– А ты как думаешь? – рассмеялась, лихо обходя „волгу“.

– Ты не могла бы мне одолжить?

– Сколько? – спросила деловито.

– Пятьсот. Можно четыреста.

– Не проблема. Сумочку возьми, там в кармашке пятисотка.

– Нет, мне… – как же тяжело просить, как безумно тяжело сумму выговаривать и видеть как вытягиваются лица, а потом… Потом одно и тоже: „да ты что?!“ „Не проси, нет такой суммы“. И все же надо пытаться. Наина Федоровна руки опустила, а Варе нельзя, иначе Диме точно не выбраться. – Мне не сотен – тысяч.

Зоя помолчала и спросила:

– Повтори?

– Пятьсот тысяч. Хотя бы четыреста.

– И все?

– Все.

– Не мало?

– Нет.

И только тут поняла, что Федорова издевается над ней. Отвернулась к окну, слезы пряча. Сами из глаз ринулись, привычным маршрутом.

– Э-э! А ну, без сырости! Рассказывай, давай!

– Что?

– Все! – приказала.

Варя долго молчала, слова подбирая, сомневаясь стоит ли однокурснице проблему ее знать. Но что от этого меняется? Промолчи, Зоя точно денег не даст, а они у нее есть – не скрывает.

И начала рассказывать, трудно сначала, скованно, потом все более эмоционально. Выплеснула все и затихла, с благодарностью и надеждой на Зою поглядывая. Не прервала, не бросил как другие „забудь“ – выслушала. Для Вари это уже хороший знак, почти победа, почти прорыв.

Машина встала на стоянку у кафе и только тогда Зоя посмотрела на Варю:

– Дела, – протянула. Оглядела ее с ног до головы, словно взвесила и ценник на лоб прилепила, и кивнула. – Вылазь. Примем по кофе и коньячку, пирожным зажуем и что-нибудь сообразим.

Варвара на радостях подпрыгнула, слова поперек не сказала. Ринулась за ней как собачка за хозяйкой и с тем же преданным взглядом. Зое он явно понравился. Она, расправив плечи вышагивала, как королева, оглядывая людей сверху вниз, игриво улыбаясь мужчинам, снисходительно косясь на Варвару. В кафе вплыла, с надменностью элитной особи сделала заказ и снисходительно уставилась на сжавшуюся в кресле Варю:

– Чего, как сирота казанская? Съедят тебя, что ли?

– Нет, но… Красиво здесь.

– Ага, – хохотнула. – Обычно. В „Уругвае“ красиво, да.

– Уругвай?

– Ресторан, тетеха! Нет, ну, упасть не встать! Тебе сколько лет, деточка? Как с Луны в кафешку свалилась.

Варе без этих замечаний неуютно было. Мало заведение красивое, дорогое, рядом Зоя вся из себя, сверкает как подсветка на стене и очень гармонично с интерьером кафе смотрится, в отличие от невзрачной Вари, которая здесь себя не просто тлей, куколкой тли себя почувствовала, так еще в дополнение к конфузу, предметом насмешек, отсталой, как средневековая монашка. Она действительно не знала, как сесть, как себя держать, чтобы незаметно и в тоже время, уверенно. Зоя же в этом не помогала, только сильнее в стыд вгоняла. А подумать – что здесь такого? Ну, не довелось ей в кафе сидеть, по ресторанам ходить. Криминал, что ли?

Зоя тем временем подкурила тонкую сигаретку, Варю томным взглядом одарила:

– Значит, говоришь, любимый в беде? Деньги нужны? А взять неоткуда: никто не дает, продать нечего.

– Да. Кредит хотела – восвояси отправили.

– Что так? – улыбнувшись, бровку выгнула.

– С двадцати трех и только при наличии трудового стажа не менее трех месяцев.

– Ох, ты, – улыбнулась шире, а сама как лиса щурится. – И что делать думаешь?

– Не знаю, – вздохнула девушка.

– Любишь-то сильно?

– Себя бы отдала, если б взяли.

– Ах, ах, – рассмеялась и, встретив недоуменный взгляд Варвары, легонько погладила ее по руке. – Не сердись. Мы ровесницы с тобой, а словно мама с дочкой. Слушаю тебя и умиляюсь. И удивляюсь. Надо же, не вывелись декабристки да Джульетты на Руси. Виват. Завидовать в пору.

