Литмир - Электронная Библиотека

– Да, почитай, добрая половина солдат. Горюшка хватили через край. Попили с нас кровушки – поумнеешь враз. Такого навидались: как генералы продавали нас японцу с потрохами, а царь-батюшка кресты им на пузо вешал за геройство. Если б воля моя была да силы поболе – повесил бы всех на первом поганом суку. А тут едем эшелоном, слышу – бунтует народ расейский… Вот думаю, мать честная, это дело по мне. Жив не буду, если не подмогну.

Блохин разволновался под пристальным, внимательным взглядом Ивана Герасимовича, душой почуял: башковитый, сильный мужик. Этот знает, куда идти. Этот правде научит, не подведёт.

– Братцы, я уж с вами, – проговорил Блохин. – Век благодарен буду.

– Да что ты взмолился? – Серёгин положил Блохину руку на плечо. – Желаешь, идём с нами. Нынче демонстрация рабочих Пресни. Вот поглядишь, как народ расейский бунтует.

Когда они вошли во двор Прохоровки, Блохин ахнул от удивления: такого собрания народу он отродясь не видывал. Всюду, куда хватало глаз, сидели, стояли люди. Море голов – шапки, картузы, платки… Слышались смех, песни. На ветру развевались кумачовые полотнища…

– Ай да ну, сколько вас! – с восхищением проговорил Блохин.

– Сейчас будет митинг, рабочие будут говорить. Вон там видишь деревянное одноэтажное здание? Это Малая кухня. На крыльце стоят депутаты Совета. Видишь, Иван Герасимович, Страхова – это наша учителька, серьёзная женщина, а вон шапку снял, седой весь, – это начальник военно-боевого штаба Седой, – пояснял Серегин.

Митинг открыл Иван Герасимович. И с первых слов, брошенных оратором в народ, Блохин замер. Он первый раз слышал: люди открыто, не таясь, говорили о свободе, они звали к борьбе кровавой против самодержавия.

То, о чём он думал, сидя в окопах, о чём мечтал, боясь поделиться своей мечтой с товарищем, что понял всем своим нутром бедняка, об этом люди говорили… Он видел радостные, светлые лица, будто люди дождались праздника.

– Товарищи, – доносилось до Блохина, – Совет рабочих депутатов предлагает устроить демонстрацию. Пройдём с флагами и знамёнами по улицам, покажем свою сплочённость…

– Даёшь! – дружно ответили ему. – Ура!

Без суеты, организованно, как-то по-особенному весело, с шутками люди разделились на десятки, становились друг за другом, образуя шествие.

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный! —

запел звонкий девичий голос. Песню дружно подхватили. Она окрепла, налилась силой и уже грозно и могуче звала людей:

Раздайся клич мести народной:
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!

– Смотри-ка, друг, – взволнованно проговорил Серёгин, – вот и с Даниловского сахарного пришли, а вон рабочие с завода Шмита, с Грачёва, Оссовецкого… Выходит, вся Пресня поднялась. Почитай, тыщ десять будет!

Демонстрация направилась к Пресненской заставе, потом повернула к Большой Пресне. Подходили к Зоологическому саду.

Вдруг задние ряды дрогнули, заволновались.

«Казаки!» – увидел Блохин. Волнение в народе нарастало, песня замерла. Неожиданно из толпы навстречу казакам бросились две девушки, красное знамя на тонком древке замерло в их руках.

Блохин почувствовал, как похолодели ноги, кровь медленно, толчками ушла из сердца, к горлу подкатил ком, перехватило дыхание. Он схватил руку Серёгина, до боли сжал её и, не отрываясь, смотрел туда, где стояли две тоненькие девичьи фигурки под трепещущим алым полотнищем.

– Наши, прохоровские, – услышал он прерывистый шёпот Серёгина. – В белом платье Наташка, в Совете работает, а та, в цветастом, – Татьянка из прядильного цеха! Смотри, смотри, грудью пошли на казаков. Вот это девки, вот это молодцы!

Блохин увидел, как девушки, вскинув знамя над головой, решительно двинулись вперёд.

– Стреляйте в нас, – зазвенел девичий голос, – убейте нас, живыми мы знамя не отдадим!

Блохин перевёл взгляд на казаков. Те замерли в нерешительности. На их лицах было написано смущение и удивление. Они хмуро посматривали на офицера.

– Казаки, неужели вы будете в нас стрелять? – раздалось из толпы. – За что? Мы такие же люди, как вы!

– Бейте своих офицеров, переходите к нам!

