– Возможно, он еще мал. Через год я попробую снова.

– Ему это никогда не понравится, Джон. Он не из того теста, что ты и твой отец.

– Чем же он интересуется? — спросил Джон растерянно.

– Да тем же, чем и другие здешние мальчишки. Револьверами, лошадьми, коровами, собаками. Он ускользнул от тебя, Джон, и, по-моему, ты его уже никогда не поймаешь.

– Скажи мне правду, Уилла. Он… глупый?

– Нет, — ответила она, подумав. — Он не глуп. В некоторых отношениях он сильнее и умнее тебя. Просто он совсем другой породы, Джон. Рано или поздно тебе придется в этом убедиться.

Джон утратил интерес к земле. О ней можно было не беспокоиться. Наступит день, и Билл начнет ее обрабатывать. И о доме можно не беспокоиться. Билл не глуп. Он с детских лет проявляет несомненный интерес ко всей этой механике… Он делал вагончики и требовал, чтобы на Рождество ему дарили игрушечные паровозы. Джон заметил в мальчике еще одну черту, совершенно несвойственную Уайтсайдам. Он был не только очень скрытен, он обладал деловой хваткой. Билл продавал другим ребятам свои вещи, а когда они им надоедали, скупал их по дешевке. Небольшие денежные подарки чудесным образом приумножались в его руках. Но прошло еще немало времени, прежде чем Джон признался себе, что у него нет ничего общего с сыном. Он подарил ему телку, и Билл тут же сменял ее на поросят, выкормил их и продал. Джон смеялся над собой.

– Конечно, он умнее меня, — говорил он Уилле. — Отец мне однажды подарил телку, и я держал се до тех пор, пока она не умерла от старости. В Билле какой-то атавизм, может быть, от пиратов. А его дети, возможно, будут Уайтсайдами. Это могучая кровь. Мне все же хотелось бы, чтобы он не был так скрытен.

Кожаное кресло, черная пенковая трубка и книги вновь отвлекли Джона от фермы. Его избрали председателем попечительского совета. И снова фермеры собирались потолковать в его доме. Его волосы начали седеть, и с каждым годом возрастало его влияние в долине.

Дом стал олицетворением Джона Уайтсайда. Когда соседи думали о Джоне, он никогда не представлялся им в поле, в повозке, в лавке. Вне дома его облик казался неполным. Вот он сидит в кожаном кресле и улыбается своим толстым книгам. Вот он полулежит в шезлонге на своей гостеприимной широкой веранде, или с маленькими ножницами и корзинкой срезает цветы в саду, или же во главе стола старательно и искусно разрезает большой кусок жареного мяса.

На Западе, если какая-нибудь семья в течение двух поколений живет в одном доме, дом считают старым, а его обитателей пионерами. Старые дома вызывают здесь какое-то смешанное чувство благоговения и презрения. На Западе очень мало старых домов. Заселившие этот край непоседы-американцы совершенно не способны долго жить на одном месте. Они строят хлипкие домишки и покидают их, едва поманит новая надежда. Старые дома почти всегда стоят холодные и безобразные.

Когда Берт Мэнро переехал со своим семейством в Райские Пастбища и поселился на ферме Бэттла, он очень быстро оценил то положение, которое здесь занимал Джон Уайтсайд. Берт не замедлил присоединиться к тем, кто собирался на веранде Уайтсайда. Участок его примыкал к земле Уайтсайдов. Вскоре Берта избрали в попечительский совет, и он стал встречаться с Джоном и по делу. Однажды вечером на попечительском совете Джон процитировал несколько строк из Фукидида. Берт подождал, пока разойдутся остальные члены совета.

– Я хотел спросить вас об этой книге, о которой вы нынче рассказывали, мистер Уайтсайд.

– Вы имеете в виду «Пелопоннесские войны»?

Джон вынес книгу и протянул ее Берту.

– Мне, пожалуй, было бы интересно почитать ее, если вы не против.

Джон заколебался:

– Разумеется… вы можете ее взять. Эта книга принадлежала моему отцу. Когда вы ее прочтете, у меня здесь найдется еще кое-что, что может вас заинтересовать.

После этого случая между обеими семьями возникло что-то вроде дружбы. Они приглашали друг друга обедать, захаживали в гости. Берт не стеснялся одалживать у Джона кое-какие инструменты.