– Чему тут завидовать?

– Так, чуйствам. А скажи мне Варвара, возлюбленный твой достоин твоих хлопот, переживаний, самопожертвования?

– Да, – ответила не задумываясь.

– Какой он? Любопытно, извини, по каким – таким невероятным героям у нас головы сносит настолько, что чужие заботы без оглядки на себя взвалить готовы?

– Он поэт. Очень тонкочувствующий человек. Умен, силен. Хозяйственный, дальновидный.

– Кладезь достоинств, – вяло хлопнула в ладони Зоя. – Бис. Где ж ты сокровище такое нашла?

– По переписке.

– Это как?

– Подружка школьная с одним из армии переписывалась и мне предложила. Я взялась. Интересно было и потом, жалко их. Далеко от дома, одни, служба. Тяжело.

– Короче, решила поддержать и освоила эпистолярный жанр.

– Да.

– Ты точно Татьяна Ларина. Про скайп, чаты – слышала?

– Нет, это он Онеги, ― отмахнулась от последней ремарки – письма романтичнее: но Зое все едино не понять. ― Знаешь, какие поэмы писал? Невозможно не влюбиться.

– Какие? Умираю от любопытства. Не думала, что в наше время такое еще есть. Чат, мыло, виртуальные знакомства – понятно, но переписка нормальными письмами – нонсенс.

– Реальность. Что удивительного?

Зоя подбородок ладонью подперла, изучая Варю как нечто небывалое, впервые ею встреченное.

– То и удивительно, лапа моя, что не каждая до такой степени себя недооценивать будет. Ты кем себя считаешь? Крысавицей? Письма писала, замуж выйти готова. А ничего, что инвалид оказался? Ничего, что ты со своей внешностью Дим таких штабелями укладывать можешь, ничуть не печалясь и ерундой не заморачиваясь.

– Я люблю его, – твердо сказала Варя. И Зоя туда же! А она-то подумала, наконец-то хоть один нормальный понимающий человек встретился.

– Не сердись. Любишь – на здоровье. Вопрос, как его здоровье выправлять будешь?

– Не знаю, совсем не знаю, Зоя. В больницу идти уже боюсь. К Диме не пускают, а говорят такое, что после, ни дышать, ни есть, ни спать не могу. Сегодня заявили „готовьтесь“. А как так? Как же к этому можно готовыми быть? И что делать? Ума не приложу. Но ведь есть выход, не может его не быть, не бывает так!

Официантка расставила заказанное на стол, прерывая Варю и давая ей возможность немного успокоится, иначе скатилась бы опять к слезам.

Зоя сахар в чашку сыпнула, помешала и спросила, между прочим:

– Уверена, что продать нечего?

– Разве что серьги с китайского рынка.

– А красоту? Она ведь тоже товар, – хитро глянула на нее девушка. ― С твоими данными и по деньгам плакать?

– Это… на панель что ли? – удивилась и возмутилась Варя.

– Зачем? – изумилась Зоя, рассмеялась звонко, до слез. – Слово-то какое выискала „панель“! Бог мой, Косицина, отсталость ты моя дремучая! Да не ты за мужчинами, а мужчины за тобой бегать должны, обеспечивать. Ты на себя-то глянь – хороша. В порядок только приведи и косяками желающие пойдут, серенадами замучают, подарками закидают. Вопрос, нужен ли тебе тогда Дима твой будет?

– Глупости не говори, – попыталась придать себе оскорбленный вид девушка. А у самой даже уши алели – ну, Зойка, ну, выдала! Как язык повернулся? Что в голове у нее? – Я замуж собираюсь, остальное мне без надобности. Может иначе кому и нормально, а мне нет.

Федорова прищурила глаз, в котором зажегся нешуточный интерес:

– Ты, лапа моя, не девственница ли еще?

– Не твое дело, – огрызнулась, покраснев еще гуще. Взгляд сам в стол уперся – стыдоба такие вещи с кем-то обсуждать.

– О – о! В точку?! – Зоя даже поддалась к ней. – Ну, мать… – подумала и ладонью хлопнула. – Идея! Говоришь продать нечего? А я берусь продать тебя. Одну ночь с тобой за пятьсот тысяч. Одна ночь и ты с деньгами, Дима твой с почками, а я… Десять процентов.