— А брат Мерфи, когда я учился в седьмом, говорил нам: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».

Я рассмеялась.

— И они оба были правы, — сказала я, — Но ты, как видно, его не слушал, — Мы заулыбались. Примерно такими же репликами мы обменивались в прошлом за ужином. Я взяла в руки сумочку, — Можно идти.

— Отлично. Машина внизу, — Он огляделся. С того места, где он стоял, он мог разглядеть кусочек столовой.— У меня остались такие хорошие воспоминания от этого дома, — признался он, — Когда я иногда забегал к родителям по выходным, моя мама всегда расспрашивала все до мельчайших подробностей: что мы ели, какими были скатерть и салфетки, какие цветы стояли в центре стола.

— Уверяю тебя, мы так ужинали не каждый вечер, — сказала я, вытаскивая из сумочки ключ.— Маме нравилось подсуетиться, если к ужину она ждала вас с Маком.

— Мак любил показывать друзьям свой дом, — сказал Ник, — Но я тоже не оставался в долгу, тебе это известно? Я водил его в наш ресторан, где подавали лучшую пиццу и пасту во всей вселенной.

Я так и не поняла, почудилась ли мне напряженная нотка в голосе Ника Демарко, словно ему до сих пор было неприятно это сравнение. В лифте по дороге вниз он заметил на пальце у лифтера Мануэля кольцо выпускника колледжа и поинтересовался им. Мануэль с гордостью ответил, что совсем недавно закончил колледж Джона Джея и теперь намерен поступить в полицейскую академию.

— Жду не дождусь, когда стану полицейским, — сказал он.

Я, конечно, не жила на Саттон-плейс с тех пор, как поступила в юридическую школу Университета Дьюка, но все равно мы с Мануэлем частенько обменивались любезностями. Он работал в нашем доме, по крайней мере, три года, а Ник за несколько секунд узнал о нем больше, чем знала я. Видимо, у Ника была способность мгновенно располагать к себе людей, именно поэтому он и добился таких успехов в ресторанном бизнесе.

Перед домом стоял черный «мерседес-бенц». Я удивилась, увидев, что из машины выскочил шофер и открыл нам заднюю дверцу. Сама не знаю почему, но образ Ника не вязался у меня с человеком, которого возит персональный водитель. Это был высокий здоровяк лет пятидесяти пяти с лицом профессионального боксера в отставке. Его широкий нос, видимо, остался почти без хрящей, а скулу пересекал шрам.

Ник нас представил.

— Бенни проработал на отца двадцать лет. Потом, когда отец ушел на покой пять лет назад, Бенни перешел ко мне по наследству. Мне очень крупно повезло. Бенни, это Каролин Маккензи.

Несмотря на улыбку и вежливую фразу «приятно познакомиться, мисс Маккензи», мне все-таки показалось, что Бенни просверлил меня насквозь оценивающим взглядом. Он явно знал, куда мы направляемся, потому что тронулся в путь, не дожидаясь инструкций.

Когда мы отъехали от тротуара, Ник повернулся ко мне:

— Каролин, я предполагаю и надеюсь, что ты согласишься со мной поужинать.

«А я предполагала и надеялась, что ты пригласишь меня поужинать», — пронеслось у меня в голове.

— С удовольствием, — ответила я.

— В нескольких милях от моста Таппан Зи есть одно хорошее место. Там тихо и еда превосходная. Сейчас такая ситуация, что я предпочитаю держаться подальше от людных мест, где полно журналистов.

Он оперся затылком о кожаный подголовник.

По дороге на федеральное шоссе Ник рассказал мне, что вчера днем его снова попросили заехать в офис окружного прокурора и ответить на дополнительные вопросы о его беседе с Лизи Эндрюс.

— К несчастью, я ту ночь провел в своей новой квартире, — откровенно признался он, — Есть только мое слово, что я не приглашал ее зайти ко мне по дороге домой, а так как других подозреваемых нет, то я оказался в центре внимания.

Не ты один, подумала я, но решила не делиться с ним своей уверенностью, что благодаря мне детектив Барротт также подозревает и Мака. Я заметила, что Ник ни разу не упомянул в машине имя моего брата, и мне стало любопытно. В разговоре с его секретаршей я пояснила, что хочу с ним повидаться, так как от Мака снова пришло известие, — значит, он знал, что речь пойдет о брате. Возможно, он не хотел, чтобы Бенни услышал нашу беседу. Я заподозрила, что у шофера очень острый слух.