Однажды вечером — это было года через полтора после приезда Мэнро — Билл деревянным шагом вошел в гостиную и остановился перед родителями. Он нервничал и потому держался грубо.

– Я собираюсь жениться, — сказал он.

Весь его вид говорил о том, что он принес дурную весть.

– Что-о? — крикнул Джон. — Почему ты нам ничего не говорил? Кто она?

– Мэй Мэнро.

Внезапно Джон понял, что новости хорошие, что это не признание в преступлении.

– Да ведь… да ведь это хорошо. Я рад. Она славная девушка… Правда, Уилла?

Жена избегала его взгляда. Только сегодня утром она была у Мэнро.

Билл словно врос в пол посреди гостиной.

– Когда ты намерен это сделать? — спросила Уилла.

Джон отметил, что ее голос звучит чуть ли не враждебно.

– Да теперь уж скоро. Как только будет готов наш дом в Монтерее.

Джон встал, взял с камина черную пенковую трубку и закурил ее. Потом вернулся на место.

– Ты держал это в большом секрете, — заметил он спокойно. — Почему ты нам не рассказал?

Билл молчал.

– Так ты говоришь, вы будете жить в Монтерее. Ты, значит, не собираешься привести сюда жену? Ты не хочешь жить в этом доме и обрабатывать эту землю?

Билл покачал головой.

– Ты чего-то стыдишься, Билл?

– Нет, сэр, — ответил Билл. — Я ничего не стыжусь. Просто я никогда не любил говорить о своих делах.

– А тебе не кажется, что это в некотором роде и наше дело, Билл? — вспыхнул Джон. — Ты член нашей семьи. Твои дети будут нашими внуками.

– Мэй выросла в городе, — перебил его Билл. — В Монтерее живут все ее подруги… Ну эти… с которыми она училась в школе. Ей не нравится у нас, здесь и жизни-то никакой нет.

– Понимаю.

– Ну и когда она сказала, что хочет жить в городе, я купил себе долю в фордовском агентстве. Я ведь давно уже хочу заняться бизнесом.

Джон медленно наклонил голову. Первая вспышка гнева понемногу остывала.

– И ты думаешь, она не согласится жить в этом доме, Билл? Здесь так просторно. Если она захочет, мы могли бы переделать вам любую часть дома.

– Да ведь ей не нравится жить в деревне. В Монтерее все ее подруги.

Уилла слушала, плотно сжав губы.

– Посмотри на отца, Билл! — приказала она.

Джон резко поднял голову и печально усмехнулся.

– Ничего, я думаю, все будет в порядке. У вас много денег?

– Ну еще бы! Конечно, много. И знаешь что, отец? Дом у нас будет великоват, то есть для двоих он велик. Мы посоветовались и решили, что, может быть, вы с мамой захотите к нам переехать.

Джон все еще улыбался с учтивой серьезностью.

– А что же станет с этим домом и с фермой?

– О, мы и об этом думали. Вы могли бы продать все это и получить столько, что вам хватило бы на всю жизнь в городе до самого конца. Я бы за неделю продал для тебя этот участок.

Джон вздохнул и откинулся на подушки кресла.

Заговорила Уилла.

– Если бы я была уверена, что ты заплачешь, Билл, я бы отколотила тебя палкой.

Джон зажег трубку и примял табак.

– Ты не сможешь уйти надолго, — сказал он мягко. — В один прекрасный день ты затоскуешь по дому и ничего не сможешь с собой сделать. Ты прирос к этому месту. Когда у тебя будут дети, ты поймешь, что они могут расти только здесь и больше нигде. Ты можешь уйти ненадолго, но там не останешься. Пока ты живешь в городе, Билл, мы будем ждать тебя здесь, подбеливать дом, подстригать сад, вот и все. Ты вернешься. Твои дети будут играть у водонапорной башни. Мы подождем. Мой отец умер, мечтая о детях. — Он застенчиво улыбнулся. — Я чуть было не забыл об этом.

– Ох, как бы я его избила, — пробормотала Уилла.

Билл смущенно вышел из комнаты.

– Он вернется, — еще раз повторил Джон.

– Конечно, — угрюмо согласилась жена.

Джон вздернул голову и подозрительно на нее покосился.

– Ты ведь и правда так думаешь, Уилла? Ты не говоришь мне это просто так? А то я почувствую себя стариком.