– Прости! – уже кричал Линдсей. – Господи, только не уходи!

Анаис закрыла глаза, стараясь не реагировать на звук его голоса, ненавидя слова, которые она так много раз слышала от Линдсея прежде. Такие бессмысленные, пустые слова. Такие бессмысленные поступки. Какой же дурочкой она была! Неисправимой, романтичной дурочкой.

– Я не могу тебя потерять! – исторгся из груди Линдсея мучительный крик, когда она повернулась и побрела прочь, все еще отчаянно цепляясь за руку Гарретта. – Ты не можешь убежать от меня, Анаис. Я найду тебя, Анаис!

Ее имя, вырвавшееся из глубины измученной души Линдсея, эхом пронеслось по всему коридору. Анаис дрожала, все еще слыша гулкие отголоски своего имени даже после того, как колеса кареты застучали по до роге.

Десять месяцев спустя

– Анаис, ты должна спуститься вниз, хотя бы на чашечку чая. Уже рождественский сочельник, ты не можешь провести его здесь, наверху, в своей комнате! О… – Голос Энн, которая ворвалась в комнату, вальсируя, прервался, когда она заметила, что Анаис лежит в кровати, а Роберт Миддлтон прижался ухом к ее груди. – Прошу прощения, – пробормотала Энн, явно пришедшая в ужас от того, что без спроса ворвалась к сестре и застала ее в столь неловком положении.

– Не говори глупостей, Энн. Доктор Миддлтон только что закончил меня осматривать, не так ли, сэр?

– Совершенно верно, леди Анаис. – Врач выпрямился и отсел от больной. – Я навещу вас завтра, посмотрю, как вы поживаете.

– А вы уверены, что есть необходимость навещать меня завтра? Это будет утро Рождества, а у вас есть жена и ребенок, которые явно не хотят, чтобы вы уезжали из дома в праздничный день.

Доктор Миддлтон потянулся к руке пациентки и крепко сжал ее своей теплой ладонью.

– Увидимся завтра, леди Анаис. Спокойной ночи, и помните, что вам не стоит утомляться. – Он сложил деревянный стетоскоп, с помощью которого слушал грудь больной. – Это просто удивительно! Ваше сердце бьется чаще, чем два дня назад. Если ваше состояние не улучшится, следует незамедлительно начать прогуливаться по лесу.

– Благодарю вас, доктор Миддлтон.

– Просто Роберт, – тихо поправил врач, водрузив шляпу на свои русые волосы. – Мы, в конце концов, знаем друг друга с пеленок.

– Благодарю вас, Роберт, – отозвалась Анаис, понимая, что доктор не будет доволен до тех пор, пока она не назовет его по имени. И, по правде говоря, Анаис чувствовала себя очень глупо, обращаясь к нему слишком формально. В конце концов, она знала Роберта всю свою жизнь. Как-никак он был младшим братом Гарретта.

– Пошлите весточку в наше имение, в Лодж, если вам потребуется моя помощь. И помните, вам не следует находиться на сквозняке или холодном воздухе. Во время простуды сердцу тяжелее качать кровь. Вашему сердцу не нужно перенапрягаться. Боюсь, вам лучше пропустить церковную службу этим вечером. При вашем слабом самочувствии не стоит лишний раз рисковать.

– Мама считает, что вы слишком молоды, чтобы наблюдать меня, – сказала Анаис, смеясь над доктором и тем, как он по-мальчишески надулся.

– Несомненно, она больше доверяет тому своему старому врачу, медицинские книги которого написаны еще в библейские времена.

– Она грозится прислать его ко мне.

– Как бы то ни было, не позволяйте ему пускать вам кровь, Анаис.

– Я не позволю, Роберт.

– Что ж, если это – все, я, пожалуй, пойду. Погода, судя по всему, начинает портиться.

– Никогда не знаешь, что принесет зима в Вустершире.

Роберт кивнул и потянулся к своему коричневому кожаному чемоданчику.

– Почти то же самое и в Эдинбурге. Ну ладно, спокойной ночи, Анаис, и счастливого вам Рождества!

– И вам того же! Пожелайте Маргарет всего самого наилучшего и поцелуйте свою дочку за меня.