Ресторан «La Provence» не обманул моих ожиданий. Когда-то это был частный дом, и в нем сохранилась атмосфера домашнего уюта. Столики стояли далеко друг от друга. Каждый из них украшала композиция из цветущих бутонов и свечи, причем цветы не повторялись. На стенах, обшитых деревянными панелями, висели картины с французскими, как мне показалось, пейзажами. По тому, как метрдотель тепло поприветствовал Ника, стало ясно, что он здесь завсегдатай. Мы проследовали к угловому столику перед окном, смотрящим на Гудзон. Вечер был ясный, и мы могли насладиться чудесным видом перекинутого через реку моста Таппан Зи.

Мне вспомнился сон, когда я бежала по мосту, пытаясь догнать Мака, но я тут же от него отмахнулась.

За бокалом вина я рассказала Нику об очередном звонке Мака в День матери и о записке, которую он оставил в корзинке для пожертвований.

— То, что он написал в записке, заставляет меня думать, будто в его жизни случилась беда, — призналась я, — Очень боюсь, что Маку нужна помощь.

— Я бы не стал это утверждать, Каролин, — тихо произнес Ник, — Я сам был свидетелем того, насколько близок он был и к тебе, и к твоим родителям. Он знал, что, если бы у него возникли трудности с финансами, твоя мама сразу бы ему помогла. Если бы он заболел, то наверняка захотел бы повидать тебя и маму. Ни разу не видел, чтобы Мак употреблял наркотики, но, быть может, когда-то он их попробовал и понимал, что твой отец не выдержит, если узнает об этом. Не думай, будто я не пытался все эти годы понять, что же заставило его исчезнуть.

Полагаю, именно это я и ожидала услышать, но все равно мне показалось, что все двери, которые я пыталась открыть, с треском захлопнулись у меня перед носом. Я сидела и молчала, а Ник подождал минуту и заговорил снова:

— Каролин, ты сама отметила, что Мак говорил довольно резко, когда позвонил в День матери. Почему бы тебе не расценивать эту записку не как мольбу о помощи, а как твердую просьбу или даже приказ? То, что он написал, можно, безусловно, и так трактовать. «Скажи Каролин, чтобы не искала меня!»

Он был прав. Я это знала. Но в то же время он ошибался. Об этом кричала моя интуиция.

— Оставь это дело, Каролин, — сказал Ник. Теперь его голос звучал очень мягко, — Если Мак когда-нибудь решит объявиться, я дам ему хорошего пинка за то, что он так обошелся с тобой и твоей мамой. А теперь расскажи мне о себе. Кажется, срок твоей службы у судьи скоро истекает. Так у вас заведено?

— Я обязательно расскажу тебе об этом, но сначала еще несколько слов о Маке. В среду утром я ходила поговорить с Крамерами.

— Ты имеешь в виду смотрителей дома, где мы с Маком снимали квартиру?

— Да. И ты можешь мне не верить, Ник, но миссис Крамер нервничала. Она все время поглядывала на мужа, словно хотела удостовериться, что говорит все правильно. Клянусь тебе, она боялась сделать ошибку. Что ты о них думал, когда там жил?

— Если честно, я вообще о них не думал. Миссис Крамер убирала нашу квартиру благодаря щедрости твоей мамы и раз в неделю стирала нам белье. Иначе мы, вероятно, развели бы свинарник. Она хорошо справлялась, но была чрезвычайно любопытна. Я знаю, что Брюс Гэлбрейт имел на нее зуб. Как- то раз он вернулся домой и застукал ее на месте преступления: она читала письма, что лежали у него на столе. Если она просматривала его почту, то, полагаю, и мою тоже.

— И ты призвал ее к ответу?

Он улыбнулся.

— Нет. Я поступил по-дурацки. Напечатал письмо, подписался ее именем и сунул в пачку с другими моими письмами, где она могла бы его найти. Там было написано что-то в таком роде: «Дорогой, какое удовольствие для меня стирать твои вещи и застилать твою постель. Когда я смотрю на тебя, то превращаюсь в молоденькую девчонку. Может, сходим как-нибудь потанцуем? С любовью, Лил Крамер».