыталась пригладить неукротимые волосы.

– И я тебя люблю. – Ноэль слегка подтолкнула мать к двери. – Поезжай осторожно.

– И ты тоже.

Скрестив руки на груди, Ноэль смотрела, как машина матери выехала по гравию на грязную дорогу. Ее сердце было настолько переполнено любовью к матери, что на глазах выступили слезы, когда машина скрылась за поворотом. Матери исполнилось пятьдесят восемь лет. Она была активна и полна сил. И все же пятьдесят восемь лет казались Ноэль таким преклонным возрастом, что она не могла не тревожиться. Ее отец умер два года назад, в пятьдесят семь. Она узнала об этом из полуофициального письма Дорин. Письмо пришло месяц спустя после его смерти. В письмо был вложен чек на четыреста долларов на имя Ноэль. «Он не оставил завещания, – писала Дорин, – но я подумала, что Ноэль следует получить что-то из его имущества». «Имущество». Ноэль с матерью часами смеялись над этим словом. Это был смех, вызванный обидой и болью. Но четыреста долларов дали Ноэль возможность купить машину, которую она назвала «Папаня», в надежде что та обойдется с ней лучше, чем это когда-то сделал отец.

Помимо собственного скромного «имущества» Ноэль и коробок, которые она должна была перевезти к мисс Уилсон, единственной остававшейся в доме вещью был старый раскладной диван. Джеймс собирался нанять грузовичок, чтобы отвезти его к себе. После рождения ребенка у Би Джеймс как-то привязался к ним и подстригал у них газон, сначала из благодарности, а потом и за несколько долларов, на которых настояла мать Ноэль. Это семейство было полно сюрпризов. Так, оказалось, что Джеймс был вовсе не брат Би, а отец ребенка, которого она родила в ту ночь. Сейчас ребенку было уже пять лет, и у него появились двое младших братьев, которых тоже «поймала», как выражалась мать Ноэль, опять-таки с помощью Ноэль. Она пыталась убедить Би и Джеймса установить контроль над рождаемостью, но те оставались глухи к ее призывам. Би, как выяснилось, понравилось быть матерью, и она обожала своих детей.

Ноэль загружала коробки в свою машину, когда объявился Джеймс с грузовичком.

– Привет, мисс Ноэль, – сказал он, выскакивая из кабины. – Выходит, маму вашу я не застал.

– Она уехала час назад, – сказала Ноэль, загружая очередную коробку в уже забитую машину.

– Что мы будем делать без нее? – спросил он.

– Вам с Би лучше перестать заводить детей – вот что.

Джеймс усмехнулся. Он стал очень привлекательным мужчиной, и его усмешка неизменно вызывала ответную улыбку.

– Уже слишком поздно, – сказал он.

Ноэль подбоченилась.

– Как, опять? И что вы собираетесь делать со всеми этими детьми?

– Любить их, – пожал плечами Джеймс.

Люди имеют право на собственный выбор, сказала мать, когда, к недоумению Ноэль, Би последний раз объявила о своей беременности.

– Ладно, – сказала Ноэль, – помоги мне отнести диван в твой грузовик.

Им понадобилось полчаса, чтобы вытащить диван через узкую дверь, пронести его по двору и погрузить в машину. А потом Джеймс помог ей с остальными коробками матери.

Ноэль направилась к дому за еще одной коробкой, когда увидела, как Джеймс вдруг выронил одну и всплеснул руками.

– Послушай, девушка! – Он пнул коробку носком ботинка. – Где вы держали эти коробки? Они все в паучьем дерьме.

Ноэль ничего не заметила, но он был прав. Следы паучьей жизнедеятельности свисали по углам, и крышки местами были обвиты паутиной.

– Оставь их, Джеймс, – сказала она. – Живности там никакой нет, но я не хочу тащить эту грязь в дом мисс Уилсон. Дай мне тряпку, и я их оботру.

– Скотч у тебя найдется? – Джеймс присел на корточки рядом с коробкой. – Я посмотрю, нет ли внутри какой заразы.

Найти тряпку в убранной начисто кухне было сложно, и Ноэль в конце концов решила извлечь из чемодана махровую мочалку. Намочив ее под краном, она снова вышла во двор.

Когда она подошла к Джеймсу, он уже поднялся и стоял с какой-то папкой в руках. Он взглянул на Ноэль, сосредоточенно нахмурившись.

– Тебя, что, удочерили?

Она окаменела. Откуда он узнал? Ей самой это стало известно только в ту ночь, когда у Би родился первый ребенок. Тогда мать рассказала ей правду. Они сидели в гамаке на заднем дворе. Мать извинялась за то, что не говорила ей ничего до этого.

– Ты имела право знать раньше, – сказала она. – Но я не хотела, чтобы ты думала, что тот факт, что ты наша приемная дочь, имел какое-то отношение к уходу отца.

Ноэль была потрясена. Словно какая-то пропасть разверзлась перед ней.

– А моя мать? – спросила она. – Кто мои настоящие родители?

– Твой отец и я – твои настоящие родители, – резко ответила мать. – Но твоя биологическая мать была пятнадцатилетней девочкой, вроде той, которую мы только что видели. Такая, как Би. Твой отец… – Она пожала плечами. – Не думаю, чтобы кто-то знал, кто он такой.

– Значит, я не твоя, – сказала Ноэль, с трудом подбирая слова.

– Ты моя, детка. Никогда не говори так.

– Значит, во мне нет индейской крови. – Ноэль чувствовала, как из нее уходит волшебство. Испанский мох, висевший над гамаком, был всего лишь испанским мхом, а не волосами жены индейского вождя.

– Я думаю, в тебе смешанная кровь. Понемногу того, другого и этого. – Мать взяла ее руку и держала у себя на коленях. – Ты – самое лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Сейчас Ноэль смотрела на Джеймса.

– Да, я – приемыш, – сказала она, словно этот факт не имел для нее никакого значения. – Но откуда ты узнал?

Он отдал ей папку.

– Отсюда выпали бумаги, – сказал он. – Мне до этого нет никакого дела. Но для тебя это, может быть, что-то значит.

Мягкий взгляд его карих глаз говорил Ноэль, что он увидел что-то, чего не должен был видеть. Чего и ей не следовало видеть. Когда он передавал ей папку, то коснулся ее руки. Это не было прикосновение мужчины к женщине. Это было прикосновение друга, который знал, что бумаги в этой папке могут навсегда изменить ее жизнь.

Тара

Уилмингтон, Северная Каролина 2010

Боже, до чего это было странно!

Я сидела за столом в «Пайлот-Хаус» напротив Йена, чувствуя, будто пришла на свидание. Вчера он как-то мимоходом сказал, что у него есть два билета в кино. Потом он предложил сначала что-то перекусить. А когда ты ужинаешь на набережной, а впереди у тебя еще фильм в таком чудесном месте, как отремонтированный «Талиан-Холл», что это еще может быть, как не свидание? Йен мне нравился. Я знала его очень давно и, могу сказать честно, в каких-то проявлениях я его просто обожала, но ходить с ним на свидания я не хотела. Я ни с кем не хотела встречаться. Меня приводила в содрогание одна мысль о том, чтобы целоваться с кем-то или даже держаться за руки, кроме Сэма. Это было мне действительно противно. В постели по ночам я испытывала бесконечную тоску, но не просто по любому мужчине. Только по своему мужу.