Мой мягкий тон и сговорчивость удивили Бетти, мгновение она колебалась, глядя мне в глаза и оценивая намерения.

– Знаете что, если обещаете вести себя прилично, оставайтесь, – наконец решила она. – Можете выпить по стаканчику и вызвать техпомощь.

– Техпомощь? – шепотом изумился Реми. – Сказала бы еще – такси!

– Не тревожьтесь, мы хорошие ребята, – ответил я.

– И никогда не покушаемся на собственность тех, кто приглашает нас в гости, – счел нужным добавить Набиль.

– Да, мы тоже получили кое-какое воспитание, – вмешался я, чтобы перевести его слова в шутку.

Бетти сдвинула брови и скорчила очаровательную гримаску на манер голливудской актрисы, которая на пресс-конференции смеется любой шутке журналистов.

– Что у вас за банда? – спросила она.

– Банда друзей, поклявшихся до конца дней относиться друг к другу по-братски, – с вызовом бросил Вито, обняв нас с Реми за плечи огромными лапищами.

– Очень трогательно… – кратко прокомментировала Бетти, и я различил в ее голосе не только насмешку, но и интерес.

Она оставила нас и вернулась к гостям. Мы пили и обсуждали их тряпки и манеру танцевать, их спесь и красоту некоторых девушек. Как только зазвучали первые аккорды рока, мои друзья бросились приглашать тех, кого заранее высмотрели. Возникла неловкость, девицы колебались, их кавалеры злобно на нас поглядывали, но достаточно было согласиться одной, самой отчаянной, и ее примеру последовали остальные.

Реми, Бартоло, Набиль и Вито мгновенно стали королями танцпола, другие пары почувствовали себя смешными (некоторые именно так и выглядели) и образовали вокруг них круг. Этот танец стал суператтракционом, что явно обрадовало Бетти, и она подошла ко мне.

– Не хотите меня пригласить?

Контраст между претенциозным «выканьем» и банальностью предложения показался мне старомодным и прекрасным. Я привык общаться с девушками, которые не стеснялись в выражениях, всем тыкали и не гнушались крепкого словца.

– Не танцую, мне очень жаль, – ответил я.

– Хоть попытайтесь, мне ужасно хочется танцевать! – Бетти прикинулась обиженной и надула губки, как маленькая девочка.

– В танцах я не силен, зато умираю от желания заняться с вами любовью. Но вы вряд ли согласитесь.

Она расхохоталась, и ее смех был для меня сладким вином, согревшим душу и тело. Я жаждал взять ее лицо в свои ладони и коснуться губами ее губ. Я хотел владеть этим смехом, этим ртом и этими глазами. Свежий воздух прогнал все наносное, обнажив мою истинную натуру. Я понял, что создан для любви и уже никогда об этом не забуду.

– Элизабет! – представилась она и протянула руку.

– Даниэль, – ответил я, схватил ее в охапку и притянул к себе.

– Вы торопитесь, – шепнула она, когда мы оказались лицом к лицу друг с другом.

– Проблема в том, что я не знаю, как себя с вами вести: впервые в жизни знакомлюсь с Элизабет, хотя Бетти встречал – и не одну.

– А знаете, я терпеть не могу свое имя, – доверительным тоном сообщила она. – Бетти? Мне нравится!

Она со мной кокетничала.

– И я впервые выкаю девушке, которая мне нравится, – признался я. – Вы чувствуете, нас друг к другу… тянет.

– Какое самомнение! Вы всегда так прямолинейны?

– Частенько. Но тут особый случай. Если не скажу, что чувствую, упущу свой шанс: как только вечер закончится, вы вернетесь в свой мир, к вашим друзьям и забудете обо мне.

– Кто знает? – рассмеялась она.

Ее вопрос прозвучал как обещание.

– Алло, кто говорит?

Его голос нисколько не изменился, как будто время над ним не властно, я словно наяву вижу его лицо, каким оно было двадцать лет назад.

– Соломон?

– Кто его спрашивает?

– Даниэль.

– Думаю, вы ошиблись.

Узнаю осторожного пройдоху.

В трубке тишина. Он хочет услышать «пароль».