– Обязательно, – ответил доктор, расплывшись в широкой сияющей улыбке при упоминании о его ребенке. – Разумеется, я передам. Счастливого Рождества, леди Энн!

И он учтиво наклонил голову, проходя мимо сестры Анаис.

После того как дверь за доктором Миддлтоном закрылась, Энн подошла к кровати и села рядом с Анаис:

– Мне очень жаль. Я не думала, что он все еще тут.

Доктор пробыл здесь, наверху, очень долго.

Анаис пожала плечами и подобрала висящую нитку покрывавшего ее шерстяного пледа. Бедняжка не могла не заметить, какими бледными все еще казались ее пальцы и как ее вены, такие синие и холодные, просматривались сквозь кожу – словно ее плоть была прозрачной бумагой, из которой делают папье-маше.

– Ты идешь на поправку? – Энн перехватила взгляд сестры. – Должно быть, да, потому что ты выглядишь намного лучше, чем месяц назад, когда вернулась из Франции. Милая, ты была практически при смерти, когда лорд Броутон так поддержал тебя! Клянусь, это истинный промысел Божий, что ты встретила его в Париже, потому что тетя Милли металась бы в истерике при мысли о том, что делать с тобой в таком состоянии, да еще и в незнакомом городе!

– Мне очень повезло, что я встретила его светлость, – тихо произнесла Анаис, не желая говорить о Гарретте и событиях, происходивших в ту пору.

– Доктор Миддлтон сказал тебе, в чем же заключается твое слабое самочувствие? Он несколько раз упомянул об этом маме и папе, но довольно туманно отозвался о причине болезни.

Анаис уже начала терять терпение и не преминула продемонстрировать это неугомонной сестре.

– Я ведь уже говорила тебе, Энн, что это небольшой жар и обычное недомогание.

Энн многозначительно выгнула тонкую светлую бровь, явно не веря тому, что услышала, но пропустила мимо ушей раздраженный тон Анаис.

– Мама сказала отцу, что, по всей вероятности, это твои женские органы гниют от участи старой девы, которая и повинна в твоих проблемах с сердцем. Но отец считает, что ты подхватила от французов опасное воспаление мозга.

Анаис улыбнулась и потянулась к руке сестры:

– Клянусь, Энн, с моими женскими органами все в полном порядке. И я не позволю этому шарлатану, доктору Терстону, убеждать мать в том, что мое состояние – не что иное, как истерия, вызванная состоянием этих моих женских органов.

Энн захихикала:

– Когда ты говоришь так, Анаис, это звучит как самый настоящий вздор! Ну как женские органы могут вызвать у кого-то истерию?

– Они и не могут. Доктор Терстон просто презирает женщин, только и всего.

– Ко мне приходила Луиза, – вдруг посерьезнела Энн. – Думаю, тебе хотелось бы знать, что твоя горничная обеспокоена. Ее тревожит то, что твои последние месячные длились почти две недели. И это было довольно… довольно… по словам Луизы, это было довольно обильно.

– Ради всего святого! – застонала Анаис, заливаясь краской до корней волос. – Неужели в этом доме не осталось ничего святого?

– Конечно нет, – с усмешкой ответила Энн. – В доме, полном женщин, разве можно умолчать о такой теме, как месячные? И все же Луиза боится, что причиной твоего недомогания действительно стали проблемы с женскими органами.

– Какое унижение! – с деланым ужасом усмехнулась Анаис. – В самом деле, что происходит? Неужели все эти горничные выстраиваются в очередь, чтобы собирать наши прокладки и обсуждать наши циклы? Неужели весь дом знает, когда месячные приходят раньше или задерживаются?

– Мне кажется, задержка обсуждалась бы наиболее бурно, – заметила Энн, развязно высунув язык. – Только представь, какие пошли бы гулять сплетни, если бы у одной из нас не пришли бы месячные! Если бы мама узнала нечто подобное, обязательно устроила бы нам многочасовой допрос!

– Мама беспокоится только о себе, любимой. Сомневаюсь, что она удостоила бы своим вниманием нечто столь же прозаическое, как месячные.

– Верно, – согласилась Энн. – И все же, мне кажется, тебе хотелось бы знать о том, какие разговоры ведутся за твоей спиной. А еще я, в свою очередь, хочу убедиться, что ты идешь на поправку. Кровотечение остановилось, не так ли?