Вдруг задние ряды казаков, повернув коней, рысью двинулись обратно, вверх по Пресне. Глядя на них, повернули коней и остальные.

– Да здравствуют братья казаки!

– Ура!

Блохин кричал вместе со всеми, бросая вверх свою шапку.

Толпа, расступившаяся перед казаками, вдруг сомкнулась и бросилась к девушкам. Их посадили на сплетённые руки, подняли высоко над головами людей и понесли. А они крепко держали знамя и счастливо смеялись.

Глава 6

Все эти дни после демонстрации на Пресне Блохина не покидало странное, впервые переживаемое им состояние восторга и ликования. Где бы он ни был и что бы он ни делал – строил ли вместе с рабочими баррикады, делал ли оружие, слушал ли речи депутатов в Совете, нёс ли охрану вместе с дружинниками – его наполняло чувство радости и счастья от мысли, что он, солдат Блохин, здесь, вместе со всеми, своими руками делает революцию, создаёт свою, рабочую власть.

Многое одобрял Блохин в новой власти: выгнали взашей всех полицейских с Пресни – правильно: что им здесь, толстомордым, делать? Создали при штабе свой рабочий суд, который судил предателей и провокаторов, – и это верно: не предавай рабочее дело. Мастерили сами оружие, в фабричной лаборатории, как он слышал, даже готовили бомбы – по-хозяйски, рассуждал он, потому без оружия что за война?

Но больше всего удивлял и радовал его Совет. «Вот ведь, – нередко думалось ему, – Иван Герасимович простой ткач, мужик, как я или кто другой, к примеру. А как ведёт дело – удивление одно. Или Страхова. Слов нет: образованная, учительница, да ведь баба. А посмотри, как у неё всё башковито получается. Потому и слушает народ и верит». А что слушал и верил народ Совету – это Блохин доподлинно знал. Вот освободились места в спальнях – народ сразу в Совет. И Совет решает: дать их рабочим, которые жили на частной квартире. Или решает Совет закрыть винные лавки, пивные и трактиры, и народ понимает, что это верно, потому как от вина одно безобразие, а сейчас нужон революционный порядок. Бабы поспорили – бегут в Совет, и Совет разбирает. Мужики из соседних деревень, – мало ли у них всяких невзгод, – тоже идут в Совет, потому знают, что Совет – власть своя, посоветует. Э, да мало ли дел у Совета…

Вот и сейчас только что кончилось заседание рабочего суда. Судили начальника охранного отделения Войлошникова. Арестовали его дружинники на улице и сразу привели на Прохоровку. Судили рабочие по всей форме, тут же при всём народе и осудили за преступления расстрелять. Народ одобрил, потому собаке собачья смерть.

Блохин прошёл в Большую кухню. Спустился в столовую. Получил свою порцию каши, сдобренную салом, уселся поближе к окну. Там среди дружинников шёл оживлённый разговор.

Дружинники вспоминали о боях с карателями, перебрасывались шутками, подсмеиваясь друг над другом. Настроение у всех было бодрое, приподнятое. «До чего живуч русский человек, – подумал Блохин. – Ведь намедни какой был бой у Горбатого моста – страсть. Пушки били вперехлёст – с Кудринской, с Ваганьковского и с Николаевских казарм. Да как били! Что тебе Цзинджоу![15] Почитай, залпов двести дали! И ничего. Стоят рабочие. Каратели наблюдательный пункт устроили на колокольнях, на Кудринской, в Большом Девятинском переулке, содят оттуда из винтовок да пулемётов. И опять ничего. Стоит Пресня насмерть!

И ничегошеньки правители с ней не могут сделать. Вот это я понимаю».

– А ну стихни, братцы, на минуту, – сказал молодой дружинник с окладистой светлой бородкой. – Видели, как у Горбатого моста на баррикаде Иван Герасимович дрался? Вместе с нами и впереди всех! Ничего не боится, жизнью своей не дорожит. А почему, хочу я вас спросить? А потому, что он душевный человек. Идёт за наше рабочее дело.

вернуться

15

26 мая 1904 года произошёл бой у Цзиньчжоу (Кинчжоу), сражение на дальних подступах к Порт-Артуру. Японцы потеряли в бою до 10 % участвовавшего в атаке личного состава: 749 чел. убитыми и 3455 ранеными. Однако потери русских также были тяжёлыми: 184 чел. были убиты, 633 получили ранения, 606 пропали без вести или взяты в плен.

12
{"b":"25924","o":1}