– Даниэль Леман… Квартал Ле Тотем.

Я угадываю его удивление по короткой паузе, которая на мгновение сближает нас.

– Привет, Дани. Сколько лет… Откуда у тебя мой номер?

Соломон не был бы Соломоном, не задай он этот вопрос.

– Мне нужно с тобой увидеться.

Он отвечает не сразу.

– Я знаю, что случилось, Дани.

Соломон понял, зачем я звоню.

Я вешаю трубку: встреча назначена. Нервное напряжение, обручами сжимавшее тело, ослабевает. Мне стало немного легче.

Я наконец начинаю действовать.

– Папа, смотри!

Он делает несколько танцевальных па. Нечто среднее между джерком и хип-хопом.

Мой сын очень способный. Я всегда поражался тому, как он владеет телом. Любые физические упражнения и усилия были ему по плечу. Помню, как он впервые сел на двухколесный велосипед и сразу поехал – сам, без посторонней помощи. Решил – и сделал. А еще он элегантен от природы. Каждая его поза выглядит выверенной, отработанной.

– Кто научил тебя танцевать?

Он молча опускается на стул.

– Как-то раз, три или четыре года назад, ты спросил, каким спортом мы хотели бы заниматься.

– Помню, я задавал вам этот вопрос каждый год, в сентябре.

Он кивает.

– Ты ответил – футболом, как и твой брат.

– Да, правда.

Он пожимает плечами.

– Я боялся разочаровать тебя. На самом деле я хотел учиться танцевать.

Я потрясен его признанием.

– Нужно было сказать!

– А ты бы согласился?

– Конечно! Сам знаешь, я не фанат футбола, даже не смотрю матчи по телевизору! Разве что самые важные.

Он на мгновение задумывается.

– Забавно… Иногда такого себе напридумаешь… Я думал, ты надо мной посмеешься: парень – и вдруг танцы! Вообще-то я не собирался заниматься классическим балетом, мне больше нравился хип-хоп… но так и не решился признаться.

Мы молчим. Он сидит, прислонившись спиной к стене дома.

– Ты пишешь, папа?

Я вздрагиваю.

– О чем ты?

– Ты ведь всегда мечтал быть литератором. – Он поднимает глаза и отвечает на мое немое изумление. – Я знаю некоторые вещи – непонятно откуда.

– Да нет, не литератором. Я просто хотел писать.

– Так почему никогда не пытался?

Я вспоминаю самое начало нашей с Бетти совместной жизни: мы в комнате, ужасно хочется есть, но я не могу оторваться от книги и воображаю, как однажды возьмусь за перо и положу на бумагу историю. Мою историю.

– Я было начал. Написал… всякие глупости. Но мне нужно было работать, зарабатывать на жизнь. Вышло так, что я потерял свою мечту в груде дел. Вот так. Время проходит, унося с собой наши мечты. Наверное, я просто не мог рассказать ничего интересного. Только страдания делают человека настоящим писателем.

– А теперь?

Не уверен, что понимаю точный смысл его вопроса. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Мне очень нравились твои истории. Ты рассказывал их мне перед сном и в машине, когда мы отправлялись на каникулы.

– Придумывал не я, а мы, вместе.

– Да, конечно, ты начинал, а мы должны были продолжить. Маме это нравилось. Она никогда ничего не могла придумать. Помнишь, как мы смеялись? Особенно в конце, когда получалось бог знает что!

Мне кажется, что голос Жерома доносится откуда-то издалека. Так бывает в горячечных снах, где чередуются отрывистые звуки и смутные образы. Я осознаю странность ситуации. Почему он рядом? Почему время от времени приходит на закате поговорить со мной? И почему я никогда не удивляюсь его появлению?

Значит, варварские, бесчеловечные события вытолкнули меня за пределы жизни. Случилось невозможное, разметав в клочья основу, на которой я выстроил логику своего существования. И слова – носители образов, ценностей, смыслов – начинают размываться. Возможно, однажды они снова обретут форму, но уж точно не в тех местах, куда я их поставил.

Не знаю, угадал Жером мои мысли или нет, но он встал.

– Ложись спать, папа. Тебе завтра на работу.